Глаз бури, стр. 94
«Наверное, это оттого, что я стала женщиной, – решила Софи. – Туманов немного приучил меня…»
Потом Ирен как бы пришла в себя и стала прощаться и извиняться за причиненные Софи неудобства. Все это было уже скучно и неловко обеим, но ничего невозможно было изменить, и они топтались на пороге, и говорили что-то вежливое и необязательное, пока Тимофей допивал чай и надевал тулуп, а кухарка совала ему в карман кусок пирога, завернутый в вощеную бумагу.
Потом Софи смотрела через стекло на отъезжающие сани и махала рукой, а после долго стояла у окна, за которым летел снег, кралась вдоль домов кошка и качался голубой фонарь. Бабочки бились в стекло, призрачно отражались в нем, садились Софи на волосы и плечи. Ей было грустно и очень хотелось вернуть Ирен и еще что-то такое, чего, быть может, и не было вовсе на свете.
Глава 26
В которой деловые люди обсуждают непонятные препятствия, возникшие на их пути, а Софи покидает квартиру на Пантелеймоновской
– И что ж, Петрович, вовсе ничего сделать нельзя? – Туманов вопросительно нахмурил лохматые брови.
– Увы, ничего! Уплыла фабрика. Как есть уплыла, – Лукьянов, нестарый, но уже совершенно лысый служащий Туманова, управляющий всеми портовыми делами, пожал плечами. – В последний момент перекупили. Кто мог такое заране предположить? Подстраховались тогда бы… Но… Цену едва не в полтора раза взвинтили…
– Кто ж купил? И что Горюнов? Не побоялся нашего гнева?
– Горюнову про нас, да и вас лично такого порассказали, что он спать перестал. Что и мошенничаем мы напропалую, и лицензии у нас поддельные, и судебное определение имеется, и едва ли не ассигнации фальшивые… А уж прочего, до личностей касающегося, я и повторять не возьмусь. И все солидно так, с доказательствами… У меня в горюновской конторе человечек был свой, прикормленный, он и рассказал… Так что он любому покупателю был бы рад. Особливо с прибытком.
– Кто ж покупатель?
– Тут тоже непонятно. По бумагам выходит купец Савельев Иван Никодимович. А по факту – никак он не мог канатную фабрику купить. Нет у него таких доходов. И наследства он не получал.
– Что ж выходит?
– Купили на подставное лицо, как и вы сами почасту делали.
– Кто ж настоящий хозяин?
– Неведомо пока. Ищем.
– Да уж найдите. Интересно мне.
– И то, – вступил в разговор Андрей Кондратьевич Измайлов, невысокий кряжистый мужчина со слегка бульдожьим выражением лица. – Надобно разобраться, что за штуки вокруг творятся… Понять…
– У тебя тоже, Кондратьич? – живо обернулся к нему Туманов.
– И то, – Измайлов кивнул. – И, главное, я говорю, не понять ничего. То одно сорвется, то другое не сладится. Начнешь разбираться, иногда вообще глупость какая-то всплывает. Кто-то кому-то что-то сказал, якобы предупредил по дружбе, или письмо какое подкинул…
– Письмо? – разом насторожился Туманов. – Ты хоть одно видал?
– Нет, на что мне? Я ж говорю – глупость. В общем-то дело ясное… Вы, Михал Михалыч, столько чужих мозолей отдавили, что можно было б ждать… Но как уж больно кучно оно пошло…
– Ты думаешь, это мне мстит кто-то? Ладно. Клевещет на меня, слухи распускает, это я понять могу. Но зачем фабрики-то скупать, сбыт перебивать, в подряды лезть? Чего он хочет-то в конце концов?
– А ты не знаешь! – издевательски протянул из угла Нелетяга, который дремал, пока деловые люди обсуждали свои промышленные, абсолютно не касавшиеся до него вопросы. – Уничтожить тебя, растоптать, чтоб и духу твоего в Петербурге не осталось. А потом, может, твое место занять…
– Занять мое место? – изумился Туманов. Видно было, что такой оборот дела попросту никогда не приходил ему в голову. – Вот это ты штуку сказал! Да я в Петербурге – всеобщее бельмо на глазу, всем мешаю. Кому ж такое завидно?!
– Кажется, нашелся кто-то, – вздохнул Иосиф. – Вот бы нам и сообразить теперь…
– Константин? – нерешительно спросил Туманов. – Ряжский? А может, мне с ним напрямики переговорить? Вроде как честь по чести? Он, конечно, вилять по-всякому от торговых людей научился, но ведь и начало в речку не кинешь…
– Не знаю, будет ли прок, – с сомнением сказал Нелетяга. – Не спугнуть бы теперь…
– Да чего уж тут…
– Про что вы тут говорите, я не ведаю, – решительно вмешался в разговор Измайлов. – А только поскорее хотелось бы. Работать невозможно спокойно… Поневоле отовсюду пакостей ждать начинаешь, с самых невинных дел. Аппетит портится, сон… – Андрей Кондратьевич погладил себя по округлому, обтянутому жилеткой животику.
– Хорошо, хорошо, Кондратьич, не беспокойся… Разберемся вскорости. Все эти пакости явно из одного гнезда лезут. Найдем и разорим к чертовой матери!
– И то ладно! – вздохнул Измайлов, поднимаясь. – Полагаюсь, Михалыч, на твое слово…
– Что ж, Иосиф? – спросил Туманов спустя некоторое время. – Как будет-то? Иногда думаю: на что мне тягаться? Могу ль узнать, сдюжить? Наверное, могу. Но веришь ли, даже любопытства не осталось… Может, и вправду – уехать? Сразу все и кончится. Взять Софью с собой…
– Тебе решать, – покачал головой Нелетяга. – Но лучше б все же узнать сперва, что тут к чему. Саджун…
– Это – да. Это – конечно… Я б мог ее тоже с собой увезти. Что ей-то здесь?
– Вместе с Домогатской? Ты в своем уме?
– Да, ты прав. Что-то я вовсе нехорош…
– Ничего, прорвешься, коли захочешь. Анекдот про медвежий театр знаешь?
– Нет. Медвежий, говоришь? Расскажи.
– Медвежата в лесу пристают к отцу: пап, покажи театр, покажи театр! Он сперва отнекивается, мол, сколько можно, надоело уже. Но они все лезут, и большой медведь соглашается. Садится на пень, достает из мешка два черепа. На одном – охотничья шляпа с пером, на другом – егерская фуражка. Медведь берет черепа в лапы, поворачивает друг к другу и говорит как бы за них:
«А что, Петрович, есть ли в этом лесу медведи?»
«Да нет, Андреич, ну какие тут медведи!»
Туманов от души захохотал, Нелетяга даже не улыбнулся.
– Софья, погляди, я тебе висюльку купил, – громко и нарочито весело сказал Туманов, заходя в комнату Софи. – Нравится?
– Какую висюльку, Михаил? Почему – висюльку? – Софи оторвалась от книги и недовольно взглянула на Туманова. Глаза ее казались опухшими, не уложенные волосы растрепались. – Никогда не поверю, что ты не в состоянии запомнить названий ювелирных изделий. И сколько раз тебе надо говорить: воспитанный мужчина, прежде, чем войти в комнату женщины, стучится. Понимаешь? Вот так: тук, тук, тук! – Софи постучала по крышке орехового трюмо.
– Да ладно тебе! – Туманов примирительно махнул рукой. – Ну, невоспитанный я, такой. Ты чего, раньше, что ль, не знала? Взгляни хоть…
Софи покорно взяла из рук Михаила сафьяновую коробочку, окинула тусклым взглядом довольно изящную вещицу: мелкие жемчужинки, оправленные в серебро, и представляющие цветок ландыша.
– Красиво. Спасибо тебе, – тихо сказала она.
– На здоровьичко. Да только тебе, гляжу, не больно-то в радость. Скучала опять?
– Нет, все хорошо.
– Понятное дело, – раздумчиво сказал Михаил, опускаясь рядом с Софи на кровать и наматывая себе на пальцы ее распустившиеся локоны. – Этакие штуки, если поглядеть, так все одно и то же… А вот видал я когда-то одну вещицу! Вот тебе бы ее подарить… Да нельзя!
– Отчего? Дорого слишком? – с проблеском интереса спросила Софи.
– Да нет, не в том дело! Она давно из России ушла и пребывает сейчас, если все верно сложилось, в короне Будды – главного восточного бога.
– А что за вещь?
– Сапфир. Вот такой огромный, – Туманов раздвинул большой и указательный пальцы. – Имя у него – Глаз Бури.
– Странное имя.
– Нет. Ты знаешь, что это такое – глаз бури?
– Ну, полагаю, такая аллегория. Вроде «ветер дует щеки» и все такое…
– Нет. Глазом бури моряки называют такое место в центре урагана, где стоит полный штиль. Вокруг все бушует, молнии сверкают, волны ходят, как горы, а там – светло и тихо. Длится это недолго, но… Страшноватое, я тебе скажу, место…