Монах: последний зиндзя, стр. 113

– Значит, ты ещё жив, – сказал Торлук. – Я слышал, что ты жив, но не мог поверить в это!

– Да, я жив, а твой хозяин, Аргун, мёртв, – сказал Дзебу.

Что-то – страх, горе? – исказило лицо Торлука, но было вытеснено решительным, сосредоточенным взглядом профессионального бойца.

– А теперь ты собираешься убить меня и завершить свою месть?

Дзебу засмеялся.

– Конечно же, ты хочешь умереть в битве, но я приготовил тебе более жестокую участь.

При этих словах Торлук бросился на него, подняв саблю и нацелившись ударить в шею Дзебу. Дзебу отклонился вправо от Торлука, так что сабля монгольского военачальника лишь слегка оцарапала грудь зиндзя. Дзебу поймал руку Торлука с протянутой саблей в захват, выкручивающий запястье, поворачивая бородача вокруг себя и медленно увеличивая усилие, чтобы заставить его выронить саблю. Торлук извернулся в объятиях Дзебу, склонившись ему за спину. На мгновение Дзебу через плечо заметил кинжал, блеснувший в левой руке Торлука, и острие клинка ударило в латы Дзебу, но не пробило их. Дзебу подставил плечо под Торлука и перебросил его через себя; тот упал на спину с глухим стуком. Пока Торлук лежал оглушенный, Дзебу вынул оружие у него из рук и быстро связал монгола его же собственным арканом из сыромятной кожи.

Вокруг сражались самураи и монголы. Дзебу в отчаянии отвернулся. Произошло то, о чем он предупреждал Цумиоши: истребление последних монголов обойдется дорого. Даже хотя самураи превосходили монголов численностью и военным искусством, каждый убитый монгол забирал с собой по крайней мере одного самурая. Они сражались с силой, которую дает сознание того, что они уже мертвы. Кольцо сражающихся воинов становилось всё меньше и меньше. Его окружало гораздо более широкое кольцо погибших. Самураи и монголы лежали бок о бок в смерти, как никогда не смогли бы лежать в жизни. Океаны крови, подумал Дзебу. Океаны крови!

Когда Дзебу притащил к нему взятого в плен Торлука, Цумиоши сказал:

– Теперь я понимаю, почему эти пришедшие из пустыни варвары завоевали полмира. У них есть истинный боевой дух. Этого нельзя сказать о человеке, пока не прижмёшь его спиной к стене. Кто это тут?

– Командующий этим плацдармом, гурхан Торлук, – сказал Дзебу. – Теперь, когда их вождь у нас в руках, может быть, остальные сдадутся.

Торлук понимал язык Страны Восходящего Солнца и говорил на нём, хоть и с акцентом.

– Мне не повезло – я попал в плен, хотя надеялся умереть в битве. Эти люди, мои бойцы, никогда не сдадутся! А наши пустынные земли вскормят еще десятки тысяч воинов. Не думайте, что вы, самураи, сегодня одержали окончательную победу. Когда новость о нашей гибели достигнет ушей Кублай-хана, его ярость будет ужасной, как этот тайфун. Мы вернемся! Мы вернемся снова и снова, пока не победим!

– Мы тоже никогда не сдадимся, приятель, – сказал Миура Цумиоши, вытаскивая длинный меч.

– Подождите! – быстро сказал Дзебу. Цумиоши повернул к Дзебу оскорбленное лицо.

– Ты же не думаешь, что я оставлю этого человека в живых? Он один из тех, кто развязал эту войну с нами.

Цумиоши прошипел:

– К тому же он даже не хочет жить!

– Я знаю, – сказал Дзебу. – Но, генерал, я настоятельно советую вам отправить его обратно к Великому Хану, и, может быть, еще нескольких пленных монголов. Я хочу, чтобы Великий Хан из первых рук получил известие о том, что произошло здесь с его флотом и его армией. Ему сообщат, что мы никогда не сдадимся и что мы уничтожим любую посланную им экспедицию так же, как уничтожили эту. Что, как вы думаете, почувствует гурхан Торлук, будучи единственным оставшимся в живых монгольским полководцем и принеся Кублай-хану весть о поражении? Это будет достаточным наказанием за его участие в этой войне! Конечно, он хочет умереть. Это будет гораздо менее болезненно для него…

– Мне это не нравится, – сказал Миура Цумиоши, – но в том, что ты говоришь, есть резон.

Он повернулся к Торлуку:

– Я приказываю тебе вернуться к твоему Великому Хану и рассказать ему, как велико было это поражение. Сообщи, что самураи никогда не сдадутся ему!

– Вам не нужно приказывать ему, – сказал Дзебу. – Он доложит все это Великому Хану, потому что таков его долг монгола!

Битва всё ещё продолжалась. Под проливным дождем толпа самураев окружила небольшой кружок обречённых монголов. Дзебу вопросительно посмотрел на Цумиоши, тот кивнул. Дзебу шагнул к сражающимся воинам. Он прокладывал путь к переднему ряду самураев, крича, чтобы те прекратили бой. Почва под ногами была настолько пропитана кровью, что даже ливень не мог смыть её.

Наконец он взглянул в лица немногих оставшихся монголов, злых, напуганных, обречённых, готовых умереть. Он жестом разорвал кольцо самураев, ощетинившееся мечами и нагинатами.

– Довольно! – сказал он по-монгольски, повышая голос, чтобы его расслышали сквозь ветер и дождь. – Хватит сражаться! Ваш гурхан Торлук взят в плен. Он отправляется домой, и те из вас, кто остался в живых, пойдут с ним.

Первый монгол уронил свое копьё, другой бросил на него свою саблю. Скоро все оружие было со стуком свалено в кучу. Самураи дали им дорогу, и Дзебу увел их прочь.

Глава 24

Хакосаки, хотя монголы там не высаживались, был разрушен почти так же, как Хаката. Город уничтожила вода, а не огонь. В разгар тайфуна волны, более высокие, чем стены, разбили стены на камни и унесли большинство домов. От домов, которые не были смыты, остались лишь поломанные деревянные столбы вперемешку с разбросанными камнями и обломками кораблей. Пробираясь по пляжу мимо разрушенного города, Дзебу видел выброшенные волнами на пляж тела утонувших людей и лошадей. Шторм выбросил на берег морскую живность, рыб и крабов, и расшвырял повсюду чёрно-зелёные кучи морских водорослей, разлагающихся на воздухе. Вокруг начали роиться мухи.

В облаках виднелись голубые просветы – похоже, солнце может появиться уже сегодня. Ураган бушевал два дня и две ночи, но сегодня утром дождь наконец прекратился, ветер стих, и люди начали выходить на берег бухты Хаката, чтобы осмотреться. Снова наступила удушливая жара. Вблизи Хакосаки народ собрался вокруг груды дерева, бывшей останками «Красного Тигра». Корабль был так велик и выброшен так далеко на берег, что выдержал все удары шторма. Сакагура со своими людьми разрубал шпангоут на небольшие бревна и складывал их прямоугольным штабелем.

Вскоре после того, как Дзебу встал в первом ряду присутствующих на похоронах, появилась карета Танико, и она вышла, опираясь на руку Саметомо. Её глаза покраснели от слез, лицо осунулось. Дзебу молча встал рядом с ней. Вышла процессия жрецов, за ней самураи несли небольшую кобая на пятнадцать человек. Посреди корабля, одетый в белое кимоно, был посажен Моко. Тишину нарушили барабаны, колокола и гонги, жрецы начали нараспев читать сутры. Музыка и пение продолжались долго, Дзебу поймал себя на том, что хотел бы услышать, что сказал бы Моко об утомительности всей этой церемонии. Наконец жрецы закончили обряд. Сакагура подошел к Дзебу.

– Есть ли у твоего Ордена песнопение или молитва, которую можно прочитать о душе моего отца?

– Я скажу кое-что, – сказал Дзебу. Он стоял возле погребального костра, его белый халат развевался на лёгком ветру, на него смотрели люди, собравшиеся, чтобы воздать Моко последние почести.

– Более трех циклов назад, в год Дракона, я встретил этого человека на дороге Токайдо, и с того дня и до этого он был моим другом. Когда я впервые встретил его, он был простым человеком из маленькой деревни, но он был плотником и достиг мастерства в своём деле. Его труд был его путём проникновения в тайны жизни. Он путешествовал по дальним уголкам земли и принёс оттуда открытия, приносящие огромную пользу людям. Он сконструировал и построил корабли, помогавшие нам обороняться от монголов. Его чувство долга заставило его добровольно отправиться в рейд в самую середину флота монголов, и в этом рейде он погиб. Он погиб, спасая мою жизнь.