Таба Циклон, стр. 8

– Это было не мурло, а доктор Левинсон, – смутившись, сказала медсестра, – горит человек на работе, все-таки клиентура сложная, даже у профессионалов нервы не выдерживают. – А нам и не нужны тут профессионалы! Богом Гермесом оно себя возомнило… Нам нужна дюжина десантников с обрывками шланга, а не вот эти вот холуи. Санитары! Говно на палочке это, а не санитары! Не будете ли вы так любезны пройти в изолятор, а не соизволите ли пукнуть в баночку, гран-мерси, сильвупле, а не дадите ли автограф… Итить твою мать!

– Я бы попросил, – вмешался Долговязый, опуская тумбочку на пол, – все-таки здесь дамы.

– Хуямы! – обрезал Полковник. – А вот за то, что ты без команды стаканодержатели расслабил, ужин сегодня отменяется. Толпа зашумела.

– Молчать! – прикрикнул Полковник. – Всем благодарить Гермеса. Вместо ужина назначается четырехчасовая трудотерапия. Актеры и шоумены клеят почтовые конвертики, все остальные ковыряют дырочки в дуршлагах. Ивановна, раздавай свою касторку и веди всех в трудоблок. Если кто заартачится – сразу ко мне. Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!

Медсестра вместе с одним из санитаров принялась раздавать лекарства – разноцветные капсулы лежали в маленьких пластиковых стаканчиках, на каждом из которых была написана фамилия пациента. Долговязого незаметно толкнула в бок стоявшая рядом киноактриса с русыми волосами:

– Слышь, Гермес, давай меняться!

– Чего? – Ты мне вот эту синенькую, а я тебе завтра утренний кисель!

– Кисель… – задумался Долговязый, – маловато за синенькую…

– Ну хорошо, два киселя! Утренний и вечерний.

– И яблочко! – Ну ты скотина! Это ж грабеж средь бела дня!

– Не хочешь – как хочешь…

– Ладно, черт с тобой, и яблочко!

КИДНЕПИНГ

Жирный черный пес Лютый с хмурым видом прошелся вдоль дороги, мимо строя своих верных бойцов. Тонкие ноги пса совершенно не подходили к его объемному короткому телу, напоминающему бочонок. Пес шел вразвалку, косолапя своими ногами-соломинками, каждая из которых как бы на мгновение становилась единственной его точкой опоры.

– Шеф, ну скоро уже, а, шеф? – мелко суетясь, затявкал недавно примкнувшей к их стае рыжий Ломбард.

Лютый презрительно мотнул головой, даже не удостоив Ломбарда осаждающим рыком. Да как он, щенок, вообще смеет заговаривать с ним, с самим Лютым, псом-легендой, который укусил уже семь визжащих колес, волнующе пахнущих паленой резиной, а на двух из них даже прокатился, крепко вцепившись зубами, вращаясь вокруг собственной оси, как сумасшедшая черная мочалка.

Лютый провел липким языком по выбитым клыкам, по ноющей трещине в челюсти, которая в последнее время постоянно кровоточила и в которую забивались куски кур гриль, добываемые его бандой в придорожной палатке у добродушного золотозубого осетина. Этих свидетельств его славы никто не сможет оспорить. Правда, бесхвостый Ломбард стал борзеть в последнее время, сучий выблядок, да я твою мамашу Лушу знал, когда она вот такой вот молочной сучкой еще была.

Торопливые, одинаковые, неинтересные машины неслись слева от пса, исчезая за поворотом. И тут он услышал ее, даже не услышал, а почувствовал всеми короткими волосками на лоснящейся спине, которые тут же встали дыбом.

– Уав! – призывно гавкнул Лютый и понесся вперед, подавая пример своим бойцам, даже не обернувшись, не посмотрев, как далеко едут они, эти дьявольские отродья. Он бежал и бежал вперед, и вся стая с гвалтом неслась за ним. Вот уже краем глаза он заметил гадкое красное пятно дьявольской повозки и, конечно же, их: самые сладкие, самые вожделенные на свете колеса Michelin. Сзади стал приближаться мерзкий лай Ломбарда – сучий выблядок, видимо, решил опередить его, показать силу стать вожаком. Лютый последний раз истошно гавкнул и прыгнул к колесу, разинув пасть – через секунду жалкие остатки его клыков сомкнулись на горячем протекторе, голова пса застучала по асфальту, хрустнул череп.

– Что там такое? – Никитин с беспокойством взглянул в зеркало заднего вида на наглую свору собак, облаивающих машину. По правому борту раздался глухой удар, автомобиль вынесло на встречную.

– Какая-то собака нас за колесо укусила, – Рита приподнялась повыше на сиденье, чтобы лучше рассмотреть Лютого.

– Вот дура… – Никитин несколько раз подряд моргнул обоими глазами. Потянулся за сигаретой, снова ругнулся, вспомнив, что бросил курить после того глупого случая с бензином. Мотоциклист в огне. Бензоколонка. Перевернувшийся автобус. «Топливо будущего – метан!»: обгоревшая металлическая табличка с затухающим звяканьем бьется волчком об асфальт. Хорошо еще, что успел откупиться… Никитин зло ткнул пальцем в кнопку на магнитоле.

«Г'усское Г'адио! Шалом!» – донесся жизнерадостный джингл из динамиков.

Откуда-то из глубин желудка Никитина грязным взбаламученным осадком стало подниматься крайне нехорошее предчувствие. Постепенно осадок сформировался в давно знакомую ему жирную кольчатую пиявку, которая присосалась где-то под сердцем и стала тянуть из него жизненные силы, в качестве компенсации выбрасывая в кровь едкие гормоны страха.

Никитин снова нервно моргнул обоими глазами, будто пытаясь промыть постоянно мутнеющий взгляд. Рита поняла, что этот фирменный жест им предстоит увидеть еще не раз.

– Ну, ладно еще диабет, ну ладно астма! Пускай даже умирающий от рака трансвестит, я все могу понять… Но кота-то за что? Единственного моего любимого котика, – Никитин в сердцах ударил по рулю, – бесчувственный, мерзкий, самовлюбленный говнюк! Вот он кто, а не последний великий писатель…

Еще через несколько минут Никитин стоял, облокотившись руками о капот, практически касаясь губами дула автомата, а два сотрудника милиции довольно грубо обыскивали его.

– И часто ты вот так вот по встречной гоняешь? – добродушно поинтересовался один из них, полный мужчина средних лет с утомленным одутловатым лицом и бобровыми усами.

– Я… Ну, мужики… Я же не виноват, что нас собака за протектор укусила!

– За протектор? – переспросил одутловатый.

– Наркоман, – убежденно сказал второй, листая слипшиеся страницы паспорта, который явно множество раз был залит самыми разнообразными жидкостями. – Сразу видно.

– Почему это я наркоман? – неожиданно оскорбился Никитин. Напарник одутловатого ему не понравился. Тусклые волосы, бледная кожа, тонкие черты лица – выглядел он не как страж порядка, а как правоверный адепт скандинавского металла, который по ошибке натянул на себя милицейскую куртку. – Почему наркоман? Да потому что ты залипаешь! Вот, посмотри… – обратился металлист за поддержкой к старшему. – Посмотри ему в глаза. Видишь, как залипает?

– Сам ты залипаешь! – от обиды Никитин даже перестал дрожать. Никто еще так отвратительно не называл его привычку моргать сразу двумя глазами. – Ладно, чего ты к нему привязался… – устало сказал одутловатый. – Обычный пацан, нервный просто малец. Жизнь такая.

Никитин сразу же проникся к нему искренней симпатией.

– Да я тебе говорю, наркоман, – не унимался металлист. – Ну-ка, попробуй сплюнь. Давай-давай, сплюнь, вот прямо сейчас.

Никитин попытался плюнуть на едва различимый серый асфальт, но во рту все пересохло – с губ сорвались лишь какие-то жалкие звуки, напоминающие голубиный клекот.

– Я же говорил! Наркоман! – радостно воскликнул металлист. – Не зря я раньше в уголовном розыске работал!

О том, почему он там больше не работает, а наоборот, стоит теперь с жезлом на большой дороге, бывший сотрудник уголовного розыска предпочел умолчать.

– Да я тебе сейчас докажу! – металлист забрался на переднее сидение. – Добрый вечер, леди. Приготовьте, пожалуйста, тоже свои документы, – обратился он к Рите, затем откинул бардачок и с торжествующим видом извлек оттуда тонкий инсулиновый шприц. – Точно! Долбаный торчок! Ну, что ты теперь скажешь?

– Сам ты торчок! – зашипел Никитин. – У меня сахарный диабет! И почки одной нет! Я себе три раза в день инсулин колю… – Ох… И правда… – металлист обнаружил в бардачке пузырек с инсулином и ингалятор. – Хотя наверняка это просто для отвода глаз…