Монах: последний зиндзя, стр. 64

– Что с ним сделали? – с ужасом спросила Танико.

– Около места казни у моря есть отвесная скала, – сказал самурай. – Палачи подвесили князя Хоригаву на скале за веревку, обвязанную вокруг его груди. Во время прилива и когда он уходит, они поднимают и опускают веревку, так что голова князя все время находится чуть выше воды. Волны постоянно плещут ему в лицо, а его тело кровоточит оттого, что его постоянно бьёт о скалы. Временами его погружают в воду, и он почти захлёбывается.

Танико упала на землю, уронив лицо на руки. Молодой самурай озадаченно смотрел на нее. Ейзен отослал его. После того как он ушел, Танико сказала:

– Хидейори думает, меня может порадовать то, что Хоригава ещё жив и мучается. Во имя Амиды Будды, кем он меня считает?

– Часть тебя желает, чтобы Хоригава мучился. Вот почему ты испытываешь такую боль!

Вечером самурай – гонец Хидейори – вернулся, чтобы сообщить ей, что Хоригава ещё жив. Он теперь бредил и болтал на трёх языках, сказал юноша. Блестящий интеллект начал распадаться.

Танико осталась в монастыре в ту ночь. Она не хотела возвращаться в Камакуру, пока пытали Хоригаву. Задолго до дневного света она поднялась, надела свой плащ с капюшоном и пошла в зал для медитаций, чтобы вместе с монахами погрузиться в дзен.

В час Дракона Хидейори сам приехал в монастырь и послал за ней. Он с небольшой группой всадников ждал прямо у ворот, верхом на норовистом, чисто белом жеребце, которого ему подарил Бокуден, когда он принял титул сегуна. Слуга держал лошадь под уздцы и бил её по носу, чтобы она вела себя спокойно. Когда Хидейори увидел Танико, он слез с лошади и взял у слуги блестящую чёрную шкатулку. Танико знала, что она должна увидеть, и хотела убежать, но заставила себя заглянуть в шкатулку, когда Хидейори открыл её, самодовольно улыбаясь.

При виде этого белый жеребец заржал и встал на дыбы, лягнув человека, державшего его. Мёртвая нижняя губа Хоригавы свисала, обнажая его зачернённые зубы. Его лицо было ещё более морщинистым, чем при жизни, а на щеках и лбу виднелись кровоподтеки. Танико испытала огромное облегчение из-за того, что всё было закончено. Она отвернулась и закрыла глаза рукой. Хидейори со стуком закрыл крышку шкатулки и отдал её назад, слуге. В точно такой же шкатулке лежала голова Дзебу, подумала Танико.

– Этого человека убить было труднее, чем сороконожку, – с улыбкой сказал Хидейори. – Ещё перед самой зарей сегодня он был жив. Он стонал всю ночь напролёт. Я выходил послушать его. Мне жаль, что ты не могла заставить себя побывать там. Я надеюсь, его казнь радует тебя?

Она должна была что-то ответить ему.

– Спасибо, мой господин, что вы доставили мне это удовлетворение, – тихо ответила она.

– Ты теперь свободна от своего обета, – сказал Хидейори. – Когда я могу прийти к тебе?

Должна ли она была так быстро выходить за другого? Она вдруг с испугом почувствовала себя доведённой до крайности. Что же, это был путь, на котором она могла быть наиболее полезной Стране Восходящего Солнца и могла лучше всего защитить Саметомо.

– Вы принимаете Саметомо, мой господин?

– Да, да! Он будет моим приемным сыном. Он будет воспитываться как принц. Если он проявит способности, он сможет сам когда-нибудь стать сегуном, так же как и предводителем Муратомо.

Как мать будущего сегуна, Танико, а не её отец, станет самым главным членом клана Шима.

– Когда мне прийти, Танико-сан?

– Пожалуйста, мой господин, поймите. Я огорчена всем, что произошло.

– Я могу ещё немного подождать. Но когда?

– Приходите в Четвёртый месяц, в ночь полнолуния…

– У тебя будет ребенок?

– Думаю, что я уже слишком старая.

– Но разве не это случается с людьми, когда они женятся?

Саметомо, как и другие члены ее семьи, видел новое положение Танико как главной жены сегуна в свете своих собственных рассуждений. Он беспокоился, что будет вытеснен из её сердца новым ребенком. Бокуден был нервозно почтителен, но не рад, что его дочь еженощно разделяла ложе с самым могущественным человеком в стране. Дядя Риуичи и тетя Цогао чувствовали себя воодушевлёнными. Первое замужество Танико, которое они помогли устроить, было так ужасно, что новое, согласно их упрощенным представлениям о законах кармы, должно было быть значительно лучше.

– Теперь ты нашла настоящего человека! – уверяла её тетя Цогао, пока они принимали ванну. – Ты заслужила лучшую долю, Танико-сан!

«Я сомневаюсь, чтобы она была лучшей», – думала Танико позже, когда лежала на своём футоне в тускло освещённой комнате, ожидая первого визита Хидейори. Просто чувствовалось, что это новый поворот колеса рождения и смерти.

Её ширма отодвинулась, Хидейори не соблюдал и видимости тайны. Поодаль от Хидейори, в проходе, она могла увидеть двух охранников, пытающихся спрятать улыбки. Хидейори задвинул ширму и повернулся к ней. Он был одет в тёмно-фиолетовое кимоно, отказавшись от обычных мрачных тонов. Выглядел Хидейори печальным и неуверенным. «Это мне надо быть неуверенной, – подумала Танико. – Прошли годы с тех пор, когда я была близка с мужчиной, в то время как он менял куртизанок каждую ночь!»

– Вы хотите саке, мой господин? – она налила чашу и протянула ему.

Он неловко сел, осушил маленькую чашу залпом и попросил ещё. Дважды она наполняла чашу, и дважды он выпивал её. Танико надеялась, что он не выпьет так много, что будет не в состоянии наслаждаться своим визитом, что привело бы в неловкость их обоих. Что до неё самой, так она могла с таким же успехом обсуждать конфуцианскую классику с пожилым наставником, при всем том желании, которое она чувствовала.

Он похвалил вазу с тюльпанами, которую она поставила в угол комнаты. Внезапно он достал из своего рукава свернутый лист бумаги розового оттенка.

– Я посвятил это твоей красоте!

Свиток был перевязан длинным листом травы. Танико развернула его и прочла стихи:

Красивые стихи, подумала Танико. Конечно, им, по крайней мере, лет сто. Она вспомнила: Хоригава преподнёс ей старинное стихотворение как своё сочинение. Так же! Она твердо сказала себе, что не будет думать о том замужестве. Прошлое не существует!

Танико похвалила стихи.

– Я списал их со старинной книги, – хмуро сказал Хидейори, – Я не придворный, Танико. Я не знаю, как ухаживать, как это делают они в Хэйан Кё.

– Я сама простая женщина из Камакуры, мой господин, – сказала Танико.

Она подняла сямисен и заиграла «Когда заходит серебряная луна». Затем она задула лампу и подняла её за ширму. Вечерний воздух был приятно тёплым. Она села рядом с Хидейори, и они смотрели на полную луну, поднимавшуюся над черными стенами дворца. Танико еще исполнила для него две мелодии и дала Хидейори ещё саке. Она ожидала, что после долгого ожидания близости с ней он будет более нетерпелив.

Наконец он обнял её. Он гладил её лицо и руки, потом начал снимать с нее одежды. Танико стала помогать ему, начиная чувствовать звон в ушах. В конце концов, прошло много времени, а Хидейори был по-своему привлекателен. Они вместе откинулись на одеяло, которое уже было развернуто ею. Вздыхая, она провела рукой по его бедру, он прижался к ней, она раздвинула ноги. Минуту Хидейори оставался над ней, затемняя свет луны. Затем он тяжело задышал и напрягся, будто сражённый стрелой. Он упал на один бок, продолжая тяжело дышать. Танико ожидала, что он обнимет её, но вместо этого он отвернулся от нее и лежал, глядя на луну. Не зная, что делать, она начала гладить его спину. Она просунула руки под воротник его кимоно и растёрла его шею и плечи. Его мускулы были жёсткими и неподатливыми.

– Я не доставила вам удовольствия, мой господин? – наконец спросила Танико.