Волчья сыть, стр. 17

Идея отправиться в торговый центр вы звала общий ажиотаж. Вместе со мной вызвались пойти почти все основные персонажи. Начались суетливые сборы: нас поджимало позднее время. Наконец все, даже дамы, были готовы, и импозантная группа вышла на главный проспект города.

Шествие возглавляли мы с хозяином. Я был одет в новый «полукафтан», кроссовки и мурмолку Фрола Исаевича, залихватски торчащую у меня на макушке. Котомкин нарядился в новую поддевку со сборками на талии, пошитую из дорогого аглицкого сукна, сапоги бутылками с лакированными голенищами и в малиновый картуз.

Хозяйка шла чуть позади Фрола Исаевича в красном сарафане, под который была поддета желтая шелковая рубаха с хлопчатобумажными рукавами согласно последней моде.

Я поинтересовался у портного, почему у рубахи такие странные рукава из х/б. Оказалось, что хлопок много дороже шелка, и целую бумажную рубаху могут позволить себе только очень состоятельные люди.

За матерью выступала Дуня в синем сарафане и розовой рубахе с красными рукавами. Ноги ее украшали красные же сапожки с бантиками. Коса у девушки была заплетена очень слабо, что также было в моде, а в нее она вплела шнурки и ленты.

Аля оделась так же, как и днем. Я опять решительно воспротивился смешению стилей, и ей пришлось смириться. Единственное, что ее радовало – это одолженный Дуней «печатный» цветастый платок.

Шествие замыкали разряженный во все новое Иван и Дунин полуофициальный жених Семен.

На Ивана стоило посмотреть. На нем были надеты синие чиновничьи панталоны, купеческий армяк из толстого сукна, из-под которого выглядывала европейского фасона рубаха с высоким воротником. Довершали композицию донельзя сношенные сапоги, одолженные ему кем-то из подмастерьев.

Дорога, по которой мы шествовали, после недавнего ливня стала мокрой и грязной. Ноги тут же испачкались, но торжественности у нашей процессии не убавилось. Мы, не торопясь, продвигались к центру, раскланиваясь со всеми встречными.

Главная улица, о которой я уже неоднократно упоминал, пустынная в будни, была заполнена людьми. Я с интересом рассматривал прохожих. Люди в «немецком» платье почти не попадались, в основном прогуливались обыватели «простого звания» в русской одежде.

Женщины сплошь были одеты в сарафаны. Преобладал красный, реже – синий цвет. Рубахи были более разнообразны по цвету, но все одного фасона.

Общее впечатление было не очень хорошее. Яркость одежд была не праздничная, а аляповатая. Так же, как и нарочитая чинность и показное самодовольство большинства гуляющей публики.

Несколько раз нам повстречались чиновники в светло-голубых мундирах со светлыми же пуговицами и дамы в городских нарядах. Это были мелкие уездные чиновники, не имеющие собственного выезда. Вся гуляющая публика с большим любопытством рассматривала меня.

Вопреки ожиданиям, откровенно пьяных почти не попадалось. Гуляющие чинно раскланивались, некоторые лобызались друг с другом. Народ, в основном, был малорослый и тучный. Я по сравнению с большинством выглядел гигантом и, вероятно, этим привлекал к себе повышенное внимание. В упор меня рассматривали редко, но вслед смотрели все без исключения.

Продвигались мы очень медленно. У портного была масса знакомых, и мы все время останавливались для приветствий. Я уже перестал надеяться когда-нибудь добраться до торговых рядов. Однако, в конце концов, мы до них дошли.

В центре города сновало множество самого разнообразного, как трезвого, так и пьяного люда. Сказывалась близость трактиров. В сутолоке мы стали не так заметны, и я перестал ощущать себя моделью на подиуме.

Местный Бродвей выглядел не очень презентабельно. Лавки, кабаки и подсобные рыночные строения были рублены из кругляка и не радовали глаз разнообразием архитектурных форм. Под ногами чавкала растоптанная грязь. К тому же воняло падалью.

Кабаков для такого небольшого города было много: пять или шесть. Около них периодически начинали кипеть страсти, и возникали заварушки, усмиряемые, как мне показалось, самими обывателями. Ничего похожего на полицию я не усмотрел. Возможно, ее функции выполняли пожилые солдаты в мундирах с красной перевязью, в небольшом количестве вкрапленные в толпу.

Мы с Фролом Исаевичем договорились, что торг и расплату он возьмет на себя, и начали обход лавок. Меня в первую очередь интересовала обувь.

Новый позорный прикид в виде «полукафтана» и мурмолки – шапки с высокой, суживающейся кверху тульей и широкими отворотами – изменил и мой общественный статус. Теперь меня не именовали «сиятельством» или «превосходительством», как раньше, а обращались демократично: «сударь» или «ваше степенство».

Так как видимым спонсором был Котомкин, то основной напор лести приходился на него, остальных, включая меня, ушлые приказчики ласкали словом мимоходом. Утомительный выбор между плохими и отвратительного качества товарами скрашивали наши спутницы, с детской непосредственностью дикарей восхищающиеся всякой яркой и пестрой дрянью.

Жене и дочери портного я с удовольствием дарил приглянувшиеся им безделушки, но Але не позволил купить ни одного папуасского украшения. Оснащали мы с Фролом Исаевичем ее только самыми необходимыми, универсального пользования вещами.

Мне еще было не ясно, в каком социальном статусе она сможет наиболее комфортно существовать. Сделать сразу из скромной деревенской девушки дворянскую барышню было невозможно, получилась бы просто ряженая.

Але еще долго предстояло, пользуясь выражением А. Чехова, выдавливать из себя рабыню, крепостную крестьянку, учиться не заискивать перед окружающими, быть естественной в общении и обрести самоуважение. Пока не тушеваться ей удавалось только в моем присутствии.

Котомкин, войдя во вкус богатого покупателя, выбирал Але одежду сообразно своим эстетическим пристрастиями. Так как они не разнились с Алиными, то, в конце концов, выкристаллизовалась обеспеченная мещаночка с претензией на провинциальный шик. Мне осталось только надеяться, что этот образ не соответствует Алиной ментальности.