Хирург на районе (Записки районного хирурга), стр. 75
Приехал майор милиции, приказал никому не отлучаться и предложил добровольно сдать украденное, мол, тогда ничего не будет.
— Майор, вы в самом деле думаете, что кто-то из нас взял это паршивое золото? — спросил я.
— Это, как вы сказали, паршивое золото стоит больше, чем вся ваша зарплата за двадцать лет работы хирургом. Это очень старинная работа, фамильная драгоценность, можно сказать, передается из поколения в поколение, — ледяным тоном пояснила Циля Моисеевна.
— Ничего я пока не думаю, — ответил майор. — Я делаю свою работу, а следствие покажет.
— Да это же глупость — красть в отделении, — возмутился я. — У нас сроду краж не было!
— Да у вас тут проходной двор! — скривилась жена Вайнштейна. — Вас вынесут, никто не обратит внимание!
Циля Моисеевна, победно задрав бородавку вверх, прохаживалась по коридору. Было видно, что судьба золота ее волнует куда больше, чем жизнь мужа.
В моей душе все кипело, мне хотелось придушить эту дамочку. Я только что выполнил сложную операцию, спас жизнь! А мне вместо благодарности вменяют кражу, и еще собираются обыскивать!
— А вы еще в душе посмотрите! — внезапно заговорила с майором потерпевшая. — Я видела, — она кивнула в мою сторону, — как вон тот в душ сразу после операции рванул, может, он там чего спрятал!
— Побойтесь Бога! — вскричал я. — Что я там прятал? Я кровь вашего мужа с себя смывал!
— А вы все-таки посмотрите, товарищ майор, посмотрите! — продолжала Циля Моисеевна. — Видите, как орет? Значит, точно там спрятал!
— Где у вас душ? — спросил следователь.
— Вы что, серьезно думаете, что я украл золото, снял его на операционном столе, а после заныкал в душевой?
— Я ничего не думаю, я проверяю версии.
До душа опергруппа так и не добралась и нас не успела обыскать, так как весь этот балаган прервал плотный мужик, похожий на актера кино Армена Джигарханяна.
— Эй, не подскажите, к вам мужчину сегодня сбитого машиной доставили, можно про него узнать? — спросил посетитель.
— А вы кто будете? — спросил Иван, оказавшись ближе всего к незнакомцу.
— Да, понимаете, я тот водитель, что привез его сегодня утром, — ответил «Джигарханян».
— И что вы хотите?
— Хочу золото отдать, тут у меня печатка, цепочка и обручальное кольцо.
— А как оно к вам попало? — заинтересовался майор.
— Так это, еще на месте происшествия, этот, которого сбили, сам попросил.
— Что попросил? — не понял майор.
— Ну, попросил снять с него золото и взять себе, он еще в сознании был. Говорит, возьми золото, потом отдашь, а то мне плохо, сознание потеряю, и украдут под шумок.
— А почему сразу не отдал?
— Да я хотел, но меня ваши коллеги сразу задержали и на допрос увезли, только сейчас отпустили. Ну я сразу к нему! Вот золото! — Мужик вытащил изделия из кармана и передал майору. — Да вы у него сами спросите, он подтвердит!
— Это ваше? — грозно спросил майор у Цили Моисеевны.
— Наше! — расцвела мегера.
— Проверьте, все на месте?
— Да, все! Все на месте! Какая радость! Но вы его не отпускайте, надо дождаться, пока Семен Абрамович в себя придет, только если подтвердит, что сам этому типу золото отдал, тогда и отпускайте!
— Кто это «тип»? — стал возмущаться «Джигарханян». — Я им золото привез, а они подозрения какие-то нехорошие имеют!
— Да, Циля Моисеевна, вы еще раз проверьте, может, там еще и крест грамм на пятьсот был? — предложил я.
— Вы не ерничайте! Каждый человек ошибиться может! А креста там быть не могло, по определению, мы другой веры.
— Там послеоперационный больной проснулся, хочет пить, — сообщила постовая медсестра.
Очнувшийся от наркоза Семен Абрамович подтвердил, что действительно он сам попросил водителя, похожего на Джигарханяна, сохранить его богатство. Милиция принесла свои извинения и покинула отделение, мадам Вайнштейн отправилась домой прятать золото. Даже не взглянула в мою сторону.
Утром я передал вчерашнего пациента доктору Ветрову:
— Юра, после того, что вчера произошло, я его больше лечить не могу. Не дай бог какие осложнения возникнут, с живого кожу снимут! Так что давай, доведи до ума, я всегда рядом буду.
— Да без проблем, Дмитрий Андреевич, а если осложнения возникнут, то они с меня кожу снимать будут?
— Лечи так, чтоб не возникли!
Семен Моисеевич поправился удивительно быстро. После аутолиентрансплантации у большинства больных повышается температура до 38 градусов и держится так дней десять, но он «проскочил».
Когда Вайнштейн выписывался, то подошел и спросил у меня:
— Дмитрий Андреевич, я так благодарен за спасение моей жизни, что хочу вас и весь коллектив как-то отблагодарить!
— Семен Абрамович, мне от вас ничего не надо, коллективу, думаю, тоже.
— Ну что вы, так же нельзя! Я не уйду, пока вы не скажете, чего хотите. Может, коньяку?
— Ну, от пары бутылок хорошего вина мы, пожалуй, не откажемся, — произнес я, понимая, что просто так от него не отделаться.
— Ну что, какое вино заказал? — спросил слушавший краем уха наш разговор лор Артур.
— Сказал, на его усмотрение, может «Хванчкару» принесет, не знаю.
— А может, и «Кинзмараули»? — мечтательно предположил Артур.
— Вот доктор, вам! Еще раз спасибо! — радостно всучил мне два тяжелых газетных свертка Вайнштейн. — Выпейте за мое здоровье!
— Ну что там? Не томи! — возбужденный лор потянулся к сверткам.
Я развернул газеты, и по столу покатились две бутылки порошкового «Агдама» по 17 рублей за пол-литра. Употребить их так никто и не смог.
Глава 24
О Разгильдяйстве
«Все познается в сравнении». Этот пусть и банальный афоризм точно характеризует работу районного хирурга и быт на периферии.
Сразу по приезде в поселок я сначала сравнивал свою новую жизнь с предыдущей, городской. Спустя семь лет, я сравнивал начало своей работы с тем, что теперь меня окружало и себя семилетней давности с собой сегодняшним.
Я стал неплохим хирургом. Один тот факт, что мы больше года не вызывали санавиацию, говорил о многом. В этом больше не было необходимости. Все экстренные операции я выполнял сам.
Последним слабым звеном в обойме моих навыков оставалась сосудистая хирургия, а конкретно — хирургия артерий. Чтобы ликвидировать этот пробел, я отучился на курсах при отделении сосудистой хирургии областной больницы. Не скажу, что после этого я стал протезировать и шунтировать сосуды, но научился ушивать раны артерии и извлекать тромбы. До этого при повреждениях артерии мы накладывали временный шунт, концы поврежденного сосуда соединяли трубочкой от капельницы, пускали кровоток и дожидались сосудистого хирурга из санавиации. При тромбозе артерий мы также часами ждали ангиохирурга. Иногда ожидание заканчивалось ампутацией конечности, так как за это время «созревала» гангрена.
Если мой профессиональный уровень повышался, то жизненный опускался, как и у большинства жителей региона.
Памятник Ленину демонтировали и увезли в неизвестном направлении, может быть, и разобрали на металлолом. Колхозы и совхозы приказали долго жить. Вместо них возникли какие-то товарищества, которые еле-еле сводили концы с концами. Металл тоже практически весь собрали, а те из металлистов, что уцелели, подались в «челноки». Государственные предприятия обанкротились, а на их месте образовались кооперативы, разросшие до ООО. Зарплату стали задерживать всего на один-два месяца, и мы иногда держали в руках живые деньги.
С меня продолжали удерживать десять процентов оклада в счет покойной семьи Быковых. Одним словом, холера протекала нормально!
Условия жизни в тот момент волновали меня меньше всего. Я жил по принципу: «Нам хлеба не надо — работу давай!», оставался фанатом своей профессии. Самое главное, мне удалось собрать вокруг себя таких же энтузиастов.
После того как Минусинский навсегда покинул наши ряды, в отделении стало спокойно. Юра Ветров быстро пошел в гору и по праву стал моим заместителем. Его хирургический диапазон значительно расширился, однако резекции желудка он пока не делал — не потому, что я ему не доверял, а потому, что больные или их родственники требовали именно меня.