Монах: последний зиндзя, стр. 63
Губы Хоригавы раскрылись, обнажив зубы, которые блестели, как чёрный жемчуг, в свете лампы.
– Самурай! – он процедил это слово, как будто оно было проклятием. – Слуга, который украл место своего хозяина! Обезьяны, дерзнувшие быть мыслящими существами! Я старался изо всех сил, чтобы, использовав вашу кровожадность, уничтожить вас! Мне это не удалось, потому что, подобно вши, вы толстели и наливались кровью. Вы уничтожили мир, который я любил, а мир, который создали вы, неуслаждает меня! Если ты закончишь мою жизнь, Муратомо-но Хидейори, тебе будет трудно оказать мне большую услугу. Моя единственная печаль – то, что я не увижу, как Кублай-хан сметёт вас всех, как сметает ветром отбросы!
«Он готовится, – подумала Танико. – В отношении такого человека месть невозможна. Он даже собственную казнь превратит в зрелище и торжество…»
Хидейори усмехнулся Хоригаве.
– Двадцать четыре года назад мой отец послал меня убить тебя. Теперь, наконец, я могу выполнить его приказ. Я напрягал свой мозг, чтобы подобрать тебе смерть, которая была бы такой же длинной и отвратительной, как твоя жизнь, но такое невозможно. Ты старик и быстро умрёшь, как бы мы ни изощрялись. К тому же обезглавливание – самурайская смерть, и ты не заслужил её. Поэтому я решил, что завтра ты будешь доставлен к месту публичной казни и опущен в море. Твое тело будет оставлено там. Твои кости будут обглоданы рыбой и крабами, когда прилив сомкнется над ними, а потом они будут блестеть на солнце, выставленные на всеобщее обозрение. Это слишком милосердно для тебя, но я не могу придумать другого способа наказать тебя хорошенько, – он засмеялся без радости. – Я недостаточно жесток!
Танико подумала: «Это подходит лучше, чем ты думаешь, Хидейори. Он утонет, как моя маленькая Шикибу. Почему я больше не чувствую радости? Почему вместо ликования я чувствую только эту печальную пустоту? Потому что его смерть не вернет утраченных мною любимых!»
Хоригава дернул головой, как нападающая змея. Он плюнул под ноги Хидейори. Мунетоки взревел от ярости. Не поворачиваясь, Хидейори сдержал его жестом.
– Не пачкай свой меч, Мунетоки-сан! – воскликнула Танико, сидя за ширмой. Хидейори дал знак охране, и Хоригава был выведен из зала.
Бледные, луноликие аристократы из Хэйан Кё, которые прибыли с посольством, съежились, когда мрачный взгляд Хидейори обратился к ним.
– Что же касается вас, чиновники двора, – сказал он, – вы также виновны в попытке сдать страну монголам, но я приму во внимание, что вы действовали так из-за невежества и трусости, тогда как Хоригава – по обдуманному злому умыслу. Поэтому я просто приговариваю вас к возвращению в столицу.
Запудренные лица просияли облегчением. После паузы Хидейори добавил:
– Пешком!
Раздался мучительный стон вельмож и насмешливые возгласы самураев. Один толстый аристократ упал на колени:
– Мой господин, такой путь убьет нас!
– Вздор! – произнес Хидейори. – Он укрепит вас и прибавит вам ума. Посмотрите на страну, которую вы так желали вручить Кублай-хану. – Снова он сделал паузу, пока придворные со страхом смотрели на него. – Конечно, я с почтением сообщу его императорскому величеству, что вы не соответствуете тем чинам и должностям, которыми пока пользуетесь. Вы и все остальные, кто в столице приложил руку к этому решению о капитуляции, будете отправлены в отставку!
Хидейори велел убрать толстых людей в одеждах с тонкими переливами. Теперь он обратился к членам кланов и союзникам:
– Мы уже послали две армии, одну – в землю Осю, чтобы наказать Ерубуцу за убийство без моего ведома моего брата Юкио. Другая преследует монголов под предводительством гурхана Аргуна, теперь скрывающегося в провинции Ичизен и угрожающего столице. Мы должны приготовиться к войне!
Самураи ликовали, пока не охрипли, выкрикивая старый воинственный клич – Муратомо-о! – снова и снова. Слёзы потекли по щекам Танико. Она плакала из-за этих самураев и из-за всего народа Страны Восходящего Солнца. Они не знали так, как она, всю чудовищность несчастья, которое им угрожало. Однако для Хидейори эта встреча с монголами была скорее удачей, чем опасностью. Он использовал случай утвердить приоритет сегуна и положить конец попыткам императорского двора решать вопрос о войне и мире. Теперь он уничтожит независимого князя Осю и армию Аргуна! После этого не останется никого на Священных Островах, кто бы не подчинялся его воле.
Хидейори отвернулся от ликующего собрания. Через мгновенье он был за ширмой Танико, глядя на неё с улыбкой:
– Из всех советов твой совет был самым здравым. Вместе мы встретим худшее, что может послать Великий Хан. Послезавтра ты будешь свободна, чтобы стать моей женой!
Танико была неспособна говорить. Месть, которой она дождалась, была бессмысленной! Все победы были ненужными. Куда бы она ни заглядывала, в прошлое или будущее, все, что она могла увидеть перед собой или позади себя, было разрушением и смертью. Только огромным усилием воли она могла сдержать рыдания. Почему-то она обнаружила, что вспоминает историю монаха-дзен, которую ей рассказал Ейзен.
Глава 3
Танико пролежала всю ночь, так и не заснув, думая о людях, томящихся где-то там, во дворце сегуна, ожидающих смерти. Должно быть, они тоже не спят. Как можно спать в последнюю ночь жизни? Она не хотела оказаться поблизости, когда их, а особенно Хоригаву, поведут к берегу на казнь. В час Быка, за два часа до рассвета, она вызвала к себе служанок и оделась, чтобы отправиться в горы и повидать Ейзена. Саметомо не захотел просыпаться. Она завернула его в одеяло и вынесла во двор, где ожидали ее лошади. Со служанкой и охранником, который держал спящего Саметомо перед собой в седле, она выехала на знакомую тропу, ведущую в покрытые соснами холмы севернее Камакуры.
Небо над великим океаном на востоке уже заметно светлело. Ко времени, когда она приехала в монастырь, огромные тёмно-красные ленты развернулись, будто знамена Такаши, в небе на востоке.
– Почему ты плачешь? – осведомился Ейзен. – Ты горюешь по Хоригаве и монгольским послам?
– Я плачу потому, что я тоже ответственна за их смерти из-за моего совета Хидейори.
– Самурай никогда не должен сожалеть о принесенной кому-то смерти! – твердо сказал Ейзен. – Убийство – дело самураев!
– Этому нет конца, – сказала Танико, вытирая лицо рукавом. – В чём виноваты мы, мыслящие существа, что заслужили так много боли, сенсей?
– Если человек сражён отравленной стрелой, его не заботит, чем он это заслужил. Он вытаскивает стрелу и как можно скорее применяет противоядие.
– Какое же противоядие спасает от всех этих страданий?
– Покажи мне лицо, которое было у тебя до рождения! – повторил Ейзен беспощадно.
Не зная, что думать, Танико с несчастным видом пожала плечами. Она пока не решила кунг-ан. Их разговор перешел на тему её свадьбы с Хидейори. Как жена сегуна, она станет самой могущественной женщиной в стране.
– Ты будешь способна многого добиться, – сказал Ейзен.
– Да, из-за Хидейори! – она гневно покачала головой. – Сенсей, я хочу что-то делать по своему собственному праву, не потому, что мне помогает какой-нибудь сильный человек, подобный Кийоси или Кублай-хану, или Хидейори, решившему спать со мной!
Ейзен тихо рассмеялся.
Она и Саметомо разделили свою дневную трапезу вместе с монахами.
«К этому часу, – думала она, чувствуя, как напряжение покидает ее, – с теми, кто был осужден, покончено». Этим вечером Танико сможет вернуться в Камакуру, и все будет позади. Прошлое, сказал Ейзен, не существует. В полдень, в час Овцы, она и Ейзен вышли в монастырский сад.
Их беседа была прервана гонцом от Хидейори, запыхавшимся молодым самураем, который поклонился монаху и госпоже, находившимся в саду:
– Головы послов Великого Хана – на обратном пути к нему! Хоригава же пережил утренний высокий прилив. Когда я выезжал из дворца сегуна, он ещё жил. Господин Хидейори думает, что вы будете рады узнать, что он сильно страдает!