Царская пленница, стр. 60
Глава двадцать первая
Жизнь в Шуе, оказалась размеренной и такой скучной, что впору было запить. Офицеры отправились в действующую армию, которая собирала силы в Италии для антифранцузского похода в Швейцарию через Альпы. Я по картине Василия Сурикова «Переход Суворова через Альпы» представлял, что ждет в недалеком будущем артиллеристов, поэтому посоветовал Полибину перед началом кампании запастись теплой одеждой и продовольствием.
Александр удивился такому странному наставлению, и пришлось отговориться, что мне приснился пророческий сон, как они с Семидольным, замерзшие и голодные, лезут по ледяным кручам. Этим мое вмешательство в мировую историю и ограничилось.
Знакомых в городе у меня не было, общение ограничивалось перебранками с персоналом постоялого двора и никчемными разговорами со случайными собутыльниками, когда от скуки я забредал в местную ресторацию. Главным для меня было раздобыть новые документы, чтобы можно было, наконец, отсюда уехать.
Я пытался завести связи с местным бомондом, чтобы выйти на продажных чиновников. Однако и город, и его обитатели пребывали в такой провинциальной сонной одури, что никого не интересовали ни взятки, ни прочие радости, связанные с деньгами и прожиганием жизни.
Чиновники по вечерам пили в своем кругу, «на запись», до получения жалования, и не соглашались на мои призывы «плясать голыми при луне», как это делали советские руководители по рассказу бессмертного водителя «Антилопы Гну».
К монастырским воротам я боялся даже приближаться, чтобы не подставить Алю, и проводил время в прогулках по пустынным улочкам маленького городка и посещениям культурных точек вроде церквей и рынка.
Я как— то собрался съездить во Владимир поклониться иконе Владимирской Богоматери. Однако к моему стыду выяснилось, что она с XIV века находится в Москве, в Успенском соборе.
Как— то раз, гуляя по рыночной площади, я обратил внимание на деревенского парнишку, выделявшегося своим растерянным видом в городской толкучке. Одет паренек был в новую красную рубаху, синие портки, на ногах красовались тяжелые, не по сезону, смазные сапоги.
Парнишка заворожено смотрел на лоток со сладостями, и, видимо, это его остолбенелое состояние зацепило мой взгляд.
У меня было не так много знакомцев в крестьянской среде, чтобы искать среди них приятелей, но у паренька было такое наивное, знакомое лицо, что я сразу его вспомнил. Он был сыном старосты из имения моего предка, Захаркина. Мы познакомились с ним, когда я, перейдя границу времени, блуждал по непонятной земле и столкнулся на пойменном лугу с косарями По наказу отца мальчик проводил меня до помещичьего дома и получил в презент жевательную резинку.
Я окликнул паренька:
— Тебя, кажись, Архипкой кличут?
Подросток недоуменно посмотрел на меня и, уяснив, что я обращаюсь именно к нему, подтвердил.
— Ну.
— Из Захаркина?
— А ты меня откель знаешь? — с подозрением поинтересовался он, видимо напуганный предупреждениями о городских жиганах.
— А я братца вашего барина казачок, — нахально соврал я, не отвечая на его вопрос.
— Это какого такого братца? — продолжал сомневаться он.
— Алексея Григорьевича, того, что тебе сладкую смолку подарил.
Лицо мальчика расплылось в улыбке.
— Знаю Алексей Григорьича, хороший барин, добрый. А сам он где?
— Он по делам уехал, а мне велел самому в Захар-кино добираться.
— Так поехали с нами. Мы завтрева возвертаться будем, — по-простецки предложил Архипка.
— Да, ну! — обрадовался я. — Так-таки, завтрева!
— В точности завтрева. Мы в Шую, — он с удовольствием выговорил заковыристое название, — лен привозили продавать, а завтрева обратнова едем. Пошли, я тебя нашему приказчику предоставлю.
— Пошли, — согласился я. — А ты чего здесь высматривал?
— Да вона, — смущенно кивнул на сладости Архип, — я ентова у себя в деревне отродясь не видел.
— Ну, такого добра в городе много, хочешь, угощу?
— Не, — засмущался он, — они денег стоят.
— Мне Алексей Григорьевич деньги оставил и наказал, коли, тебя встречу, чтобы непременно конфектов купил.
— Право?! — раскрыл он от удивления рот. — А почем он знал, что ты меня встретишь?
— Видать, откуда-то знал. Не наше дело в барские затеи мешаться, — сказал я и купил ему несколько «конфектов» самой заковыристой формы.
Архип окончательно засмущался, но против подарка не устоял.
Мы отправились на постоялый двор, в котором остановились захаркинские крестьяне. По дороге парнишка, уже как своему, рассказывал не интересные мне деревенские новости и благоговейно облизывал копеечный леденец.
— А кличут-то тебя как? — запоздало поинтересовался он.
— Абдулкой, — машинально назвал я первое пришедшее в голову татарское имя, потом поправился для простоты восприятия. — Можно и Сашкой звать.
— Ну, Сашка, так Сашка, — обрадовался мальчик, которому татарское имя было слишком непривычно.
Постоялый двор оказался из самых дешевых. Обозные крестьяне сидели за общим столом и пили слегка подкрашенную горячую воду, — входящий в моду чай. Кое-кого я помнил в лицо, приказчик же был мне не знаком.
Я поклонился честной компании и пожелал «хлеба-соли». Мужики меня внимательно осмотрели и только после этого вежливо поблагодарили.
— Ты кто есть такой? — спросил приказчик, как самый главный в группе.
Вместо меня ответил Архипка:
— Это барина нашего, Сашка, братца Лексея Григорьича, казачок.
— Какой такой казачок? — не понял приказчик.
— Я слуга брата вашего барина, Алексея Григорьевича, — перевел я на понятный язык рекомендацию парнишки. — Архип мне сказал, что вы возвращаетесь в Захаркино. И мне нужно туда же, с письмом к Антону Ивановичу.
Имя отчество помещика произвело на приказчика впечатление, и настороженность на его лице исчезла,
— А как ты в Шуе оказался? — уже благожелательно спросил он.
— Мой барин здесь по делам был, потом ему пришлось срочно верхами ускакать. Он меня оставил и велел найти попутчиков и добраться в Захаркино, отвезти письмо вашему барину. Я сейчас иду по рынку, смотрю, Архипка навстречу…
— Ага, — подтвердил паренек, — он мне конфектов куплял. Вкусно! Слаще меда!
Такая щедрость произвела впечатление, и меня пригласили за стол. Приказчик даже налил мне чай в керамическую кружку. «Чай» оказался горячей водой со слабым запахом запахам мяты. Однако мужики пили его с удовольствием. Город им нравился, правда, по словам одного из крестьян, утомлял многолюдством.
— И как столько людей вместе живут! — поражался он. — За день всем не перекланяешься!
Потом разговор зашел о торговле, пути, который им пришлось преодолеть. Почти никто из них никогда не был дальше своего уездного Троицка, и величие бескрайной земли вызывало восхищение. Еще оказалось, что мое появление было как нельзя кстати.
Возчиков, считая Архипа, было девять человек. По бумагам же и фактически из Захаркино их выехало десятеро. В пути один из крестьян заболел «животом», и его оставили лечиться у знакомого мужика.
Несоответствие фактического количества людей списку создало в пути много сложностей. Дело в том, что любая неточность в документах, точно так же как и сейчас, давала чиновным людям возможность, как известно самым строгим блюстителям порядка, задерживать крестьян для «выяснения» и «разбирательства», что всегда у нас в Отечестве кончается элементарным вымогательством.
Людям надоели постоянные задержки, и появление «десятого» спутника, всех обрадовало. Однако для упрочнения знакомства и улучшения взаимопонимания, я еще «поставил» крестьянам ведерко водки и закуску.
Сей жест «доброй воли» вызвал такую волну народного подъема, что меня, несмотря на молодость, стали величать исключительно по имени-отчеству. Представившись Александром, я взял себе еще отчество Пушкина и сделался на время Александром Сергеевичем.
Народ от нежданной удачи расслабился, без привычки к крепким напиткам, большинство мужиков быстро захмелело, и мне пришлось выслушивать длинные истории из серии «житие крестьян в эпоху крепостничества».