Записки городского хирурга, стр. 23
– Не вопрос!
Дебошира Агафонова, который оказался всего на два года младше своего визави, подселили в палату с больными, поступающими по ДМС. Там как раз одна койка оставалась свободной. Дедок Агафонов оказался поджарым пожилым человеком с виноватым взглядом и опущенными плечами. Никогда бы не подумал, что такой человек способен кого-то ударить, тем более Героя Советского Союза.
Когда улеглись страсти с ветеранами, решил немного прилечь. Но поспать не удалось. Приглашали в блок экзогенной интоксикации посмотреть какого-то пьяницу.
– Дмитрий Андреевич, вы его вечером смотрели и написали, что данных о травме живота нет. А сейчас он на живот жалуется, бледный какой-то. Взгляните на него.
– А УЗИ делали?
– Да, но ничего не нашли!
– Так чего мне смотреть?
– Ну не нравится он мне, – настаивал врач блока экзогенной интоксикации. – Гляньте, а?
Выругавшись про себя, тащусь в блок. УЗИ же делали, чего еще надо? Скриплю, но иду.
Действительно, картина удручающая. Больной бледный, весь в синяках, живот, как доска, пульс нитевидный, давление низкое. Налицо клиника внутрибрюшного кровотечения. Не откладывая в долгий ящик, в операционную!
Операцию закончил только под утро. У пациента оказалось травматическое повреждение селезенки. Пришлось удалить орган. Вот тебе и УЗИ!
На автопилоте отправился на сдачу дежурства. Первый же нагоняй получил в реанимации у пострадавшего с травмой селезенки.
– Как это вы не распознали повреждение селезенки? – кипятился главный хирург.
– УЗИ ничего не показало! – щебетал я в свое оправдание.
– Вы что, не знаете, что и УЗИ ошибается? Компьютерный томограф и то ошибается! А вы на УЗИ понадеялись! – начал выходить из себя Игнатий Фомич.
– Случается, и на вскрытии точный диагноз не могут определить, – вставил я реплику.
– Бывает! – согласился Поташев. – Но если патологоанатом ошибется, то больному хуже не будет! Зарубите это у себя на носу.
– Зарубил! – вяло ответил я, так как сил оправдываться уже не было. Да и прав Поташев! Чуть не проворонил разрыв селезенки. Надо сделать выводы, а не спорить.
Дальнейшая цепочка сдачи дежурства проходила как во сне. Доложил о поступивших больных, рассказал о выполненных операциях. Меня что-то спрашивали, я отвечал. Похоже, что все правильно. В памяти не отложилось, чтоб кто-то еще меня ругал.
Кстати, ветеран Агафонов так и не был переведен в госпиталь ветеранов войны. Как только рассвело и начал курсировать общественный транспорт, пенсионер убежал вместе с катетером.
На ватных ногах и кое-как доплёлся до метро, плюхнулся на свободное место в вагоне, развернул свежую газету, купленную заранее еще в газетном киоске на первом этаже больницы. Понадеялся, что чтение отвлечет меня от сна и я вылезу точно на своей остановке. Зря! Все рано безнадежно проспал.
Глава 8
Новогоднее
Декабрь финишировал. Выпал рыхлый снег, тотчас сменившийся грязной слякотью. Непривычные декабрьские лужи досадно чавкали под ногами. Трава пожухла. Облетели последние листья. Днем сохранялась незначительная плюсовая температура, ночью термометр не опускался ниже ноля. Пришлось закупить болоньевые штаны по причине промокания обычных шерстяных до колена. В Питере так многие ходят. Да и удобно: не надо каждый раз стирать. Рачительно протер щеткой, и опять одежда аккуратна и свежа. Надвигался Новый год.
Традиционно, как новичку, доверили трудиться в новогоднюю ночь. Назначили ответственным хирургом по шоку. Так что на работу как на праздник – это про меня.
В отличном расположении духа вышел из метро и широкими шагами направился в сторону больницы. До начала рабочего дня добрых двадцать минут. Вполне успеваю. На середине пути в кармане зазвонил телефон.
– Дмитрий Андреевич, вы где? – без предисловий поинтересовался обеспокоенный женский голос.
– На работу иду.
– Это вас диспетчер из больницы беспокоит, просим не опаздывать на работу! Везут тяжелый шок.
– Я вовремя буду. А что за спешность?
Но на том конце отключились. Весело начинается день! Ничего не скажешь! Еще не успел прийти, уже шок под меня везут! Ускорил шаг и ровно в 9-00, полностью переодевшись, стоял в шоковой операционной.
Вовремя! По коридору «скорики» стремительно катили каталку с мертвенно-бледным юношей. Их сопровождал Степан Антонович Воробьев, шоковый хирург предыдущей бригады.
– Дмитрий Андреевич, извините ради бога! – пожал мне руку Воробьев. – Это я попросил диспетчера вас поторопить. Вот его только привезли, – кивнул на пострадавшего, – избили неизвестные подонки бейсбольными битами около часа назад. Прохожие вызвали «Скорую», те доставили к нам. Я успел ему сделать УЗИ брюшной полости. Полный живот крови! Надо срочно оперировать! Сами понимаете, Новый год! Хотелось бы вовремя домой уйти!
– О чем разговор, Степан Антонович! Конечно, идите! Считайте, что больного мне передали в целости и сохранности, если такой термин позволителен в данной ситуации!
– Спасибо, коллега! Группу крови ему определю. Анализы заказаны. Анестезиолога вызвал!
– Тогда отдыхайте! Удачи вам в новом году! – пожелал я Степану Антоновичу и переключился на «скориков»: – Коллеги, завозите парня! Перекладывайте на свободный стол!
– Стойте! Подождите! – донеслось в конце коридора. К нам бежала заплаканная нестарая женщина с растрепанными, тронутыми сединой волосами.
– Вы кто? – встретил ее вопросом.
– Я мать Гены! – Она указал на парня на каталке. – Что с ним?
– У него повреждены внутренние органы. В животе кровь! Много крови! Надо срочно оперировать! – как можно кратко, чтоб не терять драгоценное время, сообщил я.
– Не дам! – неожиданно взревела женщина и грудью повалилась на каталку, накрыв собой сына. – Не дам!
– Как так? – изумился я. – У него же кровотечение! Он умрет без операции!
– Не дам! Лечите без операции!
– Как? У него полный живот крови! Надо немедленно оперировать! Только открыв живот, можно остановить кровотечение! Вы это понимаете?
– Я все понимаю! Лечите так! А резать не дам! – еще сильнее вцепилась в носилки обезумевшая мать.
– Мама, – тихо подал голос Гена. – Мне плохо! Пусть скорее оперируют!
– Нет! Сынок, ты не понимаешь! Они зарежут тебя!
Наши усиленные убеждения не возымели надлежащего эффекта. Мать категорически не давала согласия на операцию. Парень угасал на глазах! Мы попытались оттащить женщину в сторону, но она, как клещ, вцепилась в носилки и ни за что не желала покидать насиженного, вернее, належанного места. Так и лежала сверху на сыне, прикрывая его вздрагивающим от затянувшейся истерики телом. Сцена более чем трагикомичная! Что делать?
– Мама, слезь с меня! Позвони папе!
– Да, я посоветуюсь с мужем! – неожиданно сообщила женщина. Слезла с каталки и, держась за нее одной рукой, второй набрала номер. Переговоры затянулись. Я попытался оторвать ее руку от каталки, но она отбросила телефон в сторону и снова попыталась взгромоздиться на сына. – Не смейте! Не позволяю!
Вдвоем с анестезиологом нам удалось оттеснить впавшую в безумство мамашу в сторону. Резво закатили каталку с сыном в операционную. Перед самым носом свихнувшейся родительницы захлопнули железную дверь.
– Что вы делаете?! Не имеете права! Я вас всех пересажаю! – неслось с той стороны. Свои слова подкрепляла глухими ударами об дверь. Гулом отдавался в операционной.
– Гена, ты совершеннолетний? – повернулся я к парню.
– Да, конечно! – прошептал обескровленными губами Гена. – Мне уже через неделю 19 будет.
– Отлично! Значит, ты – совершеннолетний! На операцию согласен?
– Разумеется! Я еле держусь! Уже ноги не чувствую! Мне холодно!
– Подпиши согласие, и мы начинаем.
Гена мертвенно-бледной рукой взял протянутую ручку и поставил свою подпись в истории болезни. При написании точки силы покинули его, рука безжизненно повисла. Ручка упала на пол. Гена закрыл глаза.