Турецкий ятаган, стр. 9

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенье рук, скрещенье ног,

Судьбы скрещенье

И падали два башмачка

Со стуком на пол,

И воск слезами с ночника

На платье капал.

— Государь мой, — прошептала Наташа и подняла надо мной лицо так, что ее легкие, пушистые волосы, горько пахнущие степью и летом, щекоча, засыпали мои щеки и плечи, — тебе, небось, тяжело, отпусти…

— Хорошо, — ответил я прямо в ее полные, шевелящиеся губы и погрузился взглядом в глубокую синеву прозрачных глаз, — как хочешь…

— Я ведь тебе не мила, — говорила между тем она, не предпринимая ничего, чтобы освободить меня от своей живой тяжести, — тебе, небось, другие милы.

— Я тоже тебе не мил, — ответил я, нежно погладив ладонями потный шелк ее спины и ягодиц.

— Мил, — после долгого молчания ответила Наташа, — ты не охальник…

Между перинами и горячим пульсирующим телом мне стало невыносимо жарко. Я освободил руку, отбросил перину, и она неслышно соскользнула на пол. Лицо девушки, близко нависшее надо мной, слегка приподнятое, как будто готовое запрокинуться, казалось сосредоточенным на новых, незнакомых ощущениях. Оно было почти былинно красиво. Наташа плотно закрыла глаза, и над верхней губой у нее выступили капельки пота. Я потянулся к ее лицу и кончиком языка провел вдоль ее губ. Девушка жалобно застонала и ответила неумелым, сухим поцелуем, начиная инстинктивно прижиматься к моим бедрам низом живота. Она вся стала горячей и влажной от пота.

— Тебе хорошо? — задал я риторический вопрос, ответ на который был очевиден.

— Лепо мне, — ответила девушка срывающимся шепотом. — Зело лепо.

Я с трудом сдерживал себя, изнывая от острого желания, но, боясь потерять предощущение сладости слияния, сколько мог, тянул с проникновением. Продолжая ласкать девушку, я начал касаться легкими, скользящими движениями мягкого пушка в месте, где сходятся ноги. Каждое такое прикосновение заставляло Наташу сильно вздрагивать и сжиматься.

Не будь я пьян, все давно бы кончилось, может быть, и не к чести для меня. Такой долгий, тонко изощренный первый блин, который обычно получается комом, был весьма рискованной затеей. Но алкоголь притупил самые острые всплески эмоций, и мне удавалось отдалять окончательную близость.

Я медленно поднимался все выше, касался кончиками пальцев самых тайных складок податливой кожи. В голове гулко звучал колокол пульса, но я все еще продолжал контролировать ситуацию. Первой не выдержала Наташа. Она вскрикнула, как подстреленная птица, и обмякла, опустив голову на мое плечо.

— Наташа, — позвал я, но она не ответила, тяжело и безжизненно навалилась на меня.

Я повернулся на бок и перекатил ее тело на кровать. Было похоже, что девушка потеряла сознание. Я неподвижно полежал несколько минут, ожидая, когда она придет в себя. Жар желания понемногу утихал, вернее сказать, потерял остроту и стабилизировался.

Я обхватил пальцами ее широкое запястье и проверил пульс. Он был ровным, но редким. Оставалось ждать, пока девушка очнется после обморока. Прошло еще минут пять, обморок все не кончался, и я начал беспокоиться. Я опять прослушал пульс, он уже восстановился. Наконец, так и не открывая глаз, Наташа глубоко вздохнула и начала двигаться на постели, как бы в поисках ненайденного наслаждения. Тогда я лег на нее и сделал то, что хотели мы оба. Я целовал полуоткрытые мягкие, безответные губы и начал легонько двигаться в ней, ожидая, когда девушка окончательно придет в себя.

Все было чудесно. Девушка уже начала подавать отчетливые признаки жизни. Она обняла меня и стала помогать глубже проникнуть в себя и вдруг, кажется, так до конца и не очнувшись, сдавила руками с неженской силой, опоясала талию мощными бедрами и то, что было моего внутри нее, начала принимать так сильно и жадно, что я не выдержал и тридцати секунд, без остатка и воли излился в ее алчущее лоно.

Меня опалило жаром, и я, спасаясь от внезапного горения, скатился на постель с этого пьянящего, пылающего великолепия. Не знаю, что было с ней дальше, я тотчас же погрузился в глубокий сон.

Глава 3

— Вставай, государь, эка ты разоспался, — прозвучал откуда-то сверху смутно знакомый голос. — Вставай, государь, пора, ждут тебя…

Я с трудом оторвал голову от подушки и приоткрыл глаза. В комнате было темно, я понял, что это мне снится, и с облегчением опять начал возвращаться в прерванный сон.

— Вставай, государь, — опять забубнили над ухом.

— Чего надо? — спросил я темноту, с усилием проталкивая слова через сухое распухшее горло.

— Вставать надо, ишь как разоспался. Пора, так всю жизнь проспишь, — сердито сказала какая-то женщина и потрясла меня за плечо.

— Ты кто, тебе чего нужно? — поинтересовался я, стараясь оттянуть пробуждение.

— Не признал? Забыл, с кем вчера гулял?

Я начал вспоминать предыдущий день, но голова так трещала, что в ней не возникло ни одного связного образа. Тогда, отдаваясь на волю победительницы, я признался:

— Извините, но вчера я, кажется, того, немного перебрал…

— С чего это, ты и выпил-то всего ничего, — удивилась невидимая мучительница.

— Ты, что ли, Наташа? — наконец зацепился я мыслью за самую сильную вчерашнюю ассоциацию.

— Твоя Натаха давно ночные грехи замаливает, это я, Станиславовна, — неужто не признал?

— А, тогда другое дело, — с трудом выговорил я шершавыми губами, так до конца и не понимая, о чем она говорит. Потом все-таки вспомнил, где я и что со мной. — Людмила Станиславовна, это вы? Я вас сразу не узнал! Сколько сейчас времени?

— Утро уже, к тебе человек ученый пришел, вставать надобно.

Так до конца и не понимая, кто ко мне пришел и зачем, я с трудом сел и опустил ноги на холодный пол.

— Ты бы хоть свет зажгла, — слабым голосом попросил я. — Что за дрянь мы вчера пили?

— Много чего пили, — порадовала меня женщина, — но все хорошее. А свечу я сейчас запалю, погоди.

Она куда-то ушла, а я, воспользовавшись наступившим покоем, привалился к подушке и попытался поспать хоть несколько минут. Не успел. Вернулась с горящей свечей Людмила Станиславовна. И я разом вспомнил все вчерашние события.

— Кто меня ждет? — поинтересовался я слабым голосом, возвращаясь в суровый, неопохмеленный мир.

— А кто его знает, какой-то старичок, видать из попов. Огуречного рассольчика выпьешь?

— Выпью. А чего от меня этому попу нужно?

— Этого мне не ведомо, — ответила домоправительница и подала кружку с невидимой в полутьме жидкостью.

Я одним махом выпил кисло-соленое пойло. Горло перестало драть, и в желудке стало не так смутно, как раньше. Только теперь я понял, что нахожусь перед женщиной в натуральном виде, одежда разбросана по полу, и прикрыться мне нечем.

— Ты бы вышла, пока я оденусь, — попросил я Людмилу Станиславовну, с интересом меня рассматривающую.

— А ты не стыдись, — посоветовала она, продолжая с интересом глядеть на то, что скромные женщины обычно предпочитают исследовать при помощи осязания, — дело житейское.

— Ну, тебе виднее, — ответил я на ее нескромность своей двусмысленностью и принялся собирать с пола одежду.

— И с чего это Натаха нынче как на крыльях летает, вроде как не с чего… — задумчиво произнесла Людмила Станиславовна, наблюдая за моим торопливым туалетом. Я сделал вид, что не понял, о чем она толкует, и чтобы избежать обсуждения своих мужских достоинств, поинтересовался:

— Что за поп пришел?

— Какой поп? — не поняла она.

— Ну, ты же сама сказала, что меня ждет поп.

— Ничего я не говорила. Если ты о том человеке, что пришел, то он не поп.

— А почему ты сказала, что поп? — начал я ввязываться в глупый спор.

— Говорит больно складно, — поняла, чего я от нее добиваюсь, женщина, — Поди, даже грамоту знает.