Монах: последний зиндзя, стр. 70

Глава 6

Теперь, когда они вернулись в Камакуру, Танико чувствовала себя на грани смерти. Она стояла у длинного марша каменных ступеней, ведущего к монастырю Хачимана, под огромным деревом гингко, которому, говорили, было около пятисот лет. Хидейори завершил свой визит к богу и теперь спускался по ступеням. По этому случаю он был одет как воин. На нём были доспехи с белой шнуровкой и шлем с эмблемой Белого Дракона Муратомо, свисающей с боков и со спины. Колчан с двадцатью четырьмя стрелами с чёрным и белым соколиным оперением свисал с его плеча, а в руке он держал длинный согнутый из ротанга лук. На его боку висел фамильный меч Муратомо, Хидекири. Меч, которого он никогда не носил на поле битвы, подумала Танико. Его лицо всё ещё было охвачено страхом, когда он покидал монастырь. Посещение родовой гробницы не помогло ему. Теперь ему было некому рассказывать сны. Он достиг жизненного пика, но он терзал себя, более, чем когда-либо, страхом.

Был час Зайца, и дымка раннего утра застилала пейзаж. Из монастырского входа Танико могла видеть ожидавший её паланкин и белого жеребца Хидейори, перебиравшего ногами, в то время как слуга придерживал его. Небольшой эскорт воинов поклонился, когда Хидейори достиг последней ступени. Основная часть армии ждала снаружи монастырской ограды, чтобы начать победное шествие в Камакуру. После этого жизнь для Танико закончится. Её единственной печалью было то, что Саметомо неизбежно станет следующей жертвой подозрений и ненависти Хидейори. Хотя возможно, что будет лучше, если жизнь мальчика закончится сейчас, цветок вишни упадёт, пока он так красив. Взросление при Хидейори уничтожит дух Саметомо.

Она стала спускаться по ступеням следом за Хидейори, две служанки поддерживали её шлейф и рукава, чтобы они не волочились по отсыревшим от тумана камням. Хидейори взгромоздился в седло так тяжело, что два молодых стражника покраснели и отвернулись, давясь от смеха над неуклюжестью Хидейори.

«Твоё правление не будет абсолютным, пока мы можем смеяться», – подумала она. Сидя в седле, Хидейори повернулся и посмотрел на неё. В его глазах была смесь негодования и тоски. – «Значит, твои чувства ко мне причиняют тебе боль, Хидейори? По-видимому, ты не позволишь мне долго жить». Хидейори ждал, зло натягивая поводья коня, чтобы держать его в узде, пока Танико не спустилась по ступеням и не села в паланкин. Он приказал ей сопровождать его сюда, заявив, что временно хочет установить публичные выезды. Когда её носильщики подняли паланкин, Хидейори поднял руку в перчатке, давая знак начать процессию к монастырским воротам. Длинная дорога, обсаженная ровными деревьями, вытянулась перед ними. Деревья были окутаны белым облаком, а удалявшиеся ворота – почти невидимы. Топот лошадиных копыт и обутых в сандалии ног по утоптанной дороге продолжался в тумане ровно и монотонно.

Танико глядела на небольшое знамя с Белым Драконом, развевавшееся на древке, прикреплённом к спине старшего стражника Хидейори. Движение на дороге привлекло её взгляд, и она наклонилась вперёд и раздвинула занавеси, чтобы лучше видеть. Из-за дерева вышел человек, чтобы преградить Хидейори дорогу. Она вздохнула, и тело её похолодело, когда она подумала: «Убийца». Но руки человека были пусты, и он был без оружия. Он поднял руки в жесте, являвшемся одновременно приказом и заклинанием. Он был очень высок и худ и одет в серую одежду. Со своими белыми волосами и бородой он казался существом, сотканным из дымки. Но она узнала его сразу, и её потрясла дрожь до самой сердцевины ее тела.

– Дзебу!

Ещё немного её носильщики продолжали нести её в направлении изнурённой фигуры в сером. В следующий момент, неожиданно, паланкин оказался на земле, а она упала среди подушек. Должно быть, у неё был обморок. Она выглянула из-за занавеси и вскрикнула. Белый жеребец, заржав от испуга, встал на дыбы, забив по воздуху передними копытами. Хидейори, замахав ногами и руками, повалился из седла. Дзебу всё ещё стоял, подняв руки, с дикими глазами, недвижим. Хидейори упал назад с крупа лошади. Самурайская стража, которая перед этим едва сдерживала смех над его неповоротливостью, глядела, открыв рот от страха. Он ударился о землю, упав на плечи и затылок, его подбородок упёрся в грудь. Его конечности разбросались со звоном металлических пластин доспехов, затем приняли странное положение, как у мёртвых на тюле битвы.

Телохранители, которые бы молниеносно реагировали при виде оружия, если бы оно было у Дзебу, сидели на своих лошадях как парализованные. Затем один из них сделал попытку снять с седла лук. Голова Дзебу повернулась по направлению к Танико. Она посмотрела в его серые глаза, но ничего не смогла там прочитать. Его лицо было худым и измождённым, как будто он голодал. Несмотря на это и его белые волосы и бороду, она без труда узнала его. Её глаза скользнули по чему-то ярко-голубому на его груди. Это была вышитая эмблема зиндзя – дерево ивы. Он опустил руки, медленно мельком взглянул на упавшего Хидейори, без поспешности повернулся и удалился в тумане.

Танико выбралась из своего паланкина и подбежала к Хидейори, который лежал без движения. Теперь она начала различать звуки вокруг неё, крики служанок, возгласы самураев.

– Не дайте ему уйти! – приказал стражник со знаменем Муратомо за спиной.

– Это бесполезно, – поспешно сказала Танико. – Его светлейшество нуждается в вашей помощи здесь!

Неужели Дзебу жив? Эта мысль заставила её сердце трепетать, но она выбросила ее из головы. Сосредоточившись, как учит дзен, она обратилась на то, что должна была делать здесь и сейчас. Куда делась эта негодная лошадь? Танико услышала галоп жеребца в тумане, где-то слева от неё. Она встала на колени рядом с Хидейори, вспомнив, что, шевельнув человека с повреждением спины или шеи, можно убить его. Сам Хидейори не двигался совсем. Она осторожно коснулась кончиками пальцев правой стороны его горла. Пульс был слабым и нечетким. Она поднесла руку к его ноздрям и ладонью почувствовала движение воздуха. Через долгий промежуток времени оно повторилось. Своим указательным пальцем она осторожно приоткрыла его веки. Его глаза закатились.

– Он жив, – сказала она. Одна из напуганных служанок начала рыдать.

– Можно ли снять с него шлем? – спросил самурай. – Ему будет легче дышать.

– Движение головы может убить его, – сказала Танико. Она встала и окинула самураев взглядом, который, как она надеялась, был повелительным.

– Я не знаю, насколько тяжело великий сегун ранен, но это был несчастный случай, и нет повода гоняться за виновниками. Нужно помнить одну важную вещь: чтобы не распространялись никакие слухи об этом. Никто не может входить или покидать монастырь, пока я не дам разрешения.

Воины с пониманием поклонились. Танико указала на одного из людей.

– Иди и сообщи настоятелю, что господин ранен и нам нужны священники, знающие медицину.

Человек вскочил в седло и умчался галопом. Затем Танико приказала главному офицеру со знаменем Муратомо:

– Скачите к воротам монастыря и доставьте начальника Миуру. Убедитесь, что никто вас не подслушивает. Расскажите ему о происшествии и скажите, что я почтительно прошу его сопровождать сегуна с несколькими тщательно отобранными командирами. Теперь. Нужно поймать лошадь господина. Если она уйдет, люди подумают, что что-то произошло. Если вы обнаружите монаха, которого видели стоявшим на пути сегуна, он должен быть доставлен ко мне без оружия для допроса.

Ожидая священников, Танико снова встала на колени около Хидейори, сложив руки, как будто она пребывала в трансе. Она глубоко вдохнула и выдохнула. Танико внешне была спокойна, но знала, что в глубинах её разума бурлили мощные эмоции, которые призовут её внимание, когда у неё будет на это время. Вокруг нее стояла тишина, за исключением бормотания служанок и повторения обращения к Амиде Будде несколькими самураями. Танико радовалась тому, что без промедления отдавала распоряжения и все беспрекословно ей подчинялись. Очевидно, она была при этом происшествии единственной, кто знал, что делать.