Мастер Альба, стр. 62
НАЁМНАЯ АРМИЯ
Адор никогда ещё не был так похож на разворошенный муравейник. (И это ещё достаточно слабая метафора. Точнее было бы сказать – Дикое Поле поразило безумство.) Именно – как сумасшедшие метались от дома к дому пираты, в то время как рассвет ещё едва подступал. Они занимались очень важным и ответственным делом: объединялись в шайки. Не было в то утро в Адоре двора, где не собирались бы знающие друг друга по былым походам пираты, и не обсуждали бы планы действий и условия сговора, и не писали бы непременный Ронд-Робин.
Позволю здесь небольшое отступление, не опасаясь затормозить стремительный ход необыкновенных событий, поскольку в то утро они только что начались. Хочу объяснить тем, кто не знает пиратских обычаев, что такое Ронд-Робин, или правильнее – Раунд-Робин. Были времена, когда пираты заключали сделки только на словах, и когда приходило время делить добычу, то очень часто заинтересованные в этом кое-что из обещанного забывали, а кое-что придумывали на ходу. Потому с распространением по свету грамотности и бумаги все договора “джентльмены удачи” стали записывать. На этих же договорах пираты писали разного рода клятвы – от самых наивных – “не обманывать товарищей при делёжке” – до более осмысленных: “переслать долю того, кто будет убит, его родственникам” или “не выдавать своих даже под пыткой”. Но в случаях, когда такой договор попадал в руки полиции или королевского прокурора, то судьи, не задумываясь, объявляли главарями тех, чьи подписи стояли под текстом договора первыми. Этих без всякого разбирательства отправляли на виселицу, остальных же ожидали или подвалы тюрьмы, или каторжные работы, или отправка в матросы на военные корабли. Чтобы избежать казни тех, кто ставит подпись первыми, пираты стали подписываться в круг, а не в столбик. Под текстом договора рисовался кружок, и от него, как лучи от солнца (да простит мне Солнце это сравнение), наносились подписи имён или прозвищ.
Итак, в каждой шайке торопливо обсуждались условия совместной “работы”, после чего на перевёрнутый кверху дном бочонок помещался лист бумаги, и на нём кропотливо записывалось всё, о чём договаривались. И внизу листа ставились подписи в Ронд-Робин. После этого маленькие компании стекались к вилле главного атамана Дикого Поля, и здесь многие из них объединялись в более крупные (дух соперничества делал морской воздух этого утра плотным, как кисель или пудинг), и тогда заново переписывались договора, и заново ставились Ронд-Робины.
А соперничать и уплотнять воздух нервным напряжением было отчего: за ночь до каждого из пиратов дошло неподъёмное, ломающее сознание известие – что Джо Жаба набирает желающих отправиться к его бывшим плантациям и отнять у его бывших рабов сокровищницу, количество золота в которой составляет, по меньшей мере, пять миллионов пиастров. Никто не уделил даже самого малого внимания ещё одной новости: ночью влез в петлю проигравший свой трактир Три Ноги.
Но не только в Диком Поле произошли волнения.
Рано утром в двери апартаментов Августа негромко, но настойчиво постучали. Кто-то из главных чинов Легиона сообщил властелину Города через закрытую дверь, что в Диком Поле наблюдается что-то необычайное. Через пару минут Август был среди своих советников и телохранителей.
– Неприятный сон мне приснился сегодня, – мрачно сообщил он, покачивая головой. – Будто я держу свой Город в руке, и появляется смутно видимый, но, кажется, старый уже человек, и отрубает мне руку кривым жёлтым мечом…
Спустя десять минут переодетые пиратами Август и отряд его телохранителей, разбившись на несколько групп, бродили по Дикому Полю, по почти пустым улочкам. Властелин Города понимал, что происходит что-то серьёзное, но что именно – догадаться не мог. Вдруг он обрёл слабую надежду хоть что-либо узнать о причине необыкновенной возбуждённости у соседей: на улочке, у одной из стен сидел на земле пират, набравшийся рома до такой степени, что не смог участвовать в общих приготовлениях. Он был занят важным для себя делом: медленно убивал щенка, привязанного толстой верёвкой у противоположной стены. Известно, что шальные деньги тратятся безоглядно, безумно. Так и этот пират, очевидно, взявший с компанией богатый приз, не только залился ромом до горлышка, но и купил на рынке каретного щенка-далматина. И теперь несчастное животное металось у стены на короткой верёвке, а пират с глупым смехом нашаривал вокруг себя камни и с силой бросал в щенка. У того, кроме разорванных ушей и покрытых набухшими шишками лап, заплыли оба глаза, и он уже не уворачивался от очередного камня, а, получив удар, отчаянным коротким прыжком бросал избитое тело в сторону, но верёвка, впиваясь в шею, натягивалась и держала его. Щенок уже не визжал, а утробно и глухо ревел.
Перед Августом, в отдалении, шёл небольшого роста пират в высоком войлочном колпаке. Август немного сдержал шаг, чтобы дать уйти этому пирату достаточно далеко и без очевидцев поговорить с сидящим у стены пьяницей. Надежда маленькая, но всё же – вдруг тот что-то знает.
Сдержал шаг, а идущий впереди незнакомец – наоборот, чуть ускорил, и, когда, сделав замах, владелец щенка метнул очередной камень, этот путник качнулся в коротком, почти неразличимом движении – мелькнула золотистая искра – и продолжил размеренный шаг, и лишь спустя несколько секунд к Августу прилетел рёв боли и ужаса: на этот раз в щенка вместе с камнем полетела отсечённая кисть.
А пират в колпаке продолжал шагать, как ни в чём не бывало.
– Возьмите его, – торопливо скомандовал Август.
Тут он вдруг почувствовал прикосновение к виску невидимой, но неприятно присутствующей иглы; сон вспомнился с дополнительными деталями, и, прислушиваясь к себе, властелин не заметил, как двое легионеров обогнали его, торопливо вытягивая из-за поясов и пряча в рукава тонкие шёлковые шнуры-путы. Он на какое-то время потерял из виду и пыльный колпак, и ловцов-легионеров, миновал десяток примитивных пиратских строений – и вдруг из дверного проёма одного из них скользнул к нему тот, в колпаке, с лицом, скрытым в тени широких обвисших войлочных складок. Он сделал, плечо в плечо с Августом, ровно четыре шага и за это время успел проговорить:
– Не посылай за мной никого. Я сам приду, раз ты хочешь.
Сказал – и канул в тёмную щель, шагнув в узкое чернеющее пространство между двумя домами. Август встал, прижав к груди задрожавшие руки, и к нему тотчас приблизились четверо телохранителей – двое спереди, двое сзади.
– Что прикажете, властелин? – послышался ожидающий распоряжения голос.
– Как вы пропустили его ко мне? – вместо приказания глухо выговорил Август.
– Кого? – растерянно спросили охранники. – Возле вас никого не было!
Тогда он медленно отнял одну руку от груди и поднёс к самым глазам только что вложенные в неё странным пиратом два шёлковых шнура.
– Нужно найти двоих наших, – произнёс Август, протягивая шнуры онемевшей охране. – Наверное, где-нибудь в этом квартале лежат. И – быстро домой. Ох, как не хотелось мне в сон этот верить…
А человек в колпаке через четверть часа добрался до трактира с новенькой надписью “Обжора” на доске, прибитой над входом, но внутрь не вошёл, а пробрался на задний двор, где сел, прислонившись спиной к бочке, и подозвал пробегавшего мимо повара.
– Принеси мне поесть, – сказал он, протягивая серебряную монетку.
– А что ж ты в зал не идёшь? – спросил повар, торопливо пряча в карман плату за три примерно обеда.
– Мне нельзя кое-кому на глаза попадаться, – пояснил показавшийся довольно старым пират, скорее похожий на изготовителя поясных портупей для оружия.
Повар понимающе закивал, и через минуту пришедший ел похлёбку с лапшой и луком, придерживая между коленями ещё и плошку с большим куском холодной жареной рыбы. Этот старый пират, а ныне, скорее всего, – портупейный ремесленник был так неприметен в своём простом и понятном занятии, что двое вышедших из трактира людей даже не обратили на него внимания. Один сел на бочонок, второй встал рядом. Достали трубки, набили табаком, закурили.