Волчья сыть, стр. 37

Как бы я ни храбрился, но постоянно чувствовал, что мне дышат в затылок и готовят западни, а это было очень неприятно. Круг недругов был определен и понятен, но как к ним подобраться, и что они собой представляют, я не понимал.

Иван в таких вещах понимал больше моего, он сам принадлежал к кругу таинственных существ. Но на него я не очень рассчитывал, он сразу начинал сбиваться на мистику и предопределение свыше. Я ничего против «предопределения» не имею, но такой подход снижает волевые качества. Зачем напрягаться, если и так все решается без нашего участия.

По его теории получалось, что я обладаю качествами (кстати, неизвестными мне), которые помогают противостоять почти любым мистическим силам. Я ничего подобного за собой не замечал, но ему со стороны было виднее. Мистические силы в обыденной жизни в нашем времени мне ничем не досаждали, так что опыта борьбы с ними у меня не было.

Теперь же получалось так, что мне удавалось выкручиваться из сложных ситуаций как будто бы благодаря случайностям или удачному стечению обстоятельств. Я не мог с этим спорить, к тому же его гипотеза, как и всякая другая, по моему мнению, имела право на существование, пока не начинала претендовать на истину.

Проверять свои способности и возможности противоборству темным силам, как говорится, «в полевых условиях», тем более без особой нужды, я не имел ни малейшего желания. Это было бы то же, что спрыгнуть с самолета без парашюта, чтобы посмотреть, что из этого получится.

Вместе с тем, меня уже начали увлекать приключения, тот самый пресловутый адреналин, заставляющий людей совершать самые невероятные и дурацкие, с токи зрения нормального человека, поступки. Предложи мне прямо сейчас вернуться в свое время, на диван к телевизору, я бы, пожалуй, не согласился. «Ужастики» в жизни оказались более захватывающими, чем в фильмах ужасов.

Правда, не только это удержало бы меня в XVIII веке: главное и основное – любовь к Але, ну, и хорошие заработки, вкусные, экологически чистые продукты. Дома же меня никто, кроме бывшей тещи, не ждал, а без участия в выборах в Думу я, сжав зубы, как-нибудь смогу обойтись.

Конечно, у каждого времени есть свои плюсы и минусы. Если их свести в короткие понятия, то можно сказать, что в новом времени хуже с хлебом, в старом – со зрелищами. Возможно, зимой в имении без книг и телевизора жить не очень весело. Однако живут же многие, даже богатые помещики, круглый год в деревне и не рвутся в столицы.

После неудачной стрельбы по мишени мы с Иваном, не торопясь, возвращались в Троицк. На дороге нам встретился выезд княгини Анны Сергеевны. Красная рубаха ее кучера пылала на высоком облучке, а сама генеральша радостно улыбалась и посылала мне воздушные поцелуи.

К слову о скуке, генеральша, как только урегулировалась ее интимная жизнь, больше не казалась тоскующей в провинциальной глуши. «Скоро у князя Присыпкина появится наследник», – подумал я, глядя на счастливую женщину, и выбросил из головы всякие дурные предчувствия. Я решил для себя, что проблемы нужно решать по мере их возникновения, а не отравлять себе существование теоретически возможными бедами и страхами.

В нашем временном пристанище, у Котомкина, меня встретили большие качественные перемены. Вместо своей милой барышни-крестьянки я увидел жеманную красавицу, сделавшую при моем появлении глубокий неловкий реверанс. Француз, похоже, времени даром не терял.

Виконт соорудил Алевтине новую прическу, более подходящую к ее одежде, и научил сидеть в скованной «изящной» позе. Его стараниями Аля начала смахивать на типичную мелкопоместную барыньку, жеманную и надутую, любительницу варенья и рукоприкладства с горничными.

Де Шантре выжидающе смотрел на меня, ожидая комплиментов. Я похвалил его энтузиазм, но попросил, чтобы он у «ля фам» воспитывал «бон тон», а не «моветон».

Виконт немного обиделся, но возражать не стал. Возразила сама «барыня»:

– Никаких девок по щекам я бить не буду, – заявила она, подслушав мои мысли. – Стараешься, стараешься, а ему все не нравится! Ты бы лучше купил мне зеркало, чем попусту наговаривать.

– А ты бы, ты бы лучше… – я не придумал, что «лучше», и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

С Алиной телепатией нужно было что-то решать. Думаю, найдется не очень много мужей, даже самых безгрешных, которых радовала бы способность жены все время держать их «на контроле».

Кое-какие задумки у меня на этот счет были, осталось только попробовать воплотить их в жизнь. По моему скромному техническому разумению, любая мысль материальна. Я не знаю механики биотоков или биоволн, возникающих между нейронами мозга. Но то, что они существуют, это и ежу понятно. В упрощенном виде можно представить мозг как тонкое приемно-передаточное устройство.

В нем, вероятно, идет постоянная передача информации из одной части в другую. Все это происходит, как я предполагаю, при помощи биоволн. Они очень слабые, и поэтому мы не можем таким способом получать информацию, так сказать, «волновым путем» от других людей, может быть, кроме самых близких, с кем существует «общая настройка».

У Али, по непонятным для меня причинам, пусть это будет считаться «даром» знахарки Ульяны, многократно усилились возможности приема. Вроде как ей поставили в голову более мощный приемник. Однако, любой приемник можно блокировать экраном или помехами. Вот о создании такого экрана я и подумывал.

Идея была проста, вот только я не знал, будет ли она эффективна. В радиотехнике я больше практик, чем теоретик, да и то по мелким починкам: припаять оторванный проводок, прозвонить короткую цепь или заменить сгоревший предохранитель.

Я вовремя вспомнил, что радиоприемники очень плохо принимают сигналы даже в железобетонных помещениях, в которых экраном является стальная арматура. Тогда у меня возникла идея, попробовать сконструировать нечто подобное экрану.

Нужно, стало быть, сделать что-то вроде металлической сетки на голову, которая не будут пропускать биоволны.

Достать в XVIII веке тонкую проволоку для такого экрана было невозможно, но я увидел у портного металлическую нить, которой расшиваются платья, позументы и церковные хоругви.