Кориолан, стр. 23
Не принимай за злобу резкость, ибо
Тебе, как я сказал, он не враждебен,
А просто по-солдатски груб с тобой.
Об этом хватит.
Пусть народ расскажет,
За что, меня избрав единогласно,
Он отменил свой выбор, чем нанес
Бесчестье мне?
Не мы, а ты — ответчик.
Ты прав. Ответ — за мною. Говори.
Тебя мы обвиняем в том, что ты
Пытался стать тираном, ниспровергнув
Законы и правопорядок в Риме.
Поэтому тебя мы объявляем
Изменником народу.
Я — изменник?!
Спокойней! Вспомни, что ты обещал нам.
Испепели народ, о пламя ада!
Изменник? Я? Трибун, ты клеветник!
Когда б гнездилось целых двадцать тысяч
Смертей в твоих глазах, когда б зажал
Ты двадцать миллионов их в руках
И столько же на лживом языке
Таилось у тебя, то и тогда бы
Сказал я: «Лжешь!» — не с большею боязнью,
Чем я молюсь богам.
Народ, ты слышишь?
Тащите на скалу его!
Молчать!
Нам нет нужды в дальнейших обвиненьях.
Его дела и речи вам известны:
Он бил эдилов ваших, вас ругал,
С мечом в руке противился закону,
А ныне издевается над теми,
Кто властью облечен судить его.
Все это столь преступно, что повинен
Он в явной государственной измене
И смерти подлежит.
Но так как Риму
Служил он честно…
Что болтать о службе!
Я говорю о том, что знаю.
Уходит он! Уходит враг народа?
Врага изгнали! Он уходит! У!..
(Кричат и бросают шапки вверх.)
Последуйте за ним к воротам Рима
И с той же самой злобою, какою
Преследовал он вас, над ним посмейтесь. —
А мы пройдем со стражей через город.
Да сохранят трибунов наших боги!
Проводим до ворот его! — Пошли!
Уходят.
АКТ IV
Перед воротами Рима.
Входят Кориолан, Волумния, Виргилия, Менений, Коминий и несколько молодых патрициев.
Не плачьте. Пусть прощанье будет кратким.
Скотом бодливым и многоголовым
Из города я вытолкнут. — О мать,
Где мужество твое былое? Прежде
Твердила ты, что бедствия большие
Для сильных духом служат пробным камнем,
А заурядный человек способен
Сносить лишь заурядные несчастья —
Ведь по морю безбурному плывут
Любые корабли с успехом равным —
И что лишь тот, кто мудр и благороден,
Умеет сохранять невозмутимость
Под злейшими ударами судьбы.
Ты мне сама внушила эти мысли —
Залог непобедимости души,
Воспитанной на них.
О небо, небо!
Жена, прошу тебя…
Да истребит
Багровая чума весь римский люд
Торговый и мастеровой!
Зачем?
Когда исчезну я, меня оценят.
Мать, ободрись. Ведь ты же говорила,
Что ты, будь Геркулес твоим супругом,
Шесть подвигов сама бы совершила,
Чтоб облегчить его труды. — Прощайте,
Жена и мать. — Не унывай, Коминий,
А я не пропаду. — Менений верный,
Твоя слеза скупая солонее,
Чем слезы молодых. Она отрава
Для старых глаз.
(Коминию.)
Мой бывший полководец,
Я помню, ты умел взирать бесстрастно
На сердце леденившие картины.
Втолкуй же этим женщинам печальным,
Что плакать при ударах неизбежных
Не менее нелепо, чем смеяться. —
Ты знаешь, мать, что мужество мое
Тебе всегда служило утешеньем.
Так верь, хоть ухожу я одинокий,
Как в логове дракон, который сеет
Повсюду ужас тем, что он невидим
И людям лишь по россказням знаком, —
Что над толпой возвысится твой сын,
Коль хитростью ее не будет сломлен.
Мой первенец, куда же ты пойдешь?
Пускай проводит добрый наш Коминий
Тебя немного. Тщательно обдумай
Свой путь, чтобы опасностям случайным
На нем не подвергаться зря.
О боги!
Сопровождать тебя я буду месяц,
А там увидим, где тебе остаться,
Так, чтоб могли мы вести слать друг другу
И чтоб потом, когда приспеет время
Потребовать возврата твоего,
Нам не пришлось разыскивать тебя
По белу свету, ибо проволочка
Со стороны просителя способна
Расхолодить дающих.
Нет, прощай!
Немолод ты и чересчур пресыщен
Трудами боевыми, чтоб скитаться
С тем, кто их алчет. У ворот простимся. —
Жена и мать, любимые мои,
И вы, друзья чистейшей, лучшей пробы,
Идем. Как только выйду из ворот,
Скажите: «В добрый час!» — и улыбнитесь.
Прошу, идем. Пока топчу я землю,
К вам постоянно будут приходить
Известья обо мне, но никогда
Не скажут вам, что Марций стал иным,
Чем раньше был.
Не приходилось слышать
Мне слов, достойней этих. Полно плакать.
Идем… Эх, если б с этих старых плеч