Клошмерль, стр. 3

Прикрыв уста тощей рукой, как всегда, перепачканной чернилами, Тафардель исторгает из себя два или три «гм». Затем он поглаживает свою жидкую козлиную бородёнку и, наконец, произносит:

– Превосходнейшая идея, господин мэр! Идея истинно республиканская и, уж во всяком случае, вполне соответствующая духу нашей партии! Мера в высшей степени эгалитарная и к тому же гигиеническая, как вы справедливо изволили заметить. Подумать только, что вельможи Людовика Четырнадцатого мочились на лестницах дворцов! Ничего себе порядочки были при королях! Уж если говорить о благе народа, то все процессии Поносса не стоят одного писсуара.

– А Жиродо, – торжествует мэр, – а Ламолир, Маниган, словом, вся эта клика? Вот кто останется с носом!

Уста Тафарделя издают некое подобие скрипа, что заменяет ему смех – явление довольно редкое для этого унылого, не оценённого по заслугам человека. Его жизнерадостность словно бы заржавела, ибо он ставил её на службу только великому делу, в тех случаях, когда нужно было сразить гидру обскурантизма, ещё господствовавшую во французской деревне.

– Голову на отсеченье, господин Пьешю, ваш проект порядком уронит их в глазах общества.

– А Сен-Шуль, а баронесса де Куртебиш?

– Да, это подорвёт престиж аристократишек, лишний раз утвердит наши бессмертные принципы и принесёт блистательную победу демократии. Вы об этом говорили в Совете?

– Ещё нет… У нас там куча завистников. И я отчасти рассчитываю на ваше красноречие, Тафардель. Именно вы должны провернуть это дело. Ведь вы так здорово затыкаете глотки ворчунам.

– Можете на меня рассчитывать, господин мэр.

– Итак, договорились. Позже мы выберем время. А сейчас – молчок! Думаю, всё это будет чертовски забавно.

– Ещё бы, господин Пьешю!

Довольный мэр то нахлобучивает шляпу на лоб, то снова сдвигает её на затылок. Дифирамбы Тафарделя его ещё не насытили, и ему хотелось бы получить новую порцию славословий. С плутоватой крестьянской усмешкой он адресует учителю бесчисленные «ну?» и «что скажете?», потирая при этом затылок, вместилище беспокойных мыслей. И каждый раз Тафардель осыпает его новыми похвалами.

А между тем величественный закат предвещает прекраснейший из осенних вечеров. Безбрежное спокойствие нисходит с небес, заполненных пронзительным птичьим гамом; легкая голубизна мягко переходит в розоватые тона, надвигаются великолепные сумерки. Солнце исчезает за горами Азерга, освещая отдельные вершины, ещё выступающие над океаном безмятежных полей. А вдалеке, в долине Соны, последние лучи заката сливаются в световые озёра. Урожай в этом году удался, вино будет отличным. У жителей этого уголка Божоле есть все основания веселиться. Клошмерль гремит от грохота перекатываемых бочек. А когда каштаны трепещут от лёгкого северовосточного бриза, свежий кисловатый запах вина, исходящий от погребов, проносится через всю площадь. Весь город забрызган виноградным соком, а из выжимок уже гонят водку.

На краю террасы мэр и учитель созерцают умиротворяющий закат. Величавость, венчающая лето, кажется им счастливым предзнаменованием. И вдруг Тафардель не без торжественности спрашивает:

– Кстати, господин мэр, а где мы поставим наш маленький монумент? Вы об этом подумали?

Мэр многозначительно улыбается всеми морщинами своего лица. Улыбка его весела и в то же время коварна. Она вполне может служить иллюстрацией к знаменитому политическому афоризму: «Управлять – значит предвидеть». Кроме того, она говорит ещё и о том, что Бартелеми Пьешю счастлив от сознания своей силы, от того, что его боятся, от того, что он приобрёл недурные владения под солнцем, подвалы с самыми лучшими винами, какие только родятся на склонах между западными ущельями и предгорьем Бруйи. Этой победоносной улыбкой, вскормленной реальными достижениями, он обволакивает тщедушного Тафарделя – беднягу, не имеющего ни клочка земли, ни кустика винограда. В этой улыбке сквозит жалость, которую люди действия испытывают к писакам и чудакам, тратящим время на всяческую чепуху. К счастью, благородный пыл и вера в освободительные идеи защищают учителя от какой бы то ни было иронии. Ничто не может затронуть или обидеть Тафарделя, кроме необъяснимого бегства собеседника от его едких афоризмов. Поэтому присутствие мэра наполняет сердце учителя ободряющим теплом и поддерживает в нём священный огонь самоуважения. В эту минуту он ждёт ответа от человека, о котором жители Клошмерля говорят: «Наш Пьешю слов на ветер не бросает». Мэр и на сей раз был сдержан.

– Пойдёмте, Тафардель, сейчас вы увидите это место, – сказал он просто, направляясь к главной улице.

Великие слова! Слова человека, всё предусмотревшего. Слова, которые можно сравнить с теми, что произнёс Наполеон, скача по полям Аустерлица: «Здесь я дам сраженье».

2

КЛОШМЕРЛЬ-АН-БОЖОЛЕ

Мы предполагаем, что читатель не так спешит, как Тафардель, увидеть место, где Бартелеми Пьешю собирается воздвигнуть строгое архитектурное сооружение, напоминающее о пышных римских образцах, хотя наш мэр и считает себя первооткрывателем. (Он, вероятно, полагает, что писсуары родились с революцией.) Предоставим этим двум господам неторопливо шествовать к месту, где будет заложено строение, связанное с именем императора Веспасиана, [4] строение, возможно, предназначенное не столько для блага мужского населения Клошмерля, сколько для того, чтобы привести в замешательство баронессу Альфонсину де Куртебиш, кюре Поносса, нотариуса Жиродо и прочих приспешников реакции. Вскоре мы догоним мэра и учителя, идущих медленным шагом. А пока займёмся описанием провинции Божоле.

К западу от шоссейной дороги номер шесть, соединяющей Лион с Парижем, между Анзом и окрестностями Макона, простирается приблизительно на сорок пять километров край, который делит с Бургундией, Борделе, Анжу, Кот-дю-Рон славу поставщика самых знаменитых вин страны. Вина из Бруйи, Моргона, Флери, Жюльена и других тамошних мест прославили провинцию Божоле. Впрочем, наряду с этими марками, есть и другие, не столь известные, но обладающие не меньшими достоинствами. Одной из таких марок, обойдённых несправедливой молвой, можно считать вино «Клошмерль-ан-Божоле».

Кстати, объясним это название – Клошмерль. В XII веке, когда виноград здесь ещё не возделывался, эта местность, принадлежавшая сеньорам де Боже, была покрыта густыми лесами. На месте нынешнего города было расположено аббатство, а монахи, заметим попутно, знали, где строить. От церкви этого аббатства, впоследствии перестроенной, сохранился старинный портал, прелестная колоколенка, несколько романских сводов и массивные стены. Церковь была окружена высокими деревьями, на которых гнездились дрозды. Когда начинал звонить колокол, дрозды улетали, и тогдашние крестьяне называли его «клош-а-мерль». [5]

Это название закрепилось.

Мы ставим перед собой задачу историка: воссоздать события, которые наделали шума в 1923 году и иногда проникали в прессу того времени под заголовком: «Скандалы в Клошмерле». К этой задаче следует подойти со всей серьёзностью и осторожностью. Только такой подход позволит нам извлечь уроки из событий, мало изученных и готовых кануть в Лету. Если бы в Клошмерле не проживали честолюбивый мэр и усохшая старая дева, по имени Жюстина Пюте, едкая, как уксус, от вынужденной добродетели, и если бы она не следила с жестокой, ничего не прощающей бдительностью за каждым шагом своих ближних, этот благословенный край, вероятно, не знал бы ни святотатства, ни кровопролития – не говоря уже о множестве второстепенных бед, которые хоть и не получили широкой огласки, однако перевернули некоторые человеческие жизни, казалось, надёжно защищённые от ударов судьбы.

Теперь читатель поймёт, почему нижеследующие события достигли небывалого размаха, хотя и начались с мелких, весьма незначительных фактов. В игру вмешались страсти – с яростью, свойственной провинции. Они долго дремлют за нехваткой повода, но рано или поздно обнаруживают свою извечную силу, доводящую людей до крайностей, зачастую не соразмерных с причинами. Ибо в данном случае причины могут показаться смехотворными в сравнении с масштабом последствий. Но сначала следует описать провинцию Божоле, где зародились беспорядки, которые, несмотря на почти шутовский повод, имели даже известное влияние на судьбы государства.

вернуться

4

Веспасиан – римский римский император, обложивший отхожие места налогом. Ему принадлежит изречение: «Деньги не пахнут».

вернуться

5

В буквальном переводе: «колокол дроздов».