Любовь на оливковом масле, стр. 14
— А по-моему, Ларик, отношения двух людей — лотерея. Уж как я Генку любила!
— Ой. Только не надо про Шильцева! — чуть ли не прорычал Ларик. — Он вообще тебя был недостоин. И ты была глупая и неопытная. Какая там» в восемнадцать лет интуиция. Закрыли тему. А с Русаковым встречайся. И веди себя как женщина, а не как представитель «Оптимал-банка». Дальше сами уж разберетесь.
— Спасибо, Ларик. Немного успокоил. А тебя я поздравляю.
— Наконец-то дождался. На сем отключаюсь, пока ты не добавила какую-нибудь гадость. Мне пора моей Илоне звонить.
— Я действительно за тебя рада, — повторила Евгения.
X
Так как встреча была назначена днем, Женя оделась подчеркнуто строго, однако в свой самый лучший деловой костюм, позволив единственную вольность — блузку с кружевным жабо, которая придавала женственность ее строгому облику. Она увидела Русакова издали, еще подъезжая к ресторану. Он стоял возле двери и курил, задумчиво пиная носком черной туфли тротуар.
«Волнуется!» — радостно пронеслось в голове у Жени, по телу прокатилась теплая волна.
Увидев ее, он обрадовался и с изумлением проговорил:
— Такая редкость в наше время. Не опаздываете…
Женя не сразу сообразила, комплимент это или, наоборот, осуждение? Нет, видно, все-таки комплимент. Он произнес это совершенно искренне.
Когда входили в ресторан, у Жени резко испортилось настроение. Русаков встретил ее с пустыми руками, а не с букетом цветов. Крайне красноречивый знак! Ну что ж. Хорошо хоть сразу окончательно расставил точки над «i», пока она еще не дала ему закрепиться в своем сердце. Вот и прекрасно. Пообедают, поговорят. Поставят галочку: встретились, провели мероприятие, закрепили деловые отношения. Она, Женя, ничего не теряет. В любом случае знакомство с Русаковым полезно и наверняка ей в будущей работе пригодится. Вот из этого она и будет исходить.
— Что-то вы сегодня притихшая и грустная? — спросил Русаков. — Устали? Или никак не придете в себя после вчерашнего вечера?
Губы его тронула улыбка, и Женя невольно улыбнулась в ответ.
— Так лучше, — одобрил он. — Такой вы мне больше нравитесь. Выражение мировой скорби на вашем лице меня пугает. Вы уже выбрали?
Женя вдруг обнаружила, что сидит, держа в руках раскрытое меню. Таращилась в него, не видя, что там написано. Хорошо же она, наверное, выглядит!
— Теперь понимаю, откуда страдание на лице, — не замедлил с комментарием Русаков. — Калории, наверное, считали? Или условные единицы по кремлевской диете?
— Да нет. Я просто… — Женя осеклась. — Просто размышляла, что мне сегодня хочется.
— Ах, я болван! — в сердцах бросил он. — Простите мою бестактность. Последнее время совсем одичал. Как-то из головы вон, что при женщинах упоминать о диетах — табу.
— При мне упоминайте сколько угодно, — ответила она. — Никогда об этом не думаю.
— Вам сильно повезло. Иметь такую фигуру, не сидя на диетах…
— Спасибо на добром слове, — скороговоркой перебила она.
Надо ей еще выслушивать его дежурные комплименты: сама знает, что у нее отличная фигура!
В пику ему она выбрала самое калорийное блюдо из всех, что содержались в меню — огромный, на полтарелки, стейк из какой-то совершенно особым образом выращенной австралийской парной говядины, с горой жареной картошки и горсткой овощей.
Выбор ее поверг Русакова в восхищение.
— Решительная женщина. Уважаю. И последую вашему примеру.
— Значит, кремлевской диетой тоже пренебрегаете? — съехидничала Женя.
Он засмеялся.
— Меня тут спровоцировали на эксперимент. Диета по группе крови, чуть с ума не сошел. Есть в результате вообще расхотелось. По-моему, лучше сразу умереть голодной смертью, чем каждое блюдо проверять — можно тебе его или нет.
— А результат был? — поинтересовалась Женя.
Сначала да. Потому что я сперва один творог лопал. Без ничего, понимаете? А его пустым много не съешь. Я даже с вареньем его ненавижу. Зато мне его можно много. Это я сразу запомнил. В общем, на этом творожке я за неделю пяти килограмм лишился. Может, и десять бы в результате сбросил, но меня при одной мысли о твороге мутить стало. Тогда плюнул и стал есть, как обычно. Теперь вешу ровно столько, сколько раньше. И знаете, если честно, никакой беды в этом не вижу. Форму я поддерживаю. Зимой — лыжи, летом верхом езжу.
— Собственную лошадь содержите?
— Нет. У знакомого есть конюшня. Ну так, может, поговорим о делах, пока наши стейки готовятся, а после уж спокойно предадимся трапезе?
Женя ничего не понимала. Вроде бы никаких конкретных дел у них с Русаковым пока не намечалось. Или начальство ее снова не проинформировало? Возмутительно! Вернется в офис, поставит вопрос ребром. Работать так совершенно невозможно!
Русаков, уловив недоумение у нее на лице, рассмеялся:
— Поразительно! Неужели вы про свои сапоги уже забыли?
— А-а, вы об этом, — протянула Женя. — Да, знаете, как-то свыклась с их потерей.
— Вы — может быть, но для меня это вопрос чести. Сколько они стоили?
Евгения уже почти ненавидела Русакова, хотя вроде и не с чего. Он вел себя предельно корректно и порядочно. И совсем не был виноват, что понравился ей. Ненавидеть ей следовало себя. Кто ее просил давать волю чувствам? И, взяв себя в руки, она постаралась как можно небрежнее бросить:
— Ой, давайте забудем. В конце концов, вы же не нарочно бутылку на меня уронили. С каждым могло случиться.
— Но вы ведь расстроились!
— Вполне естественно, — в столь же небрежном тоне продолжала она. — Я их тогда первый раз надела.
— И все-таки мне позвонили. Значит, хотели компенсации?
— Пока с вами не познакомилась…
— Женя осеклась, но поздно. Как говорится, слово — не воробей; вылетит — не поймаешь. Не удержалась ведь, выдала себя!
Реакция на ее слова последовала незамедлительно. Брови у Русакова резко взлетели вверх.
— Как прикажете понимать ваши последние слова?
— Да как хотите, — свирепо буркнула Женя. — Считайте, что мне неловко брать деньги у человека из дружественной организации.
— При чем здесь дружественная организация? — Он явно растерялся. — По-моему, это область наших личных отношений.
— А у нас они есть? — пошла ва-банк Евгения.
Русаков нервно забарабанил пальцами по столу.
— Ну… мне казалось… Нет, если вам этот вопрос неприятен, предлагаю снять его с повестки дня, — решительно заявил Русаков.
Ну и ловкач! Женя, начавшая вроде немного оттаивать, вновь разозлилась. Вот, значит, он чего добивался! Он предлагает, она отказывается, и в результате он вроде как делает ей одолжение, чтобы она перестала чувствовать себя неловко. И денег не дает. Вполне достойно современного мужика! А и впрямь! Чего зря деньгами сорить? И Женя объявила:
— Четыреста долларов.
— Что-о? — часто-часто заморгал глазами Русаков.
— Сапоги стоили четыреста долларов, — выдавила на лице улыбку Евгения. — А если вам удобней в рублях, то точная их цена была одиннадцать тысяч пятьсот восемьдесят девять рублей.
— Значит, все-таки хотите компенсации?
— Вы меня уговорили. Ради вас соглашаюсь. Чтобы перестали чувствовать себя виноватым.
Он криво улыбнулся, полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник и отсчитал купюры.
— Вот. Проверьте, — протянул он их Жене. — По-моему, точно.
— Рубль лишний, — сказала она и, порывшись в сумочке, протянула ему монетку.
Русаков невозмутимо опустил ее в карман.
В этот момент официант подал стейки. Ели они в полном молчании. Разговор не клеился. Аппетит у Жени пропал, и она с ужасом взирала на огромную порцию. Им такой с Темой на двоих хватило бы, при его здоровом молодом аппетите. А одной ей и половины не осилить. Да еще эта картофельная гора. Она картошку вообще почти не ест.
Она украдкой поглядела на Русакова. Он яростно и аккуратно работал челюстями. Вот нервы!
Молчание затягивалось и становилось неприличным. С трудом проглотив кусок, Женя выдавила из себя: