Доктор Сон, стр. 24

Ее волосы, как правило, заплетенные в косу или уложенные сложными узлами на голове, чтобы продемонстрировать обширную коллекцию старинных гребней и заколок, колыхались вокруг головы хаотичным облаком в духе Эйнштейна. Она не успела накраситься, и даже в своем полубезумном состоянии Люси поразилась, насколько же Кончетта постарела. Впрочем, она и была старухой. Восемьдесят пять – более чем почтенный возраст, но до нынешнего утра ухитрялась выглядеть пожилой женщиной, которой чуть перевалило за шестьдесят.

– Я бы приехала на час раньше, если бы сумела найти кого-то, чтобы присмотреть за Бетти. – Это был ее дряхлый боксер.

Она тут же перехватила исполненный упрека взгляд Дэвида и ответила на него:

– Да будет тебе известно, что Бетти при смерти. А после разговора с тобой по телефону у меня не было чрезмерных причин волноваться за Абру.

– Быть может, теперь они появились? – спросил Дэвид.

Люси бросила на него предостерегающий взгляд, но Четта оказалась готова к упреку.

– Да, появились. – Она протянула руки. – Дайте ее мне. Проверим, не успокоится ли она ради Момо.

Но и на руках у Момо Абра не затихла, как бы та ни укачивала ее. Не помогла и тихая, но удивительно мелодичная колыбельная (насколько понял Дэвид, итальянская версия «Колес автобуса»). Потом они по очереди снова попытались расхаживать с плачущей девочкой на руках: кругами по смотровой комнате, вдоль коридора и обратно. Крики не смолкали. В какой-то момент у входа возникла суета, и в приемный покой на каталке ввезли действительно серьезно раненного человека – по крайней мере так показалось Дэвиду, – однако в смотровом кабинете номер четыре больше никто не обратил на это внимания.

Без пяти девять дверь комнаты открылась, и вошел семейный педиатр Стоунов. Доктора Джона Долтона Дэн Торранс отлично знал в лицо, хотя и не по фамилии. Для Дэна он был просто доктором Джоном, отвечавшим за приготовление кофе на всех вечерних встречах группы АА по четвергам в Норс-Конвее, которые посвящались изучению «Большой книги».

– Ну, слава Богу! – воскликнула Люси, тут же сунув плачущую дочь в руки педиатра. – Мы несколько часовдожидались помощи от вас!

– Когда вы позвонили, я как раз был в пути. – Долтон прижал Абру к плечу. – У меня было несколько местных вызовов, а потом еще пациент в Касл-Роке. Вы ведь слышали, что произошло?

– Слышали о чем? – спросил Дэвид. Когда дверь открылась, он впервые заметил, что в коридорах больницы стало многолюдно, причем разговоры велись на возбужденных, повышенных тонах. Кое-кто даже плакал. Принимавшая их медсестра прошла мимо с красным лицом, опухшим от слез, все еще стекавших по щекам. На орущего ребенка она даже не взглянула.

– Пассажирский самолет врезался в здание Всемирного торгового центра, – объяснил Долтон. – И вряд ли случайно.

Это был рейс номер 11 компании «Американ эйрлайнз». Рейс 175 авиакомпании «Юнайтед эйрлайнз» протаранил южную башню Всемирного торгового центра семнадцать минут спустя, в 9.03. И ровно в 9.03 Абра внезапно перестала кричать. В 9.04 она уже крепко спала.

По пути обратно в Эннистон Дэвид и Люси слушали радио, в то время как Абра преспокойно спала в детском креслице на заднем сиденье. Слышать новости было невыносимо, но и выключить… немыслимо. По крайней мере пока ведущий перечислял названия авиакомпаний и номера рейсов разбившихся лайнеров: двух в Нью-Йорке, одного в Вашингтоне и еще одного в сельской Пенсильвании. Потом Дэвид протянул наконец руку и выключил магнитолу, прервав поток леденящих душу сообщений.

– Люси, мне надо тебе кое о чем рассказать. Мне приснилось…

– Я знаю, – прервала она его бесстрастным тоном человека, находящегося в глубоком шоке. – Я тоже видела сон.

К тому времени когда они пересекли границу Нью-Гэмпшира, Дэвид начал подозревать, что мог ошибиться насчет той сорочки.

В городке штата Нью-Джерси на западном берегу реки Гудзон расположен парк, названный в честь самого знаменитого из местных жителей. В ясный день оттуда открывается превосходный вид на Нижний Манхэттен. Истинный Узел в полном составе прибыл в Хобокен восьмого сентября, расположившись на частной парковке, которую они арендовали на десять дней. Папаша Ворон все устроил. Красивый и представительный мужчина примерно сорока лет, Ворон предпочитал футболку с надписью «ДУША КОМПАНИИ». Хотя, разумеется, официальными делами от имени Узла он занимался в строгих костюмах с галстуком. Этого ожидали от него лохи. По документам он значился как Генри Ротман. Юрист, получивший образование в Гарварде (выпуск 1938 года), он всегда носил при себе только наличные. Истинные располагали состоянием, превышавшим миллиард долларов и хранившимся на разных счетах по всему миру, вложенным в золото, бриллианты, редкие книги, марки и дорогие произведения искусства, но при этом они никогда не расплачивались чеками или кредитными карточками. Каждый, даже Горошинка и Стручок, которые вообще выглядели детьми, носили при себе пачки десяток и двадцаток.

Как однажды выразился Джимми Счетовод: «Мы живем по принципу «плати и неси». Платим наличными, и лохи нас несут». Сейчас Джимми заменял Истинным бухгалтера, но в бытность свою лохом он когда-то принадлежал к банде Куонтрильских рейдеров (так их назвали через много лет после окончания войны), отличался буйным нравом, носил пальто из буйволовой кожи и не расставался с карабином Шарпса. За прошедшие десятилетия нрав его заметно смягчился, и он даже вывесил у себя в передвижном домике портрет Рональда Рейгана с личным автографом.

Утром 11 сентября Истинные наблюдали за разрушением башен-близнецов со своей стоянки, передавая друг другу четыре бинокля. Из парка имени Синатры вид был бы гораздо лучше, но Роуз не пришлось никому объяснять, что собраться там заранее значило навлечь на себя подозрения… а в ближайшие месяцы и годы Америка станет нацией очень подозрительных людей: увидел – сообщи.

Только около десяти утра, когда толпы людей уже заполнили набережную и им ничто не угрожало, они тоже перебрались в парк. Юные близнецы Горошинка и Стручок толкали инвалидную коляску, в которой сидел Дедушка Флик. Дедушка носил бейсболку с надписью «Я ВЕТЕРАН». Его длинные, по-детски тонкие волосы торчали из-под краев, как пучки ковыля. Было время, он называл себя ветераном испано-американской войны. Потом Первой мировой. Сейчас это была Вторая мировая, а лет через двадцать он планировал переключиться на Вьетнам. С подробностями и деталями боевых походов проблем не возникало: старикан обожал читать военные мемуары.

Парк имени Синатры был буквально забит народом. Большинство собравшихся мрачно молчали, но многие плакали. Энни Фартук и Черноглазка Сью пришлись как нельзя кстати – обе умели рыдать на заказ. Остальные нацепили соответствовавшие случаю маски скорби, ужаса и недоумения.

Словом, члены Истинного Узла полностью слились с толпой. Как и всегда.

Зеваки приезжали и уезжали, но Истинные не трогались с места почти весь день, который выдался безоблачным и красивым (если не считать клубов черного дыма, окутавших почти весь Нижний Манхэттен). Они выстроились вдоль металлического ограждения набережной и не общались между собой, а лишь смотрели. И дышали полной грудью, как туристы из прерий Среднего Запада, спешащие в штате Мэн надышаться свежим морским воздухом. В знак траура Роуз сняла свой цилиндр и держала его в руке.

Только после четырех часов они направились обратно к своему лагерю на стоянке, исполненные новых сил. Они вернутся на следующий день, и на следующий, и через два. Они будут возвращаться, пока не исчезнут последние витавшие над этими местами остатки пара, а потом тронутся в путь.

К тому времени совершенно белые волосы Дедушки Флика приобретут стальной оттенок, а инвалидная коляска станет не нужна.

Глава 3

Ложки

От Фрейзера до Норс-Конвея было двадцать миль, но Дэн Торранс проделывал это путешествие вечером каждого четверга. Отчасти потому, что мог теперь себе это позволить. Он работал в Доме имени Хелен Ривингтон, получал приличное жалованье и даже вернул права. По такому случаю он обзавелся автомобилем. Не бог весть чем – всего-навсего трехлетним «шевроле-каприс» с дешевыми покрышками и плохой магнитолой, – но двигатель был в полном порядке, и каждый раз, заводя его, Дэн чувствовал себя самым везучим человеком во всем Нью-Гэмпшире. Он думал, что, если ему никогда больше не придется ездить на автобусе, он сможет умереть счастливым. Был январь 2004 года. Если не считать нескольких случайно перехваченных чужих мыслей и образов (и некоторых специфических обязанностей, которые ему порой приходилось выполнять в хосписе), сияние практически не давало о себе знать. Он бы в любом случае не отказался от этих обязанностей в хосписе, но теперь, проведя некоторое время с АА, начал видеть в них своего рода способ возместить ущерб, что бросившие пить люди считали почти столь же важным, как и полное воздержание от алкоголя. Через три месяца он сможет отметить три года трезвости.