Цветок Фантоса. Романс для княгини (СИ), стр. 18

Что мог почуять Задольский, Павел Алексеевич не понимал, и молча ёжился под колючим взглядом женщины, смотревшей на него из зеркала.

– Что ж, – продолжала Мадам. – Посмотрим, как он зашебуршится, когда мы нанесём ему визит сегодня вечером.

Павел Алексеевич мысленно позлорадствовал, подумав в очередной раз, что Задольскому будет завтра явно не до купчей, и не сразу обратил внимание на «мы». И напрасно.

– Будьте готовы к десяти вечера, – приказала Мадам, и Павел Алексеевич похолодел. Ему совершенно не хотелось «наносить визит» Задольскому, но его согласия никто не спрашивал.

К десяти часам вечера Павел Алексеевич, облачённый в лучший свой фрак, стоял перед зеркалом, в очередной раз подправляя дрожащими пальцами галстук. Галстук был повязан безупречно, да и тянуть с вызовом дальше было нельзя. Обречённо вздохнув, Павел Алексеевич осторожно, стараясь не запачкать фрак, уколол палец и капнул кровью на свечку.

Холёное мужское лицо, чуть одутловатое, обрамлённое рыжеватыми бакенбардами, которое только что смотрело на него из зазеркалья, сменилось знакомой птичьей маской.

– Отойдите, – приказала Мадам.

Павел Алексеевич послушно попятился и на всякий случай закрыл глаза. А когда открыл, прямо перед ним стояла высокая и стройная фигура в чёрном плаще с капюшоном. Капюшон скрывал лицо так, что Павел Алексеевич не мог разглядеть даже птичьей маски.

– Вы готовы? – чуть хрипловатым голосом спросила гостья.

– Дддда, – чуть заикаясь, ответил хозяин, до полусмерти перепуганный её неожиданным появлением. Ещё больше, чем само появление, пугала Павла Алексеевича появиться в городе в обществе таинственной незнакомки.

– Тогда прикажите подать карету, – приказала женщина. И добавила с лёгким смешком:

– Не дрожите, меня никто не увидит.

Лепесток 18

Усевшись в карете рядом с Павлом Алексеевичем, Серафима с гордостью подумала, что небольшое представление с зеркалом удалось на славу.

Всего-то и потребовалось, что амулет незаметности и немного иллюзий. Ни один инуктор не почувствует магических возмущений, а если и почувствует, то никак не свяжет их с почтенной госпожой Батовой, прибывшей в Версаново нынче утром в качестве наставницы дочери городского головы. Серафима чуть не засмеялась, вспомнив, с каким почтением, если не сказать подобострастием, встречали её баронесса с дочкой. Ещё бы. Не так-то просто было им найти даму, знавшую бы все тонкости обхождения «большого света» и при том согласившуюся приехать в Версаново.

Настоящая госпожа Батова, любезная сестрица Калерия Андреевна, щедрое предложение барона Горде отклонила было с возмущением. Но тут вмешалась Серафина.

– Ты знаешь, что поместье моё заложено, – сказала она Калерии, – и скоро наступает срок выплат по закладной. Почему бы мне не воспользоваться щедрым предложением барона?

– Но он же приглашает меня, – растерянно ответила сестра.

– Разумеется, – согласилась Серафина. – Он рассчитывает воспользоваться твоими связями и твоим авторитетом.

Калерия кивнула.

– А ты не желаешь рисковать ни тем, ни другим, выводя в свет неотёсанную провинциалку.

– Разумеется, – ответила Калерия.

– Но ты не возражала бы вывести в свет идеально воспитанную девицу? Калерия с подозрением посмотрела на сестру.

– Где ты возьмёшь идеально воспитанную провинциалку? – спросила она.

– Воспитаю, – коротко ответила Серафина.

Спорить с сестрой, которую с детства боялась, как огня, госпожа Батова не посмела, и Серафина отправилась в путь под её именем.

Нет, почтенную госпожу Батову никто не заподозрит в причастности к несанкционированным магическим возмущениям. Подозрение падёт скорее на юную Задольскую, чей поспешный отъезд можно истолковать как бегство. А о том, что эта девчонка – Одарённая, известно всему Версаново. И Серафина ненавидела её, как ненавидела всех остальных Одарённых. Хотя какая там на самом деле Одарённая! Для того, чтобы справиться с магическим гигантизмом, ей потребовалась жидкая субстанция-посредник. Глупой девчонке повезло, что под рукой оказалось вино!

Да, не зря её братец отправил из города. А у самого, похоже, Дара ни на гра [8], иначе пёс не посмел бы рычать на него. Интересно, на что змеёныш рассчитывает? На многочисленные амулеты и обереги? Серафина презрительно фыркнула, заставив Павла Алексеевича вздрогнуть от неожиданности.

– Вы что-то сказали, Мадам? – прошептал он.

– Долго мы ещё будем тащиться в этой колымаге? – негромко ответила Серафина.

Она, так же, как и её спутник, не хотела привлекать внимание кучера. Павел Алексеевич, конечно, уверял в преданности Степана, но какая преданность устоит перед настойчивостью инукторов?

Лишние свидетели Серафине были не нужны. Того же Игнатьина не брала бы с собой, но лишние руки могут пригодиться, когда она будет забирать детей.

– Уже почти подъехали, – прошептал Павел Алексеевич, осторожно выглянув в окно.

И правда, всего через пару минут экипаж остановился у ворот двухэтажного дома.

Расторопный кучер распахнул дверцу, и Павел Алексеевич вышел из кареты. Серафина с удовлетворением отметила, что от нервной дрожи, бившей Павла Алексеевича в карете, не осталось и следа. Перед кучером предстал вальяжный, уверенный в себе барин.

– Подождёшь меня здесь, – небрежно бросил он и, не дожидаясь ответа, зашагал через тёмный двор к спящему дому. Невидимая Серафина двинулась за ним. На ходу она отметила, что весь двор от ворот до крыльца опутан простенькими охранками, поставленными, судя по всему, совсем недавно. Мадам ничего не стоило пройти мимо, не потревожив ни одной.

А Павел Алексеевич неторопливо поднялся на крыльцо и протянул руку к медному кольцу на двери, чтобы постучать. Однако Серафина удержала его.

– Погодите, – шёпотом приказала она.

Дом, как и двор, был погружён во тьму. Светилось лишь одно окно на первом этаже. Мадам спустилась с крыльца и прошла вдоль дома. Павел Алексеевич последовал за ней.

Заглянув в окно, Серафина увидела Задольского, сидевшего за ломберным столиком с тремя молодыми офицерами, корнетами, судя по эполетам. Казалось, что они увлечённо играют в карты. Но, прислушавшись, Серафина поняла, что разговор был совсем не карточным.

– А что такое Грань, Тали? – спросил один из офицеров звонким девичьим голоском.

– Грань отделяет Тот свет от Этого, – ответил Задольский, не отрывая глаза от карт, – и не позволяет душам свободно перемещаться между ними.

– А как души же умерших попадают на Тот свет? – спросил второй офицер мальчишеским голосом.

– Их проводят светлые Стражи, – ответил Задольский, делая ход.

– А что делают тёмные Стражи? – спросил первый офицер, крутя в руках карту. Казалось, он не знает, что с ней делать.

– Они охраняют Грань от беглецов с Того света, – ответил Задольский. – Тех, кто пытается избежать воздаяния за свои прегрешения.

– Разве оттуда можно сбежать? – удивлённо спросил третий офицер, оторвавшись от своих карт. Его голос также прозвучал слишком высоко для мужского.

Серафина, торжествующе улыбнулась и отошла от окна, не дожидаясь ответа на вопрос. Она знала его – будь иначе, разве кружили бы по Грани тёмные стражи, разве откликались бы на зов чёрных магов души, готовые служить призвавшему за возможность задержаться на Этом свете? И если Охотник, вызванный ею, за Этот свет не цеплялся… Что ж, исключения только подтверждают правило. Знала она теперь и другое: Задольская никуда не уезжала, а осталась с братом.

Надо отдать им должное. Мысль спрятать детей за иллюзией улан остроумна, да и исполнена неплохо. Вот только с голосами оплошали, не додумались или не сумели их огрубить.

Всё ещё улыбаясь, Серафина вернулась к замершему у неё за спиной Игнатьину.

– Идёмте, – приказала она и небрежно коснулась рукой двери. Повинуясь простенькому заклинанию замок чуть слышно щёлкнул и дверь распахнулась. Серафина уверенно вошла в дом, собираясь преподнести Задольским неприятный сюрприз. Павел Алексеевич неохотно поплёлся за ней, в темноте то и дело спотыкаясь и налетая на мебель. Шум, устроенный им, должен был бы встревожить обитателей дома. Но они так были увлечены своим разговором, что не повернули головы даже тогда, когда в комнату вошла Мадам, сопровождаемая Павлом Алексеевичем.