Избранное (из разных книг), стр. 11
Вольтерьянцы
– Знаешь, что сказал Вольтер?
– Нет.
– Вольтер сказал: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов отдать жизнь за ваше право их свободно высказывать!»
– Прямо так и сказал?
– Ага.
– Еще раз повтори.
– «Я не разделяю ваших убеждений…» – А они о чем спорили?
– Какая разница? Главное: этот за, а тот против, но терпит. Я, говорит, не разделяю ваших убеждений…
– Чьих?
– Что?
– Ну, кому он это говорил все время? – Тебе не все равно? – Так если какой-нибудь козел… – Мало ли что! Козел не козел, а выскажись!
– Это кто сказал?
– Вольтер.
– Вольтер, а дурак.
Занавес
Мылодрама
(В четырех действиях с криками в антракте)
Действие первое, перестроенное
– Товарищи, мойте руки с мылом!
– Тамбовский волк тебе товарищ!
– Не хотим с мылом!
– С мылом – не хотим!
– Надо, милые. Ну что вы как маленькие. Перед едой-то…
– Ешь свое мыло сам!
– По-да-вись!
– Ату его!
– Аида жрать немывши!
– Свобода-а-а!
Конец первого действия
Действие второе, демократическое
– Господа! Подойдите понюхайте, как пахну.
– Чего идти? Отсюда слышно!
– Да, браток. Амбре у тебя…
– Это все ерунда. Вы меня вдохните.
– Ну-ка… Ох ты мать. Вот это да! Уши закладывает.
– Имеем право!
– Почешите мне вот здесь, господа.
Конец второго действия
Действие третье, смутное
– Вы кто?
– Мы? Местные.
– То-то я гляжу: ростом вроде местные, а лиц не видать.
– Лиц ему… Пятый год на ощупь скребемся.
– Слушайте, а что, если – того?..
– Чего?
– Я в смысле… может, помыться?
– Типун тебе на язык!
– Нет, я ведь так, пофантазировать просто… Помыться, положим, с этим… как же его… ну брусочки такие… у этого, которого мы повесили тогда в поликлинике… как же это называлось?
– Мыло.
– Вот! С мылом. Да горячей водой, как при тоталитаризме!
Конец третьего действия Крики в антракте:
– Отойдите от меня!
– Куда?
– Немедленно прекратите пахнуть!
– Воздуху! Кислороду! Умира…
Действие четвертое, гигиеническое
– Строиться, уроды! Мылься – р-раз! Мылься – два! Смывай! Руки к осмотру, сволочи!
Занавес
Когда государство повернулось лицом к человеку, человек закричал от ужаса.
Все равно нищие – так уж хоть пойдем по миру!
Когда стране снится свобода, у пограничников встает шлагбаум.
Втянуть звук обратно в фанфары!
Человеку со школы разрешается пошуметь во время перемен.
Русский парламентаризм: Стенька на Стеньку…
Ветер перемен не должен свистеть в ушах.
Думали – оттепель, а это мартовские иды…
Дети согбенных вырастают горбатыми.
Иногда эпохи замирают, глядя на секундомер.
Бывает, что варвары занимают в империи руководящие посты.
Плешь на голове Цезаря не должна считаться достижением республиканцев.
Флюгер был приколочен намертво, и ветер обреченно дул в указанном направлении.
С рычагов власти надо снимать отпечатки пальцев.
Нашедшего выход затопчут первым.
Человек произошёл от обезьяны. Но с божьей помощью.
Египетские ночи
КЛЕОПАТРА. Скажите, кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?
ПЕТР ИВАНОВИЧ ЧИЖИКОВ. Ценою жизни?
КЛЕОПАТРА. Да!
ПЕТР ИВАНОВИЧ ЧИЖИКОВ. Одну НОЧЬ?
КЛЕОПАТРА. Ну, две.
Занавес
Ошибка резидента
Пивная. Над столами – Иванов. Петров, Мушкин и другие.
ИВАНОВ. Мужики, никто не знает – столица Венесуэлы, семь букв?
ПЕТРОВ. Кого?
ИВАНОВ. Венесуэлы. (Пауза.) Извините.
ПЕТРОВ. Смотри, а то можно и по хлебалу.
ИВАНОВ. Да нет, я так…
ПЕТРОВ. Я предупредил. (Пауза.)
МУШКИН(из угла). Каракас.
ПЕТРОВ. Что?
МУШКИН. Столица Венесуэлы – Каракас.
ПЕТРОВ. Кто это?
ИВАНОВ. Не знаю.
ПЕТРОВ. С тобой?
ИВАНОВ. Первый раз вижу.
ПЕТРОВ. Вяжи его, ребята! Шпион!
Не люблю народ
Что, слышали! Не люблю народ!
Впрочем, храбрись не храбрись, а написал такое – и стало не по себе. Как раньше – от слов «не люблю КПСС». Шутка ли! Любовь к народу – ведь это и есть тот эталонный метр, которым измеряется добропорядочность отдельного субъекта.
Любишь народ? Скажи громче, не стесняйся!
Что ж, поклясться в этом большом и чистом чувстве не забыл еще ни один политик – от Нерона до депутата райсовета все как один любят. Политики, впрочем, имеют дело со статистическими величинами – с массами, так сказать. Поэтому и любовь их носит довольно прикладной характер.
И вообще, в любви к массам есть раздражающая расплывчатость, которую не приведи бог конкретизировать. Когда самец-производитель покрывает все стадо, это не любовь. Это что-то другое.
Но бог с ними, с политиками. А вот лично я совершенно бескорыстно народ не люблю. Для тех, кто понял меня неточно, специально поясню: не люблю любой народ.
Русский не люблю очень. Еврейский – терпеть не могу. Даже от малого, корякского, бросает в дрожь.
Взамен готов попробовать полюбить каждого отдельно взятого индивида. И этого, икающего за ларьком? И этого. Но в отдельности от статистических величин.
Когда я слышу слово «народ», моя рука тянется к валидолу.
Икающего за ларьком можно отпоить, вымыть с мылом и почитать ему на ночь адаптированный для детей пересказ Библии. В одном случае из ста, при благоприятном расположении звезд, он впоследствии что-нибудь такое осознает и перейдет с портвейна на сухое. Индивид в принципе способен на восхождение. У народных масс эта самая масса слишком велика для восхождения наверх. Зато для лавинообразного схода вниз – в самый раз.
Поэтому Гете и Гейне идут поштучно, а счет кричавших «хайль» шел на миллионы. И в любом языке пропорции будут те же.
Народ не способен написать «Божественную комедию» – зато может изгнать с родины ее автора, а потом много веков подряд им гордиться.
Народ присваивает себе гениев. Нашему среднестатистическому соотечественнику чрезвычайно важно, например, что Толстой, которым гордится весь мир, – русский! Нашего среднестатистического соотечественника это самоутверждает.
Когда человека хотят надуть, ему льстят.
Но чтобы успешно польстить индивиду, надо хоть мало-мальски знать его тайные «клапаны», о чем предупреждал однокашников еще принц Гамлет. Тут легко ошибиться…
А льстить народу – нет ничего проще! Текст имеется даже в ожеговском словаре русского языка. И как раз на слове «народ». «Советский н. – н. – герой, н. – созидатель». «Великий русский н.»
Замените, по обстоятельствам, «советский» на «немецкий», а «русский» на, скажем, «полинезийский» – и вперед, в большую политику. «Н.» ждет вас!