Дуэт, стр. 21

Стоял жаркий август 1986 года. У власти уже год как суетился Горбачев. Все теперь знали, что «главное — вовремя начать», и, встрепенувшись от летаргического брежневско-черненковского сна, затаив дыхание, ждали, когда в «мире пойдут процессы». «Хуже уже не будет, — радостно думали наивные советские люди, — значит, будет только лучше. Все хорошее останется с нами, а все плохое мы заменим хорошим с Запада. Это в общем-то и будет приходом коммунизма».

Помните переписку Бернарда Шоу с блистательной Патрик Кэмпбелл? «Дорогой, у нас будут прекрасные дети. Такие же красивые, как я, и такие же умные, как Вы», — пишет Патрик. «А если наоборот? Такие же красивые, как я, и такие же умные, как Вы?» — озабоченно отвечал ей Шоу.

Итак, все ждали и некоторые особенно нетерпеливые на свою голову кое-чего уже дождались. Например, антиалкогольной кампании.

Анна гостила у тетки в Новороссийске и ранним солнечным утром отправилась на базар за персиками. У лотка с фруктами кто-то неожиданно обнял ее сзади сильными загорелыми руками. Она возмущенно повернулась в этом кольце и оказалась лицом к лицу, губами к губам с Германом. Они не виделись почти два года. Встреча была слишком неожиданной, и Анна не успела возвести все те многочисленные заслоны, которые обычно отгораживали ее от воспоминаний о неверном возлюбленном. Она посмотрела в его смеющиеся глаза, и тут случилось невозможное: Анна обняла его за талию, и они, забыв обо всем на свете, стали целоваться.

— Бесстыдники какие, — цыкнула на них проходящая мимо старуха. Анна вспыхнула и уткнулась лицом под мышку к Герману. Он схватил ее за руку и поволок к выходу.

— Пойдем, моя дорогая Сента. Я покажу тебе свой корабль. У меня теперь, как у настоящего Летучего голландца, есть свой «Унго». Серьезно. Целый теплоход. Вечером мы отплываем. — Он вынул из бумажника полтинник и начал махать им, стоя на обочине. На такой аргументированный призывный взмах перед ними тут же затормозила тачка. Анна опомниться не успела, как, минуя все мыслимые и немыслимые кордоны, машина дождалась и встала как вкопанная у белого бока огромного лайнера.

Герман, не давая ей опомниться, подхватил девушку на руки, потом, как ковер, перекинул через плечо и взбежал с ней по крутым и шатким ступенькам трапа наверх.

— Ой! Мамочки! Пожалуйста, отпусти меня, — слабо повизгивала от удовольствия Анна.

Герман знал, что спокойно может отнести свою добычу в каюту и Анна не будет сопротивляться, но он понес ее в ресторан. С одной стороны, Герман краем глаза приметил, что дверь его номера раскрыта и там полным ходом идет уборка, с другой — он был слишком гордый, чтобы воспользоваться ностальгическими чувствами Анны. Ему было мало просто завалиться с ней в койку, он хотел услышать добровольную присягу на верность.

У столика он бережно поставил свою драгоценную ношу на пол. Опускал он ее медленно-медленно, и Анна долго скользила своим телом по его лицу, а он целовал все, что попадалось на пути его губ: сначала грудь, шею, подбородок, глаза и, наконец, — макушку. Анна была красива. Она расцвела, слегка округлилась. Ее восковая бледность приобрела на южном солнце розовато-молочный оттенок. Но странно, прижимая ее к себе, Герман не почувствовал никакого шевеления желания, а только острую, разрывающую сердце нежность. «Хорошо, что не поволок ее сразу в постель, вот вышел бы номер — Васька помер», — мельком подумал Герман, хозяйским жестом щелкнул заколкой в ее волосах и выпустил на простор морского ветра струи пепельных завитков.

— Ты — как ундина! — Он собрал ладонями ее волосы, как собирают воду, и уткнулся в них лицом. Анна со счастливым грудным смехом смущенно отстранилась, забрала волосы в узел и присела к столу. Она не привыкла показывать свои чувства на людях.

Некоторое время молодые люди сидели молча, неотрывно глядя друг на друга, словно каждый не мог насытиться видом возлюбленного. На столике в мгновение ока появились холодное шампанское, шоколад и фрукты — все скудные романтические атрибуты беспечного южного флирта.

— А поговорить не желаете? — игриво, с удалью и официантским подобострастием склонился к своей Сенте Герман.

— Желаю, — растерянно поперхнулась Анна.

— И что? Желание невыполнимо? — лукаво улыбнулся Герман.

Анна с усилием выдавила:

— Ну, как твои дела?

— Вот прикупил себе кораблик. Нравится? — А сам подумал: «Все не то, не то. Не время сейчас фиглярничать!» Но в нем уже заработал какой-то порочный механизм, часто говорящий и делающий все быстрее хозяина.

— Очень, — просто и доброжелательно ответила Анна. Но вредоносный автопилот не так легко было сбить с курса.

— Все лето кружусь по морю. У меня теперь своя группа «Алые паруса». Я ее при тульской филармонии оформил, пять песен своих залиговал, аппаратуру потрясную поставил, даже подзвучка у меня «Биговская», — торопливо хвастался он. С трудом сделал паузу и понесся дальше: — Бабок куча, жратва и выпивка бесплатно. Каждый вечер дым коромыслом.

— Да, ты любишь, чтобы все вокруг ходило ходуном.

— А ты, чтобы лежало лежуном, — мгновенно парировал Герман. Анна прыснула.

От ее искреннего смешка противный механизм на мгновение заклинило, и Герман смог наконец пробиться в эфир сам. Неожиданно он выпалил:

— Анна, оставайся со мной. Я так тосковал по тебе. Прости меня, я дурак, скотина. Я, наверное, просто тогда еще не нагулялся, с мужчинами такое бывает. Но поверь, все жучки по сравнению с тобой. Я и раньше это знал, но как-то теоретически. Видела рязановскую «Бесприданницу»? Помнишь, там Лариса ужаснулась, когда поняла, что имя ей найдено и имя это «вещь»? Теперь большинство девчонок чуть не с рождения знают, что они вещи, нет вещички, шмотье, и только носятся как ошпаренные в поисках покупателя. Оставайся. Я поумнел и буду теперь другим. Я буду-буду, — пообещал Герман и умильно заглянул ей в глаза.

— Я тоже люблю тебя, — с запинкой выговорила Анна, — но ты такой непредсказуемый, с тобой так хорошо и так страшно, как на тонком льду. Я много думала об этом, в тебе есть такие качества, которые мне трудно принять. — От этой пафосной и сто раз повторенной на случай неожиданной встречи фразы ей вдруг стало очень грустно, словно она сама себе отрезала путь к желанному примирению.