Наваждение (СИ), стр. 46
– Нет! – Софи сокрушенно вздохнула. – В том-то и дело, что не успела. Дочка меня разбудила…
– Ай, беда! Что ж делать-то теперь? Ждать, пока снова во сне явится?
– Искать надо! – твердо сказала Софи.
Еще накрутив чувствительную Акулину, и едва ль не сама испугавшись, Софи отправилась осматривать квартиру. В спальных покоях Ксении вдруг самым мистическим образом заворчало, а потом и зашевелилось богатое одеяло на кровати покойной хозяйки. Софи округлила глаза и зажала рот ладонью, чтобы не закричать.
– А, так это эти… – махнула рукой вовсе не испугавшаяся Акулина. – Мерька, Коська – а ну, подите сюда, сахару дам!
Из-под одеяла, все еще тихонько ворча и огрызаясь, вылезли две крупные, согнутые крючком левретки. Дрожа и переминаясь на тонких лапах, они вытянули длинные морды в сторону Софи и напряженно принюхивались.
– Как, ты говоришь, их зовут? – переспросила Софи.
– А, енти… Констанция и Эсмеральда, – ответила Акулина. – Барыня так звала. Я зову Кося и Меря. Ничего, как жрать захотят, так идут. Но все тоскуют… Тоже твари Божии, без любви чахнут… да и кавалера ихнего убили…
– Убили?
– Точно так. В ту же ночь, когда и барыню мою горемычную. Придушили. Роланд его звали… Барыня говорила: лыцарь…
– Роланд… – повторила Софи. – Можно предположить, что он погиб истинно рыцарской смертью, до последнего защищая свою хозяйку…
– Точно, а я и не подумала! – умилилась Акулина. – Да только что ж он мог, убогий такой… – она со здоровым крестьянским осуждением взглянула на жалких собачонок. – Выдумают же такое… Эти-то под кровать забились и после два дня не вылезали…
– А что ж с ними теперь будет-то?
– Не знаю, – Акулина вздохнула. – У барыни родных не осталось, чтоб взяли их. А они уж старые, видите, все морды седые. Кому надо? На живодерню, должно, отдадут… Да я, по правде говоря, не знаю, что со мной-то будет…
Одна из левреток, вроде бы Констанция, осторожно, по кровати, подошла к Софи, понюхала, а потом и лизнула ее опущенную руку. Софи опустила взгляд и встретилась с лиловыми глазами собачонки. В глазах умирала печальная, никому не нужная жизнь. Отчего-то Софи показалось, что старая левретка, всю жизнь проведшая среди людей, поняла слова, только что сказанные Акулиной, и уже почти смирилась с ними.
– Да за что же на живодерню-то?! – строптиво воскликнула Софи. – Я их к себе, в усадьбу возьму. Пусть доживают в деревне…
– Правда? – явно радуясь избавлению от ненужной обузы, но не без подозрительности спросила Акулина. – Да только на что же вам? – ее крестьянский ум никак не мог примириться с бескорыстным приобретением такой никчемной вещи, как две старых левретки.
– В память Ксенички, – торопливо, но вполне правдоподобно соврала Софи. – Я знаю, ей было бы приятно, что я их присмотрю… Констанция, Эсмеральда, собирайтесь, едем!
Следующим вечером Софи появилась в Люблино, таща под мышками двух унылых, одетых в атласные попонки ливреток, покорно свисающих, как два игрушечных коромысла.
– Господи, это еще что? – спросила Мария Симеоновна, которая вместе с Павлушей просматривала на веранде свежие газеты. – Где ты взяла этих уродцев?
– Вы не поверите, но у меня скончалась еще одна подруга, – радостно сообщила Софи. – Она оставила мне левреток. Но! Никаких публичных домов!
Мария Симеоновна выразительно покрутила пальцем у виска и демонстративно отвернулась от невестки.
– Какие холосые собачки! – умильно прошепелявил Джонни, который вместе с Милочкой выбежал встречать Софи. Следом за детьми вышла нянька Джонни, пожилая степенная крестьянка. Почти не наклоняясь, мальчик поцеловал Эсмеральду в мокрый кожаный нос. Нянька поморщилась и тут же вытерла губы Джонни большим красным платком.
– Тебе они нравятся, Джонни? – обрадовалась Софи. – Вот и отлично! Я тебе их дарю!.. Марфа, вы поможете ему их устроить? И проследите, чтобы Кришна их сразу не покалечил. Потом, я думаю, он привыкнет…
Софи поставила собачонок на пол. Они мелко дрожали, испуганно оглядывались и не двигались с места. Марфа, подобрав юбки, осторожно нагнулась, и одобрительно прищелкнув языком, осмотрела богатые попонки.
– Мой Вовка тоже всякую тварь любил, – наконец, сказала она, тем самым, по-видимому, признавая право левреток на существование.
– Вот эта будет моя! – сказала Милочка Джонни, указывая на Констанцию. – А вот эта – твоя. Договорились?
Джонни кивнул, ничего не поняв. Идея частной собственности была ему совершенно чужда. Мысль же, что в чьей-то собственности может находиться живое существо, вообще никогда не смогла бы уместиться у него в голове. Если бы кто-то сумел ему втолковать, что Кришну в усадьбе считают именно его, Джонни, котом, он бы долго смеялся, а потом сообщил, что с таким же успехом можно самого Джонни считать человеком Кришны.
Глава 14
В которой Софи посещает художественный салон, а остячка Варвара собирается ехать в Северо-Американские штаты к индейцам
– Что вам угодно? – незнакомая Софи, молоденькая, премиленькая в кудельках девушка расцвела белозубой улыбкой. – Вот, ширмочки новые, не желаете взглянуть?
– Желаю взглянуть на Варвару Алексеевну лично, и как можно скорее, – ровно сказала Софи, оглядывая помещение салона и цепким взглядом отмечая произошедшие изменения.
Судя по всему, дела в салоне Варвары Остяковой шли вовсе даже неплохо. Расположенный почти в самом устье Псковской улицы (от подъезда едва ли не целиком видна была Воскресенская площадь), уже само?й огромной разноцветной вывеской он привлекал внимание прохожих и проезжих петербуржцев.
Оглядевшись кругом, даже Софи, вполне нынче равнодушная к любому виду украшательства, готова была признать непустоту громкого утверждения.
В наличие имелись и, благодаря выгодному, в объеме расположению, тут же открывались взгляду взыскательного покупателя (все перегородки в салоне были снесены, составив огромный, высокий и светлый торговый зал): ширмы с диковинными птицами и цветами; расписные стульчики, колыбельки и даже ночные вазы; разнообразные фигурки, выполненные из дерева, бронзы и стекла; абажуры из ткани и гофрированной бумаги, фантастически закрученные этажерки и покрытые лаком поделки из корней и сучьев; тканые и вязаные ковры и дорожки самых различных, явно этнографических расцветок и узоров; музыкальные инструменты разных народов; луки, арбалеты, кинжалы и иное холодное оружие престранного вида, про которое не сразу можно было и разобрать, для чего оно предназначено и как именно наносит вред человеческой плоти; нашейные, налобные украшения, кольца и браслеты, выполненные из дерева, камня, кожи и металла, все – удивительных, непривычных форм, каких не встретишь в ювелирных лавках, и вместе с тем не лишенные какой-то диковатой гармонии и соразмерности.
Хозяйка салона, внезапно появившаяся из почти незаметной и невысокой двери, выглядела весьма экзотично, под стать своему выставленному на продажу товару. Чрезвычайно, на взгляд европейца, широкие скулы, большие, чувствительные, трепещущие ноздри (казалось, что женщина непрерывно к чему-то принюхивается), косо прорезанные, длинные глаза. Невысокий рост превращал крепкое от природы сложение Варвары в подобие полнотелости, но на самом деле мягкой и услужливой полноты русских матрон в ней не было совершенно: все ее одетое на широкую кость тело было жилистым, сильным и жестким на ощупь.
– Софи, я рада тебя видеть! – приветствовала гостью хозяйка. – Пойдем ко мне. Или ты хочешь сейчас что-нибудь выбрать?
– Нет, – отмахнулась было Софи, но тут же поправилась. – Тут у тебя много красивых вещей, Варвара. Я потом обязательно что-нибудь приобрету…
– Та-та-та! – с неложным негодованием воскликнула Варвара. – Опять! Сколько можно говорить: ты можешь взять все, что тебе понравится!