Нити судьбы, стр. 6

Между тем это лицо, ступая величаво и неспешно, сходило к нам вниз по беломраморным ступеням. Не доходя до нас трех шагов, чудной человек остановился и, отвесив глубокий, но не подобострастный, поклон, произнес хорошо поставленным голосом:

— Господа просят вас пожаловать во дворец!

Глава 3

Колонный зал занимал всю центральную часть здания. Я стоял, смотрел и выпадал в осадок! Все как в лучших, пожалуй, самых лучших домах старого и нового света: двусветные окна, лоснящийся паркет из драгоценных пород деревьев, анфилада колонн неведомого мне нежно-голубого минерала, не стенах портреты и огромные картины в роскошных рамах, напротив входа парадная лестница! Эрмитаж отдыхает!

Мажордом, проводивший нас в зал, попросил меня оставить одетому в скромный серый фрачный костюм лакею саблю и войлочную шапку, немного скривился на Полкана, не пожелавшего оставаться во дворе и попросил извинения от имени хозяев, задерживающихся на пару минут — объяснив, что им нужно подготовиться к выходу.

Я мог дать им не то что несколько минут, но и пару часов, желая прийти в себя от забытого великолепия прекрасных интерьеров и лучше рассмотреть необыкновенное жилище.

Однако сделать этого не успел, на парадной лестнице показались двое, он и она. Стройная рыжеволосая женщина в длинном фисташковом платье спускалась свободной походкой, что называется, от бедра, мелькая золотистыми туфельками. Высокий подтянутый мужчина в элегантном домашнем костюме шел подле нее, почти рука об руку, словно случайно касаясь ее кисти, своей. Пара была потрясающе красивая. Я, разумеется, смотрел больше на нее, успел заметить и глубокий вырез платья, и округлость ног, при шаге заметную обтягивающихся узким подолом, но не мог не отметить и достоинств кавалера.

«Вот с кем бы я...» — мелькнуло в голове грешная мысль, но до конца ее сформулировать не успел, великолепная пара уже дошла до конца лестницы и теперь приближалась к нам по скользкому паркету, улыбаясь приветливыми голливудским улыбками.

Не зная как вести себя в подобной ситуации, и в каком я вообще теперь времени, я поклонился сдержано, но достаточно низко, чтобы, даже в восемнадцатом веке меня не посчитали недостаточно вежливым. У Марфы сомнений на это счет не было, она поступила так, как ее учили, склонилась в глубоком поклоне, коснувшись пальцами правой руки пола.

— Здравствуйте, дорогие гости, — звучным контральто произнесла дама, — простите, что мы заставили вас ждать!

Ждать они нас не заставляли, дорогими мы им, никоим образом, не были, так что у меня промелькнула мысль, не перепутали ли они нас с кем-нибудь другим. Однако то, что нас ни с кем не путают, выяснилось сразу же. Дама, продолжая обворожительно улыбаться, сказала мужу несколько фраз на французском языке, после которых всякие сомнения по этому поводу разом исчезли.

С иностранными языками у меня как у большинства бывших граждан Советского Союза большие сложности, но пока я жил в восемнадцатом века, где дворянство предпочитало говорить на этом языке, научился сносно понимать франкскую речь. Сам говорить не осмеливался, дабы не пугать нежных аристократов нижегородскими акцентом и отечественными модуляциями голоса, профанирующими благородный французский прононс.

— Посмотри, какой мерзкий, грубый, грязный мужик и от него воняет зверем, — говорила по-французски дама, нежно нам улыбаясь, — а эта жуткая баба! Неужели это женщина! Я даже не пойму, во что она одета!

Окончив фразу, дама очаровательно прищурила глаза, но крылья ее носа расширились и побледнели, непонятно от чего, гнева или отвращения.

Мужчина снисходительно погладил ей руку и, улыбаясь нам всеми тридцатью двумя великолепными зубами, ответил, на том же языке:

— Это была твоя идея познакомиться с простыми русскими людьми. Вот они перед тобой во всей красе. Приказать, чтобы их прогнали?

Рыжая ответила, но не сразу, а после паузы. Она прямо посмотрела мне глаза, и в них мелькнули искорки. Актрисой она была великолепной, если бы я сам, собственными ушами не слышал, как она только что меня оценила, никогда бы не догадался, что так ей отвратителен. Однако и я, в свою очередь, не стал показывать, что понял их разговор. Тем более что грязным я не был, только за день до того мылся в бане. И одежда у меня была свежестиранная!

— Да, да, конечно, еще насекомых напустят! Нужно будет приказать, чтобы здесь сделали дезинфекцию.

Однако прогнать нас не успели. В дело вмешался Полкан. Во время разговора он сидел рядом с Марфой, принюхивался, вытягивая вперед морду, как это делают все собаки. Не знаю, чем ему досадил тонкий аромат духов рыжей красавицы, но что он псу не понравился, можно было не сомневаться:

— Баба смердит, — на старорусском языке, пророкотал Полкан, неловко выпихивая слова из непривычной к членораздельной речи пасти и прямо посмотрел на носительницу неприятно запаха. Увы, его поняли, причем правильно.

Не знаю, что больше поразило хозяев то, что собака разговаривает или ее оценка ароматной дамы. Улыбки моментально сползли с лиц, и наступила гробовая тишина. Пришлось извиняться за невоспитанного пса.

— Не обращайте на него внимания, — светски улыбнувшись, сказал я, — просто Полкан не привык к хорошим духам. У собак, как и у людей, свои оценки окружающих. И он, как и многие невоспитанные люди, не привык их скрывать.

Удар получился, что называется ниже пояса. Красавица вспыхнула всей не скрытой платьем нежной кожей и щеками сделалась ярче собственных волос. Даже мужа слегка зацепило, он смущенно кашлянул и отвернулся.

Мы довольно долго молча стояли друг против друга.

— Вы говорите по-французски? — когда дольше молчать стало неприлично, спросила женщина.

Ответить я не успел, в разговор вмешалась Марфа, которая, само собой, вообще ничего не понимала.

— О чем они все время говорят? — спросила она. — Я ничего не понимаю.

Кажется, только теперь до хозяев дошло, что с нами не все так просто. Они во все свои четыре глаза уставились на мой поношенный камзол, внимательно рассмотрели крестьянские портки и обувь, потом так же вместе тщательно изучили Марфу.

— Что они так смотрят, никогда живых людей не видели? — опять спросила девушка, интуитивно понимая, как проигрывает во внешности рыжеволосой леди.

— Стой спокойно, я тебе скоро все объясню, — ответил я, — Мы сейчас отсюда уходим.

Я думаю у любого мало-мальски образованного человек, если в его присутствии собака и двое людей наряженные в средневековые лохмотья начнут свободно разговаривать на архаичном языке, в котором с трудом узнается родной, неминуемо случится ступор. Однако хозяева, достойно выдержали испытание, даже попытались соблюсти светские нормы:

— Надеюсь, — пискнула рыжая, — вы у нас погостите...

— Да, да, — подержал ее мужчина, — вас устроят, а пока, извините, нас ждут.

Жена покачнулась, муж подхватил ее под руку и они, не оглядываясь, пошли к лестнице.

— Платье у бабы срамное, — сердито глядя вслед уходящей паре, сообщила мне Марфа, — сразу видно, что нет у нее ни стыда, ни совести, ходит при мужчинах простоволосой!

— Здесь все так ходят, скоро и ты платок снимешь, — заступился я за хозяйку.

— Ни за что! — отчеканила воеводина дочь. — Скорее помру!

Однако до смерти дело не дошло, да и не до нее пока было, к нам опять приближался ливрейный мажордом.

— Милостивая государыня и милостивый государь, — изыскано вежливо сказал он, — господа, просят их извинить, у госпожи разболелась голова. Не соблаговолите ли вы пока пройти в гостевой флигель? Смею надеяться, что вам там будет удобно. Ваши вещи уже туда отнесли.

После недавней оценки сделанной нам хозяевами, приглашение прозвучало более чем нелогично. Однако меня это не смутило, в конце концов, почему бы нам здесь не помыться и не передохнуть. Управляющий, передав приглашение, сохраняя непроницаемое выражение лица, повернулся и пошел вперед, показывать дорогу. Марфа, как завороженная, шла следом, не сводя глаз с его ног в белых чулках.