Гнездо Горной Королевы, стр. 54

Ша Урли рассмеялась.

– Какие бы затруднения ни испытывал он в данный момент, недостаток наличности к ним не относится. Медоварни Банта были и остаются одним из ведущих предприятий Ангальхеймского архипелага.

– Прошу прощения, если я покажусь навязчивым, – вмешался Барнар, – но как развивается задуманное им дело с эмульсией?

– Честно говоря, дорогой Барнар, я прилагаю все старания, чтобы знать об этом как можно меньше. Мы с братом расстались здесь почти месяц тому назад, и с тех пор я ни разу его не видела. Мы путешествовали по северному Кайрнгему, пока Ниасинт набиралась сил. Здесь мы дожидаемся – лишь утреннего прилива, а тогда поставим парус и пойдем на Минускулон. Я избегаю любых новостей с Дольмена, исключая лишь те, которые застают меня врасплох. «Хочешь научиться летать – сразу вставай на крыло».

– Дражайшая Ша Урли, – ввернул я, – поверь, я уважаю полет твоего благородного духа и нисколько не хочу тебе перечить, но…

Улыбаясь, она подняла ладонь в запрещающем жесте.

– Умолкни, милый воришка. Я знаю, какие у тебя основания для страха. Слухи о делах Костарда и о постигшей его судьбе докатились и до нас.

– И даже то, что он погиб в море?

– Нет, мы лишь слышали, что он ползет к берегу. Выслушав наш детальный рассказ о недавнем броске Костарда в морские глубины, расцвеченный самыми яркими красками, она прикрыла на мгновение лицо руками, стараясь скрыть нахлынувшие эмоции, от которых слегка вздрагивали ее плечи.

– Ну, – произнесла она наконец с торжественным выражением, – могу лишь заверить вас, что… небрежность бедняги Костарда не тот недостаток, который сближает его с моим братом. Если из этой эмульсии можно извлечь какую-то прибыль сверх обычной, то, будьте уверены, Ха Оли это сделает, последовательно и методично. – При этих словах тень пробежала по ее лицу. – Нельзя не заметить, что в последние несколько дней на Дольмене царит какое-то беспокойство. И, глядя сегодня утром через пролив, я обратила внимание на какие-то тени над родными высотами, наводящие на мысль о возмущении в воздухе. Но ничего больше я сказать не могу и знать не хочу. И вообще, через час мы поднимемся на борт нашего корабля и останемся там до самого отплытия, чтобы не слышать никаких новостей.

Мне не удалось подавить вздох разочарования.

– Н-да, ужасно не хочется заходить в порт, где не все спокойно! С другой стороны, пятьдесят мер золота – не пустяк.

– Прости мне мою улыбку, – ответила Ша Урли. – И прости, если я ошибусь, сказав, что сумма по крайней мере в десять тысяч раз большая лежит в трюме вон той каравеллы, что стоит на якоре прямо под этим балконом и от которой ты не отрываешь глаз ни на мгновение.

– Так же как и ты от Ниасинт? Она ухмыльнулась.

– Да. Именно так. Надеюсь, твое увлечение заставляет воспарять твое сердце так же высоко, как и мое каждый раз, когда я гляжу на мою дорогую Ниасинт. Однако подумайте сами, друзья мои, почему бы вам не поставить на тех пятидесяти мерах крест? Не ради моего брата, разумеется, но хотя бы в качестве простого суеверия, отступного Госпоже Удаче? Только вспомню, как вы рвали и метали там, внизу, сами одержимые, как демоны… По-моему, вам пора ослабить хватку и поостыть немного. Забудьте об этих пятидесяти мерах, хотя бы в порядке нравственного упражнения.

Очевидно, на сердце у Ша Урли было так легко, что и разум тоже ослабил вожжи. Я тут же приписал ее странное предложение причудливому полету фантазии и позабыл о нем.

Мы еще некоторое время посидели вместе за стаканом вина, а потом с большой теплотой расстались, и все это раньше, чем Ниасинт успела выйти из своего транса. Казалось, она находится так далеко от этого мира, что наши голоса не в силах достичь ее слуха. Скорее всего ее мозг в состоянии реагировать пока лишь на речь, состоящую не из одних только слов, и с такими речами обращается к ней, вне всякого сомнения, Ша Урли.

XXVII

Время летних северных ветров прошло. Легкий юго-западный бриз, по-осеннему свежий, поднялся за несколько часов до рассвета, и мы поставили парус и взяли курс на Дольмен. Восход солнца застал нас посреди пролива, разделяющего Кайрнский континент и Ангальхеймы; наша каравелла резво неслась вперед, сбивая килем пенные барашки с гребней волн. Своей беззаботной игривостью «Подарок» точно пытался соблазнить меня идти прямо в открытое море. Забудь о Дольмене, забудь обо всех сложностях. Правь прямо в Агонское море; через двадцать дней твоя нога ступит на землю Минускулонского архипелага, а еще через двадцать ты бросишь якорь на Пардаше, в гавани Кархман-Ра. Возможно, утренний ветерок нашептывал то же самое и Барнару.

Но потом я задал себе вопрос: какой здравомыслящий человек откажется от пятидесяти мер золота, если все, что от него требуется, лишь сделать три или четыре шага в сторону от намеченного пути? Не глупо ли отказываться от того, на что имеешь все права? Не сомневаюсь, теми же вопросами задавался и Барнар.

Ветер утих, когда пики Ангальхеймов встали на горизонте, но течение продолжало увлекать нас вперед. Весь Дольмен был окутан туманной дымкой, и мы уже подобрались довольно близко, когда полуденное солнце наконец растопило небосвод и набравшийся новых сил ветер очистил сверкающую драгоценность острова. В небе над нагорьем и впрямь наблюдалось какое-то беспокойное движение; дым клубами поднимался в воздух, где его тут же подхватывали и разрывали в клочья воздушные течения. Кроме того, в воздухе постоянно висел какой-то запах, знакомый и тревожный одновременно, похожий на тошнотворную вонь горелого мяса и все же немного другой… И что за обрывки свирепой музыки то и дело доносил до нас ветер? Уж не человеческие ли голоса взмывали так пронзительно и надсадно, точно во время боя, на фоне неизменной басовито гудящей ноты?

– Дым. Интересно, что дальше? – с горечью произнес я. – Неужели препятствиям и осложнениям на нашем пути никогда не будет конца?

– Смотри, какая в гавани суета!

Убрав паруса, мы обогнули скалу в северной оконечности бухты. Долго и внимательно всматривались мы в толчею судов, толпы на набережной, тяжело груженные фургоны, которыми запружены были все ведущие в гору дороги, пока наконец с облегчением не пришли к выводу, что вся эта суматоха вызвана скорее оживлением деловой активности, чем несчастьем.

Тем не менее мы осмотрительно поставили «Подарок» на якорь подальше от корабельной сутолоки, спустили на воду ялик, сели на весла и поплыли к докам.

– Может, зайдем вон в ту таверну? – предложил Барнар. – Если займем столик на улице, то не потеряем ее из виду.

Стоявшие на якоре корабли громоздились над нами, высокие, словно башни. Среди них было немало грузовых судов Банта, больших, но изящных кораблей, с гербом Банта на фоке. Почти все они освобождали свои трюмы от содержимого и ничего не брали на борт. Погонщики ставили свои запряженные плодами фургоны поближе к кораблям и нагружали их бревнами, досками, бочонками со смолой, связками факелов, охапками соединенных между собой металлическими петлями досок, которые в собранном состоянии вполне могли оказаться подъемными кранами или осадными машинами, и еще какими-то пакетами, содержимое которых я, приглядевшись, опознал как дротики для большой баллисты, каждый снаряд почти в человеческий рост высотой.

– Похоже, коммерция приняла здесь исключительно военный характер, – заметил Барнар задумчиво. – В то же время местными жителями овладела, по всей видимости, тяга к странствиям. – И точно, кроме грузовых судов в порту полно было и других кораблей, которые брали на борт пассажиров, а на набережной между фургонами сбившиеся тесными кучками люди дожидались своей очереди взойти на палубу. Почти все они были одеты в длинные плащи для защиты от свежего морского ветра, и каждый зорко стерег свой багаж.