Мертвый час, стр. 64

– Позволите их изучить?

Плешко призадумался. Конечно, вправе и отказать. Но Крутилин – фигура уважаемая, вхож в высокие кабинеты. Не мытьем, так катаньем своего добьется.

– Извольте, мне скрывать нечего.

Полицмейстер вытащил из ящика нужную папку. Иван Дмитриевич быстро пробежал глазами протоколы опроса свидетелей, допроса подозреваемого и осмотра места преступления.

– А где протокол вскрытия? – удивился он.

– Вскрытия? – пожал плечами Плешко. – Оно не проводилось.

– Это еще почему?

– Так некому, – по-простецки развел руками полицмейстер. – Жалованье у уездного врача, сами знаете, четыреста целковых в год. Обходимся без него.

– По уставу судопроизводства имеете право приглашать для исследований любого врача, даже военного.

– Но в данном случае причина смерти без врача понятна: Четыркина сперва усыпили хлороформом, затем окунули в парашу.

Плешко, конечно, не упомянул, что поначалу счел смерть самоубийством. Повезло, что жена обвиняемого платочек понюхала.

– А время смерти? – уточнил Крутилин. – У вас ведь два подозреваемых?

– Как два?

– Тарусов и Волобуев…

– Позвольте…

– Оба посещали убитого…

– Волобуев обнаружил труп…

– Это он так утверждает! Что, если Волобуев зашел к Четыркину, усыпил его, утопил, а потом выбежал со слезами на глазах?

– Неужели графа подозреваете? Из-за платочка с монограммой? Нет, невозможно-с. Я приехал в арестный дом через десять минут после обнаружения тела. И уверяю, оно было давно холодным. Уж в чем в чем, в трупах разбираюсь. Не одну войну прошел, тысячу смертей видел. А платочек нам нарочно подкинули, преступники любят такие фокусы.

– Тоже криминальные романы почитываете?

– Что значит тоже?

Крутилин не ответил.

– Как температуру тела измеряли?

– Руку на лоб…

– А вдруг ощущения вас обманули? Доктора надо было, доктора.

– Труп в морге, доктора сейчас вызовем.

– Окажите такую любезность. Только теперь точное время смерти он не установит. А Волобуева требуется допросить.

– Самолично займусь.

– Еду с вами.

Крутилин приказал остановиться у конюшни.

– Пройтись желаете, Иван Дмитриевич? – удивился Плешко.

– У Волобуева собственный выезд? – спросил Иван Дмитриевич.

– Да! Все как полагается. Хотя, говорят, дела у графа сейчас неважнецкие. Мясник с жалобой приходил, полгода Андрей Петрович по счетам не платят.

Иван Дмитриевич зашел в конюшню, где двое конюхов с ленцой чистили кобылам бока:

– Кто из вас барина возит?

– То Петюня, – ответили они хором.

– Где его сыскать?

– У барыни. – И оба прыснули от смеха.

Марию Дмитриевну нашли в саду. Полицмейстер поздоровался и представил Крутилина.

– Василий Иванович, зачем же вы Митеньку арестовали? – накинулась на Плешко графиня. – Ну какой из него убийца? Мухи не обидит. И Леонидик в его невиновности уверен. А он в преступлениях разбирается как никто другой.

– Не волнуйтесь, графиня, выясняем, – заверил ее полицмейстер.

– Нам с кучером переговорить бы, – перешел к делу Крутилин.

– Что Петюня натворил? – забеспокоилась Мария Дмитриевна.

– Надеюсь, ничего.

– Я должна знать. – Графиня требовательно посмотрела на Ивана Дмитриевича, но тот с женой подозреваемого откровенничать не собирался.

Плешко оказался деликатней:

– Кто вчера графа в арестный дом возил? Петюня?

– Ну, конечно.

– Хотим знать, что видел.

– Сама за него расскажу. Когда они…

– Благодарю, ваше сиятельство, – невежливо оборвал ее Крутилин, – однако с чужих слов опросы не проводим. Надо лично.

– Петюня! Петюня! – будто собачонку позвала графиня, и кучер тут же вынырнул из-за кустов.

– Тебя полицианты требуют.

Петюня поклонился. Крутилин пальцем поманил его в глубь сада. Когда отошли на недостижимое для ушей графини расстояние, Иван Дмитриевич спросил:

– Скажи-ка, дружок, вечером двадцать четвертого июля ты ездил с графом в Петербург?

Петюня, подумав, изрек:

– Спросите у барыни.

– Тебя спрашивают, дубина этакий. А будешь ваньку валять, в холодную посажу, – припугнул симпатичного, но туповатого Петюню Плешко. – Ездили или нет?

– Про так давно не помню. Про позавчера помню, куда ездили, а про июль спросите у барыни.

– Я спрашиваю про ту ночь, когда дачу ограбили, – попытался освежить память кучеру Крутилин.

– А-а-а! Ту помню.

– И шо? Ездили в Питер?

– А как же?

– По какому адресу? – задал главный вопрос Иван Дмитриевич.

– Спросите у барыни…

Крутилин не выдержал:

– Издеваешься?

– Не, ваше высокоблагородие. Просто барыня не велела говорить.

– Говори, мать твою, иначе в Литовском замке запру!

– На Артиллерийскую.

– Дом три?

– Он самый.

– Граф в дом заходил?

– Не знаю, не видел. Приказал: «В гостиницу езжай, ожидать не надо».

– Раз отпустил, значит, собирался пробыть там всю ночь?

– Этого не знаю…

– А раньше графа на Артиллерийскую возил?

– Нет, барин туда на извозчиках добирался.

– Откуда тогда знаешь?

– Извозчики и сообщили. Каженную неделю у Николаевского вокзала по три часа стоял. Со всеми сдружился.

– А что ты делал у вокзала?

– Барина ждал. Он у вокзала с меня на извозчика пересаживался.

– Зачем?

– Чтобы про Артиллерийскую я не знал и барыне не доложил.

Глава двадцатая

– Присаживайтесь, господа, – жестом пригласил граф. – Осмелюсь предложить коньячку. Давайте помянем невинно убиенных рабов божьих Глеба и Екатерину. – Волобуев разлил по рюмкам янтарный напиток, все, не чокаясь, выпили. – Когда уходят друзья юности, внезапно понимаешь, что и твой срок вот-вот настанет. Странно, правда? Вроде жизнь только началась, еще вчера ходил под стол, играл во дворе с мальчишками, смеялся над отцом, когда тот храпел в кресле. Жизнь казалась бесконечной, а теперь и сам храпишь, и та, что с косой, ближе и ближе. Еще по рюмке?

– Нет, мы на службе, – отклонил предложение Иван Дмитриевич. – У нас к вам вопросы.

– Взаимно. У меня к вам тоже, – слишком уж игриво для убийцы ответил Волобуев.

– Тогда начнем с ваших, – предложил Крутилин.

– Зачем арестовали Тарусова? Это нелепо. Он Четыркина знать не знал, никакого мотива не имел…

– А у вас, граф, мотив имелся?

Андрей Петрович усмехнулся:

– Мотив имелся у всех, кто с Глебом был знаком. Даже после кончины назвать Четыркина достойным человеком язык не поворачивается. Но я любил его, как любят беспутного родственника, который болен алкоголической болезнью, постоянно врет, иногда ворует, но все равно родная кровь. В каждой семье есть такой, не правда ли?

– Четыркин вас шантажировал?

– Нет, подобных людишек в свои тайны я не посвящаю.

– Но какую-то из них позавчера рассказали.

– О чем это вы?

– Сутки назад Четыркин попросил вас приехать к нему, в противном случае грозился пересказать ваш разговор полиции.

– Ах это! Глеб пошутил.

– Ой ли…

– Вы вместо Тарусова теперь меня подозреваете? Из-за платка с монограммой? Так у меня их несколько дюжин. И каждый год старые выбрасываю, а новые покупаю. Не там ищете, господа сыщики. Почему-то вы забыли про десяток негодяев, что содержатся в арестном доме. Кто-то из них вполне мог обойти избу, зайти в камеру к Глебу и его убить.

– Нет, это решительно невозможно, – занервничал Плешко. – Задержанные в арестном доме содержатся под замком.

– А вот и нет, господин полицмейстер, – парировал с ухмылкой граф. – Когда я туда приехал, все они грелись на солнышке.

– Вы приехали во время прогулки, Андрей Петрович, – заявил Плешко, стараясь не встретиться взглядом с Крутилиным, который с удивлением повернул к нему лицо. – И потом, откуда у задержанных хлороформ?