Месть Аскольда, стр. 70

– Ну, все! Теперь дорога на Запад Батыю открыта, – вырвался из груди Петра ответный вздох. – Так куда, ты говоришь, вы решили податься? К Даниилу?

Аскольд снова кивнул. Петр скривился:

– Пока вы по таким дорогам до него доберетесь, от Киева останутся одни головешки.

– Да город и так уже почти дотла выжжен… Но не сидеть же сложа руки. Татарина надо бить, пока он окончательно не уберется с земли Русской!.. Однако ты мне так и не ответила, – Аскольд повернулся к Маргарите, – каким ветром тебя сюда занесло?

– Да я… – замялась девушка.

– Маргарита приехала в наши края, чтобы… – начал было Петр, но она его перебила:

– Я направлялась с письмом… к Михаилу, – вспомнила девушка имя князя, приезжавшего к ним в замок вместе с Аскольдом и его отцом, выразительно посмотрев при этом на Петра. Тот, улыбнувшись, отвернулся. – Я хочу, чтобы вы помирились! – торопливо добавила она.

Мужчины с удовольствием протянули друг другу руки.

– Будьте и вы моими гостями, – произнес Петр, жестом приглашая Аскольда и его друзей.

– Со мной не все мои люди, – пояснил Аскольд. – Там, – он показал на входную дверь, – моя жена и…

Услышав последние слова, Маргарита изменилась в лице: «Женат!» Настроение у нее изрядно испортилось. Зато Петр просиял:

– Так зови всех скорей сюда!

– Да, да, Аскольд, зови, – как можно безразличнее сказала Маргарита, но, как ни старалась, ревнивых ноток скрыть не смогла.

Козелец бегом кинулся к двери, и этот его порыв сказал Маргарите о многом.

Аскольд торопливо рассказал ожидавшим его супруге и Софье о случившемся в доме. Всеславна снова испытующе взглянула на мужа.

Она слышала о Маргарите и раньше. Когда Аскольд вернулся из одного из дальних походов, он поведал, что на чужбине ему пришлось бросить вызов дерзкому немецкому рыцарю, посмевшему оскорбить честь некой девушки. О каких-либо чувствах к той он, понятно, не упоминал. Но что сулит теперь Всеславне их случайная встреча? «А случайная ли? – вертелось в голове княжны. – Что представляет собой эта Маргарита? Красива ли?..»

С трепетом в душе пересекала Всеславна порог этого странного лесного дома. Она еще не видела Маргариту (та стояла позади мужчин), но женским своим чутьем почувствовала вдруг свое превосходство. Мужчины расступились. Взгляды женщин встретились.

«Она прекрасна!» – с болью в сердце подумала Маргарита.

«А она хороша», – отметила про себя Всеславна.

– Маргарита, – представил Аскольд девушку. Немка изобразила легкий реверанс. – А это Всеславна, моя жена.

Гостья сдержанно улыбнулась.

Хозяин дома не мог не отметить великолепие Всеславны. На какое-то время она даже затмила в его глазах Маргариту. Но, видя, с какой любовью муж и жена взирают друг на друга, опомнился. И вновь его мысли вернулись к прелестной пленнице.

Маргарита, поняв, что сердце Аскольда безраздельно принадлежит другой, справилась со своим открытием тоже достойно.

– Я слышала ваш с Петром разговор, – сказала она, глядя на Аскольда, – поэтому, когда, отдохнув и набравшись сил, вы решите продолжить путь, хочу предложить вам, – она перевела взгляд на Всеславну, – посетить Мазовию, наш замок. Мои дядя и брат, я уверена, будут счастливы принять вас.

– Благодарим за приглашение, дорогая Маргарита, и даже готовы принять его. Ибо мне давно уже хотелось снова встретиться с Рудольфом и Германом фон Зальцем. Надеюсь, у них все хорошо?

– Думаю, они сейчас мечтают лишь об одном: чтобы я поскорее вернулась.

…Маргарита была права. После позорного возвращения Отто Балка дядя и брат не находили себе места. Магистр, оставаясь один, ругал себя, железного человека, за непростительную мягкость. Ради освобождения племянницы он готов был на любые шаги, вплоть до военных. Поэтому, собственно, и решил – правда, не без немецкой осторожности, – подключить к делу ярла. В связи с чем и отправил тому надлежащее послание.

Глава 42

Монах, проводив Аскольда со спутниками до тайного хода и вернувшись, не узнал своей церкви. По сути, от нее уже ничего не осталось: стены были порушены татарскими пороками. Воеводу, правда, успели вытащить из-под обломков, и теперь он лежал среди развалин в окружении татарских воинов, ожидая своего часа.

Взглянуть на предводителя защитников города приехал сам Батый. Эх, встать бы да дать нехристям последний бой! Но нет сил подняться. Димитрий с трудом открыл глаза и увидел странного всадника. Лошадь – в дорогом убранстве: в конской сбруе сверкают украшенные чеканкой алмазы, а на нагруднике с пахвой какой-то камень так блестит, что аж слепит. Сам одет в бобровую шубу, на голове – роскошный малахай и тоже с алмазом. Важная, видать, птица. Татары при нем не бесчинствуют: замерли – не дышат. А рядом другой всадник – старикан в длинной медвежьей шубе и надвинутом до глаз малахае. Усы седые, бороденка жидкая. А вот конь под ним хорош, игреневой масти… Важный господин часто к нему обращается, и старик ведет себя с ним запросто, как равный.

«Уж не знаменитый ли это Субудай?» – подумал воевода.

Величественный монгол громко что-то изрек, и перед ним появился какой-то человек, с ходу шмякнувшийся на колени.

– Ты воевода? – спросил он по-русски Димитрия.

«Да это толмач», – догадался воевода. И подтвердил:

– Я.

Опять монгол отрывисто что-то произнес, после чего толмач сообщил Димитрию:

– Хан дарует тебе жизнь. Он говорит, что уважает смелых людей. Он до сих пор сожалеет о таком же храбром воеводе из Козельска, поэтому хочет, чтобы ты жил. Велит тебя забрать и показать лекарю.

– Ну и ну, – усмехнулся воевода. – Я-то думал… Ладно, скажи хану, что русский воевода благодарит великого полководца, но жалеет, что рана не позволила ему сразиться с ним.

Как перевел его слова толмач, неизвестно, но хана, похоже, это рассмешило. Хлестнув коня, Батый развернулся и ускакал прочь. За ним последовал и Субудай.

«Куда же дальше поведет хан свое воинство?» – подумал воевода.

Толмач, видать, не только разные языки знал, но и мысли читать умел.

– На Волынь его путь, – промолвил он, пряча лицо от снежного ветра в воротник, и спешно удалился.

Собравшись с силами, Димитрий позвал монаха. Давно они знакомы: был тот когда-то добрым воем. Но потом что-то заставило Акустия – так его в миру звали – поменять крестовину меча на крест Божий. Наверное, исполнился Духа Святого.

– Слышь, Акустий… Прости, забылся… Скачи, Божий человек Никита, на Волынь, отыщи Даниила и передай, что ироды в его сторону навострились. Еще скажи… помощь нужна… Одним… не осилить… – силы оставили его.

Бродячий монах, что у татар – бродячий дервиш. Кому он нужен?! Бредет бывший Акустий, а в монашестве Никита, по сторонам зорко зырит, на остановки не отвлекается. Отмечает по пути, что татарва к чему-то готовится: юрты разбирает. «Значит, правду сказал Дмитрий. На Волынь подымаются. Теперь бы коня», – только подумал, смотрит: двое татар навстречу едут.

– Господи, прости.

Поравнялись с ним всадники и… наземь полетели. Вскочил Никита, как бывало, на коня, и засвистел ветер в ушах…

Внимательно выслушал Даниил рассказ толкового монаха. И слова Димитрия крепко в душу запали. Но был у него еще один советчик – дядька Мирослав. Мудр был старик. И верен. По первому зову явился.

– Прав воевода, – решительно поддержал его Мирослав, узнав новости. – Путь твой, Даниил, только к Беле. Нет сейчас силы, кроме венгерской, что могла бы остановить вражину. Только пойдет ли на это Бела?

– Но падут ведь без меня города мои.

Мирослав встал. Прошелся по гриднице.

– Будешь ты тут или нет, они все равно падут. Сейчас не об этом думать надо. Спасать дружину надо!

– Ну, дядька! – Даниил подошел и обнял боярина. – В голову мою, что ли, залез?! Я, признаться, о том же подумываю. Да только вот решиться все как-то не сподоблюсь…

– Сам понимаешь, – вздохнул Мирослав, – сила сейчас за ворогом. Но не вечна она у него. Бог даст, и наше время настанет.