Мертвый час, стр. 41

– Понимаю, – пробормотала Сашенька.

Увы, дочь такая же любопытная, как и она. Княгиня тоже не удержалась бы. Безусловно, следует Таню отругать… Но не станешь же ругаться с зеркалом!

– Каким путем ни возвращайся, Александровской улицы не миновать. Потому я пришла туда, осмотрелась и спряталась за широким дубом, что в двух шагах от перекрестка с Народной. Пришлось вертеть головой в обе стороны, пока наконец не увидела, что Нина пересекает Александровскую по Елимовской. И не одна! С кавалером. А в руках несет букет белых роз. Вот этот.

Таня указала на прикроватную тумбочку, где Сашенька еще вчера вечером заметила вазу с цветами. Спрашивать, кто подарил, не стала, и так было понятно, Михаил. Оказалось, нет.

– Но как он попал к тебе? Неужели Нина подарила?

– Нет, конечно. Я пошла ее догонять, но куда там. Ивановская от Елимовской далеко. Около Веринской улицы я нашла этот букет в придорожных кустах. И не удержалась, забрала. Не ругайся на меня, пожалуйста!

– Даже не собиралась. Наоборот, рада, что не от Михаила.

– Не волнуйся, мы всего лишь друзья, – поспешила успокоить Сашеньку дочь.

– Так всегда говорят, когда не хотят расстраивать родителей.

– Разве я похожа на дуру? Зачем мне связывать судьбу с калекой?

– Что ж, рада твоему здравомыслию. Спокойной ночи.

– Комнаты внаем сдавать не собираетесь, Дмитрий Данилович? – спросил Выговский, когда Тарусов вошел в столовую. – Я бы въехал на полный пансион. Ваш повар – чудо.

– А где Урушадзе?

– В отведенной комнате. Приехал в хорошем настроении, вина собирались выпить, а прочел газету – и словно столбняк на него напал. Лежит, уставившись в одну точку. Изредка фотографию свадебную достает, посмотрит-посмотрит и заплачет.

– Сами газету посмотрели?

– Да. Предполагаю, его разволновала вот эта заметка: «В Грузии стоит аномальная для августа погода, по ночам заморозки, урожай под угрозой». Странный он человек. Ему каторга грозит, а он про урожай беспокоится.

– Может, что-то другое его взволновало? – предположил Дмитрий Данилович.

– Не думаю. Здесь еще про события во Франции, убийство актрисы Красовской…

– Господи!

– А вы поклонник? – удивился Выговский.

– Я – нет, но вот батюшка ни одного спектакля не пропустил, даже дачу снял в Озерках. Откуда вот только деньги взял?

– Кстати, забыл доложить. Поручение ваше мы выполнили, Лешич князя осмотрел. Ни сифилиса, ни триппера.

– Справку дал?

– Я попросил Прыжова выступить в суде.

– Правильно, – кивнул Дмитрий Данилович.

Глава тринадцатая

Детство и отрочество Лизы Фаворской прошли счастливо: любящий отец, уважаемый всем Ставрополем частный доктор; заботливая мать, без устали хлопотавшая над пятью отпрысками; лучшее в губернском городе учебное заведение – Ольгинская гимназия, где Лиза считалась первой ученицей – в ее жизни было все, о чем многим приходится лишь мечтать.

Счастье рухнуло за считаные дни. Отец заразился от больного какой-то инфекцией, следом за ним слегла мать. Все тяготы, связанные с лечением родителей, пали на Лизины плечи – ее старший брат Борис уже учился в Петербурге. Девушка сразу приняла верное решение – ни в коем случае самой не приближаться к родителям и не подпускать младших, ведь злосчастный пациент, ставший первопричиной их бед, уже покоился на кладбище. Отца и мать пользовали самые опытные доктора, круглосуточный уход осуществляли лучшие сиделки, но все оказалось тщетно.

Прибывший на похороны Борис бросать из-за младших братьев и сестер учебу в Медико-хирургической академии не пожелал и очень обрадовался, когда кузина их покойной матери Вера Никитична согласилась взять на себя опеку.

Однако после отъезда старшего брата она, до того милая и улыбчивая, превратилась в алчную и жестокую мегеру. Про лучшую в городе гимназию велено было забыть, мол, мальчикам для поступления в семинарию достаточно церковно-приходской школы, а девочкам вообще довольно умения читать и писать. Преподавателям гимназии удалось отстоять лишь Лизу – ей, как лучшей ученице, было дозволено закончить последний класс за казенный кошт.

Набожная сама, тетка и племянников заставила молиться с утра до поздней ночи, приговаривая, что их родителей господь покарал за атеизм. Отчаянные письма малышей старшему брату положения не изменили. Борис ответил, что сильно нуждается, вынужден на харчи и квартиру зарабатывать уроками, просил потерпеть.

На выпускной бал Лиза надела мамино выходное платье голубого шелка с плиссированными воланами и бантами.

– Как вы прелестны, дитя, – восхитился ею член попечительского совета купец первой гильдии Горностаев.

По совету преподавателя словесности Алексея Алексеевича Реева Лиза поступила на стенографические курсы:

– Данная профессия словно нарочно придумана для девиц. Ума не требует, лишь внимательности и усидчивости. Ну и знания русского языка. А с этим у вас, Фаворская, полный порядок.

Девушка и раньше подозревала, что Алексей Алексеевич к ней неравнодушен. А после окончания гимназии он перестал это скрывать, встречал ее после курсов, угощал мороженым и сельтерской водой, провожал домой.

Вера Никитична ухаживаний Реева не одобрила:

– Твою красоту, Лизка, можно продать и дороже.

На день ангела, пятое сентября, Реев подарил девушке серебряную брошь. Лиза была так тронута, что даже чмокнула его в щечку. Оба смутились. Домой шли молча. Девица ожидала признаний, а может, и предложения руки с сердцем. Но Алексей Алексеевич так и не решился.

Войдя в дом, она увидела, что обеденный стол заставлен яствами, дорогими фруктами и вином. Лиза удивилась. Вера Никитична экономила на всем, дети питались чуть ли не объедками. А тут вдруг этакое угощение.

– Где шлялась, лахудра? – вместо поздравлений накинулась тетка. – Ждали тебя, ждали, а потом взяли и укатили.

– Кто ждали?

– Кто-кто? Гервасий Потапыч Горностаев собственной персоной. Хотел тебя, потаскушку, поздравить…

– За что, тетушка, такими словами обзываете?

– За то, что с нищим училкой амуры крутишь. А здесь предложение от уважаемого лица.

– Какое предложение?

Тетка усмехнулась:

– Какое девкам делают.

– Как так? Ведь Гервасий Потапович женат.

Вера Никитична расхохоталась:

– И чему вас в гимназиях учат? Женятся-то на деньгах. А для бесприданниц счастье, коли в содержанки позовут.

– Белены объелись?

– Дело говорю. И тебе счастье, королевой будешь жить, и мне облегчение. Каждое утро мучаюсь, чем вас, оглоедов, накормить? Лишний ты рот, Лизунчик.

– Вы пенсию нашу получаете, – напомнила девушка.

– А ты чужие деньги не считай. Свои пора зарабатывать. А Гервасий тебя не обидит. Собирайся, давай, скоро за тобой заедет.

– Нет.

Лиза думала, что тетка примется ругаться. Но, к ее удивлению, кротко сказала:

– Ну как знаешь.

Через полчаса деликатно постучала в дверь Лизиной комнаты:

– Младшие тебя поздравить хотят и угощений горностаевских отведать. Слюньками изошлись. Али выкинуть прикажешь?

Братьев и сестренку Лиза очень любила. А таких вкусностей они уже с полгода не ели. Вряд ли взбешенный отказом Горностаев потребует их обратно.

Нацепив новую брошь, Лиза вышла в столовую. Петя, Юра и Машенька кинулись ей на шею:

– С днем ангела.

– Винцо откроем? – подмигнула Вера Никитична, любившая пропустить рюмочку.

– Нет. Небось дорогое. Вино мы вернем.

– Давай тогда за твое здоровье моей клюквенной пригубим.

Лиза удивилась, тетка никогда раньше не предлагала. Может, потому что раньше Лиза маленькой была, а теперь вот восемнадцать лет.

От клюковки закружилась голова, Лиза едва со стула не упала. Тетушка захлопотала вокруг нее:

– В первый раз со всеми так. Приляг.

Обняв за плечи, отвела ее в комнату.

Очнулась девушка в чужой огромной постели, застеленной шелковым бельем. Лиза приподнялась на подушках, окинула взглядом невероятных размеров помещение с высокими потолками, уютно обставленное мебелью карельской березы и objets d’art [121], которое освещали несколько бронзовых подсвечников. Откинув одеяло, поняла, что нагая. Где ее платье? Фаворская вскочила, и тут раздался голос, обладатель которого сидел в глубине комнаты и с кровати был невидим.