Танец с огнем, стр. 37
– Надя, ты ведь изрядно чертишь и рисуешь. Мне нужна будет твоя помощь…
– Конечно, Джуля, я к твоим услугам. Но должна предупредить: чертежи мои и вправду хороши, а вот рисовальщик я неискусный, без фантазии.
– Мне твоя фантазия и не нужна. Своей довольно. Всего и надо, чтоб ты с моих слов нарисовала ожерелье с камнями. Достаточно точно, чтоб ювелир смог понять и по рисунку изготовить…
– Ожерелье с камнями? – Надя подняла голову, сняла очки и поочередно потерла уставшие глаза согнутым пальцем. – С чего бы это? Неужели твой папочка, вопреки обыкновению, не проиграл гонорар за свое последнее дело и решил порадовать тебя подарком ко дню рождения? Я взволнована. Борис Антонович здоров ли?
– Пожалуйста, не волнуйся, – усмехнулась Юлия. – Папа здоров и вполне в своем репертуаре. Просто я выхожу замуж. Ожерелье мне преподнесет счастливый жених.
– О! Мои волнения были не напрасны. Кто же он?
– Сергей Владимирович Бартенев.
Надя закрыла брошюру, заложив очками страницу, на которой остановилась. Плотно оперлась о столешницу ладонями. Юлия обратила внимание на то, что коротко подстриженные Надины ногти почему-то голубоватого цвета.
– Ты с ума сошла?
– Почему?
– Но ты же не можешь его любить! Я никогда не поверю…
– Да причем тут это, Надя! – с досадой сказала Юлия. – По-моему, в наши с тобой годы даже как-то неловко говорить обо всех этих романтических глупостях. Это очень удобный брак для обоих. Твои любимые народоволки в конце прошлого века выходили замуж за случайных людей даже для того, чтобы просто получить образование за границей. Ты сама рассказывала мне об этом и, помнится, совершенно их не осуждала. Я получу намного больше. Свободу…
– Выйти замуж за великосветского обалдуя-педераста, войти в круг бездельников и эксплуататоров, стать ограненной подачками безделушкой, которую его мамочка-княгиня будет показывать в салонах в качестве доказательства полноценности своего сыночка… Какая же это свобода, Джуля?!
– Ничего не дается даром, – флегматично возразила Юлия и отпила остывший чай из чашки с выщербленным краем. – Я к этому готова. Все равно мне нечем себя занять…
– Когда я слышу такое от тебя, и таких как ты, мне хочется визжать и кусаться! – воскликнула Надя, и ее серые глаза блеснули фиолетовыми огоньками. – Столько нужно всего! Неужели ты не видишь, что реакция отступает и именно сейчас есть шанс воспользоваться этим? Умные люди наперечет – а ей, видите ли, нечем себя занять!
– Что ж, если тебе станет от этого легче, покусай меня, я буду даже рада, – усмехнулась Юлия. – Физическую боль я всегда легко могла терпеть, а отвлечься ею на некоторое время вполне можно. Помнишь, у графа Толстого: «Князь Андрей не спал. Боль развлекала его…» – Я это очень понимаю. К тому же, если я пойду под венец с Сережей Бартеневым покусанной лучшей подругой, это будет… это будет по меньшей мере пикантно…
– Тьфу на тебя, Джулька!
– Пойми, Надюша, в отличие от тебя, я с детства не верю в то, что мы можем своей личной или даже коллективной волей что-то по большому счету поменять в окружающем нас мире. Все идет как идет, и будет так, как будет, как бы мы не суетились. Можно считать это проворачивающееся колесо волей Божьей, можно чем-то еще, но мы по сравнению с ним все равно, что муравей в дорожной колее, по которой едет телега… А вот в наших собственных и в ближайших к нам судьбах личные усилия вполне оправдываются. Здесь, если ничего не делать, так ничего и не будет. Поэтому так и происходит: ты действуешь в соответствии с тем, во что ты веришь, а я – в соответствии с тем, во что верю я. Ты – борешься за счастье народа, хотя, как я понимаю, этот самый народ тебя на это отнюдь не уполномочивал, а я – выхожу замуж.
Надя долго молчала, опустив голову. Видно было, что спокойная логика Юлии произвела на нее некоторое впечатление.
– Послушай, Джуля, но ведь ты умна и красива. Если тебе так хочется замуж, ты же могла выбрать себе в мужья кого-нибудь более умного… достойного… В конце концов, такого, с которым есть общие интересы…
– Можешь злиться или смеяться, но мне почему-то кажется, что у меня с Сергеем Владимировичем вполне найдутся общие интересы, – улыбнулась Юлия. – И умные приятели у меня, как ты знаешь, имеются. Вопрос в другом. Чтобы жить так, как я хочу, мне нужны деньги. У нас их давно нет, так как папа? проигрывает все свои гонорары подчистую. А у Бартеневых они есть… Можно навесить на эту простую мысль всяческих гирлянд и побрякушек, как вешают на рождественскую елочку. Но мне не хотелось бы притворяться хотя бы перед тобой…
– Ты никогда не притворяешься перед собой, это уже много, – задумчиво сказала Надя. – Иногда мне кажется, что я вот не могу этим похвалиться и зачастую обманываю себя… Но так, просто ради денег, зачеркнуть все надежды на личное счастье… Почему ты думаешь, что никогда не полюбишь? Это ерунда, что возраст препятствие…
– Я не умею любить. Знаешь, как бывает, что у некоторых совсем нет музыкального слуха…
– Не наговаривай на себя! Что значит – уметь или не уметь любить? Мы дружим с тобой уже больше десяти лет, за это время я тебя порядочно узнала, и не раз имела случай лично убедиться в том, что на тебя можно положиться в трудную минуту. К тому же мне некоторое время казалось, что тебе вполне по-девически нравятся твои кузены. Сначала один, потом другой…
– Да, ты права, Надюша, они оба были очень юны и милы, у нас было общее взросление, открытия, тайны… Максимилиан освежал мою душу как морской ветер. А Александр был так романтически в меня влюблен… Если бы на нашем горизонте не появилась снова эта сумасшедшая цыганка, все могло бы сложиться совсем иначе…
– Юлия, глупо обвинять безумного ребенка в том, что он выжил вопреки обстоятельствам…
– Ты права: всем было бы лучше, если бы она тогда умерла. А желательно, еще раньше, в младенчестве. Но теперь, если ты помнишь, она давно не ребенок. У нее у самой уже есть дети, прижитые неизвестно от кого. Александр сбежал от нее куда глаза глядят, Максимилиан шатается по свету, пишет потусторонние стихи и сам становится год от года все более безумным. Она же, по слухам, живет в усадьбе (которую, кстати, Александр несколько лет обустраивал для нашей с ним жизни) не то с конюхом, не то с плотогоном, а может быть, и с ними обоими. Ты хочешь, чтобы я всему этому порадовалась? К тому же она периодически исчезает из Синих Ключей в неизвестном направлении и – что? Снова сходит с ума? Оборачивается волчицей? Иным фольклорным персонажем?
– Джуля! Ты что, собираешь деревенские сплетни о Любе Кантакузиной?! – удивилась Надя. – Я думала, после отъезда Алекса ты сто раз выкинула ее из головы…
– Да я иногда и сама себе удивляюсь, – пожала плечами Юлия. – Смешно, право… Впрочем, все это уже не имеет значения. Надя, вот тебе листок бумаги, сейчас я объясню тебе, как приблизительно выглядело то ожерелье…
– Выглядело?! – недоуменно переспросила Надя. – Так ты имеешь в виду какое-то реальное ожерелье? Ты его где-то видела? И куда же оно потом подевалось?
Юлия поколебалась несколько мгновений.
– Да, видела. Это ожерелье когда-то принадлежало Наталье Александровне Осоргиной. Оно шло ко мне, к моим чертам просто загадочно, изумительно. И Алекс обязательно подарил бы его мне… Но… Черт, кто бы мог подумать, что я вообще могу испытывать такое сильное чувство, как ненависть! И к кому? Боже, к кому?!..
Глава 11
в которой Люша и Марыся совершают закупки, революционер Январев встречается с соратницей по баррикадам, а князь Сережа обсуждает с Юлией фон Райхерт перспективы их брака.
– Марыська, у меня душа рвется!
– Небось не порвется. Одна душа человеку на жизнь дана, потому скроена и сшита накрепко…
– А если у меня две души?
– Так тем паче, чего жалиться? Одна порвется, в другой ходи. Вспомни Хитровку: не у каждого человека по нынешним временам есть перемена платья. А уж наличная перемена души… это и вовсе на чудеса тянет… А от тягомотины бессмысленной завсегда дело спасает. Пошли-ка со мной, я все равно собиралась нынче для трактира закупаться… Никому ведь серьезного не поручишь – все напортачат, все сделают из рук вон… Все самой надо…