Танец с огнем, стр. 73
Камиша, как и все люди, стоящие на краю, сделалась ясновидящей. Она улыбнулась ледяной улыбкой, которая сделала бы честь девке-Синеглазке, и четко сказала звенящим голосом:
– Вы не будете со мной серьезно разговаривать. Более того: вы никогда больше ко мне не прикоснетесь. Прощайте.
И больше – ни слова. Врач вышел обескураженным.
Надо искать другого врача. Положение семьи, огласка, скандал…
– Главное – это здоровье Камишеньки! – громогласно, стоя, Лев Петрович.
– Папа, а ты не допускаешь мысли, что Камиша все-таки – не дева Мария, а, значит, в деле участвовал кто-то еще, и неплохо было бы нам знать… – четко, сдержанно, сидя с рукоделием в руках, Анна Львовна.
– Камилла никогда никому не скажет, – заметил Майкл Таккер, просматривая биржевые новости.
– Кроме Камиллы, есть еще Луиза и Марсель, которые наверняка в курсе дела. Майкл, я считаю, что именно ты должен поговорить с Марселем! Он тебе доверяет. Скажи ему, что речь идет исключительно о здоровье Камиши, и докторам, чтобы все учесть, надо непременно знать, как и с кем она тогда провела время, потому что именно после этой встречи в ее состоянии наступил перелом. Пообещай ему все что угодно из благ – Марсель, в отличие от Луизы, корыстен…
– Лучше бы я с ним не говорил, – заявил Майкл вечером, в супружеской спальне.
– Что он сказал?
– Он выпросил мой яшмовый письменный прибор и посоветовал для улучшения здоровья Камиши немедленно отвезти ее в Синие Ключи к ее крестьянскому другу Степану.
– Боже мой… – прошептала Энни и схватилась руками за виски. – Боже мой…
Глава 21,
в которой боевая группа эсэров готовится к террористическому акту
Кресло с высокой прямой спинкой, в котором сидела Таисия (черная блуза с глухим воротом, жестко зачесанные назад волосы), куда уместнее выглядело бы в кабинете какого-нибудь статского или даже тайного советника, чем в этой уютной полутемной гостиной, наполненной сонным тиканьем стенных часов, у стола, застеленного вязаной скатертью. Зато оно очень подходило самой Таисии – ее худой застывшей фигуре, узкому лицу, глубоким теням под полуприкрытыми глазами. Екатерина, едва войдя в комнату, сжала губы и несколько раз кивнула с явным одобрением – еще бы, сразу поняла, что перед ней самая настоящая революционерка, и теперь-то наконец все и начнется. И, сунув красные от холода лапки в карманы (интересно, куда у этих девиц исчезают перчатки, вроде бы положенные им по уровню благосостояния?..), тотчас подобралась, повзрослела, сделавшись до изумления похожей на свою визави.
Сидевший в темном углу беглый каторжник Иллеш тоже это заметил и сказал, хмыкнув:
– Змейка-медянка. Rezes feju kigyo, – повторил по-венгерски.
– Ре?зеш, – с удовольствием произнесла Таисия. – Вот вам и новое имя. Екатерина… Екатерина Резеш. Согласны? – и, не дожидаясь ответа: – Садитесь.
Новоокрещенная террористка отодвинула стул и тут же вновь спрятала руки в карманы – чтобы ничего не теребить и не жестикулировать… точно так же и Таисия – Камарич был уверен, хоть и не видел с кушетки, – старательно цеплялась пальцами за пояс. Обеим было трудно и оттого радостно, но вот сближало их это сходство или наоборот, отталкивало – сразу не определишь. Так или иначе, зрелище выходило презабавное.
Выходило бы… Да.
– Мы вас проверили, – сказала Таисия. – И, конечно, будем проверять еще.
– Я к этому готова, – голос девочки, хоть и хриплый от волнения, звучал спокойно, вернее, она изо всех сил старалась быть спокойной и немногословной. – Я все про себя сказала гос… вот ему, – короткий взгляд на Камарича.
Мария тоже на него посмотрела.
– Это Лука. Ваш куратор.
Что?! Камарич едва не подпрыгнул. Иллеш в углу хмыкнул и зашуршал пледом, устраиваясь удобнее. Вот кому было весело без всяких оговорок.
…Таисия Артемовна снова летала по комнате как ночная мохнатая бабочка.
– Екатерина не промахнется, – в третий уже, наверно, раз объявила она, глядя на Камарича с веселым удивлением. – Точно не промахнется. Такое мелкое существо и такая верная рука. Что это, как не знак? Чудо! … И до чего же я благодарна тебе за эту девочку! Она некрасива слишком… вот это плохо… И, конечно, мала. Будут говорить, что мы используем детей. Нет, ей точно шестнадцать?
– А если меньше, что, откажешься? – Камарич зашарил по карманам в поисках папирос. Курил он редко, но сейчас решительно нуждался в табаке. На Таисию не смотрел – не мог почему-то физически. При воспоминании о том, что еще совсем недавно держал в объятиях это тощенькое тельце, покрытое будто бабочкиной пыльцой, и прикасался к нему губами, Луку ощутимо передернуло.
С чего он взял, что Таисия с девочкой похожи? Ни грамма.
– Ты даже не спросила, зачем ей все это.
– А надо было? Полно, Лука, ты ведь знаешь людей, а тут и слепой догадается. Ребенок-урод… да! Такие рождаются с ядом в крови. Сострадание, справедливость, всеобщее счастье? О, нет. Они просто хотят убивать.
Она вцепилась пальцами в спинку кресла и закинула голову, жмурясь и улыбаясь.
«Психопатка», – подумал Камарич и отвернулся.
В утренних сумерках стали видны мелкие цветочки на обоях и грубоватая, кустарной работы резьба зеркальной рамы. В зеркале отражалось лицо венгра Иллеша, желтое, сухое и узкоглазое, как у восточного мудреца.
– Мне все это не нравится, – отрывисто сообщил Иллеш. Повторил, будто для большей доходчивости, по-венгерски: – Nem szeretem.
Таисия, сидевшая рядом с ним на подлокотнике кресла, прошлась ладонью по его коротким жестким волосам.
– А мне казалось, ты доволен.
– Чем я могу быть доволен? Видимо, перспективой снова оказаться на каторге? – акцент Иллеша был таким же жестким, как его шевелюра. – Тая, наша задача – проверить эту провокацию…
– …Если это провокация, – мягко поправила она.
– Если это не провокация, мы получим сделанное дело.
– И нарвемся на санкции питерского центра.
– Мне плевать на питерский центр. Меня интересует акт. А также твоя и моя свобода. Но в крайнем случае… в самом крайнем случае меня даже свобода не интересует, ты знаешь.
– О! Я знаю, – она смотрела на него с восторгом. – Ты не можешь без смертельного риска. Дело, провокации – все вторично. Риск… А я боюсь. Ты же знаешь, я такая трусиха.
Наклонив голову, договорила едва слышным шепотом:
– И мне все это нравится безумно.
В полном согласии с крестьянскими приметами, в конце мая ударили заморозки. В сумерках того дня, когда был назначен отъезд, ветер метался по улицам, швыряя в лица прохожим холодную морось. Камарич поздравил себя с тем, что, не надеясь на петербургскую погоду, догадался надеть теплое пальто. А тут и московская подвела.
Екатерина, надо сказать, подвела тоже. На поезд, которым собирались ехать, они опоздали, потому что она явилась к месту встречи без багажа и в легкой пелеринке.
– Вот что, отправляйтесь-ка домой за вещами.
– Какими вещами, для чего?
– Для жизни! Полотенце, зубная щетка, белье… что хотите, то и берите.
– Зачем мне это, я же умру.
Она потерла покрасневший от холода нос, глядя на него с недоумением.
– Тьфу, – Камарич сильно пожалел, что перед ним барышня и нельзя ругаться (хотя не исключено, что эта барышня и его бы поучила лихим оборотам!). – Такое может быть, не спорю. Но это крайний случай. На то и я с вами, чтобы его избежать. А вот прятаться придется долго.
– Меня не надо успокаивать, я ко всему готова.
– Короче! Жду вас тут через час. Сможете удрать? Или маменька перехватит?
Барышня только фыркнула. Да уж, тут она была на высоте. Ни маменька ее не могла перехватить, ни архангел Гавриил.
На вокзал приехали, когда совсем стемнело. Билеты пришлось выправлять новые, и это было безнадежным нарушением конспирации. Хотя в их ситуации, может, и к лучшему. Да и кто его узнает при таком-то освещении… Камарич, нервничая, вертел головой, приглядывался к лицам. Напрасно, разумеется: тех, кого он должен был встретить, здесь уже быть не могло. Однако… ничего подобного! Вот он, стоит, как миленький: господин в котелке, от ожидания на холоде потерявший весь свой представительный вид; ну, и еще, наверно, потому, что лишился седых усов. Камарич устроил свою спутницу в купе, убедился, что до отправления есть еще десять минут, и выскочил из вагона. Господин в котелке, как и договаривались, сообщил ему некоторые сведения, которые куратор должен был бы знать о своей подопечной с самого начала… И тогда…