Глаз бури, стр. 125
Софи продолжала перебирать варианты, и в конце концов поймала себя на вполне серьезном рассмотрении истории, в которой фигурировали непременные цыгане, неизвестно для чего укравшие одного из близнецов прямо из спальни будущей баронессы… Как литератор и просто здравомыслящий человек Софи умела вовремя остановиться. Цыгане и разлученные близнецы – это было уже явно слишком для обыкновенной, а не романной жизни.
«Спать! – вслух приказала она себе. – Немедленно спать! Завтра приезжает Михаил и так или иначе все прояснится. Может быть, Иосиф сумеет понять, кто и за что убил бедную Лизу… А ведь она все-таки купила азбуку и пыталась по ней научиться читать. Теперь уж не научится… Черт! Черт! Черт! Спать!»
– ВЫ звали, Софья Павловна?! – в комнату просунулось расплывчатое в темноте лицо Ариши. Длинная белая рубаха мела дощатый пол.
– Нет, нет, Ариша! Это я о своем. Иди, спи.
– Полнолуние нынче, – помолчав недвижно, заметила девушка. – Бесы гуляют. Оттого и тревожно.
– Да. Возможно, все дело именно в гуляющих бесах, – согласилась Софи, отворачиваясь к стене. – Ты иди, Ариша, спи.
– Спокойной вам ночи, – горничная развернулась, и глянув через плечо, тихонько добавила. – А только иконку хоть какую в комнату поставить бы надобно… И чего противитесь? Коли не веруете, разве мешать станет? А нечистому – убыток…
– Потом, потом! – Софи, не оборачиваясь, протестующе замахала рукой. – Завтра, Ариша! Богословские споры вести я нынче, уж прости, не расположена…
Горничная тихонько вышла, притворив за собой дверь. Холодный свет луны рисовал на полу голубые ромбы. В разросшемся кусте орешника за окном неуверенно пробовал голос первый соловей.
Глава 36
В которой Кусмауль допрашивает Туманова и встречается в ресторане с Иосифом Нелетягой. Софи вспоминает Оле Лукойе и грустит во время ночного дождя
Туманов сидел на стуле тяжело, вдавившись задом в вытертое сиденье и опираясь об стол локтями. Глаза его были обведены темным, веки припухшие, губы обветрены и плотно сжаты. На скулах ходили желваки. Он был опасен и напоминал поднятого охотниками медведя.
Кусмауль находился у себя, в знакомом кабинете и потому ничего и никого не боялся. Он предвкушал. Множество удобных и приятных мелочей окружали его и оказывали ему поддержку. Пепельница с фигуркой богини правосудия (сам Кусмауль никогда не курил, берег здоровье, но чтобы разговорить посетителя, иной раз приходилось потерпеть дым…); чашка саксонского фарфора с видом Рейна (в ней он пил чай); щипчики для сахара с посеребренными ручками; письменный прибор из редкостного, коричневатого малахита… Все это и многое другое всегда находилось под рукой и обеспечивало старому следователю ощущение относительной устойчивости и неизменности мира. Конечно, он понимал, что все эти вещи скорее всего его переживут, и после его смерти малахитовый прибор будет также служить кому-то другому, кто и имени-то Густава Карловича знать не будет, но… Думать о подобных предметах – вредно для нервов и пищеварения. Потому не следует…
– Такое у меня ощущение, что мы с вами и прежде видались, Михаил Михайлович… Где бы это и по какому поводу? Не припомните ль?
– Не знаю, – Туманов равнодушно пожал плечами. – Может быть. Не помню.
– А позвольте спросить, где вы находились 17 числа данного месяца, с пяти до десяти часов вечера? Опишите подробно все ваши действия и места, которые посещали…
– Я ездил по городу. Это может подтвердить мой кучер, Мартын. Впрочем…
– Впрочем, Мартын, как на грех, немой! – не скрывая язвительности, подхватил Кусмауль. – Странно, не так ли? И вообще непонятно – зачем держать на службе немого кучера? Разве что для того, чтобы он не мог никому рассказать того, чему был свидетелем… Как же он?…
– Лошади его понимают. А боле мне… Речь он по губам читает лучше иных, которые слышат… Что ж, правильно, если б я его выгнал и он в тати пошел?… Заезжал я потом куда-то, выпить, поесть… Должно быть, там обслуга меня вспомнит…
– А не встречались ли вы часом с убитой девицей, Лизаветой Федосовой?
– С убитой не встречался, а живьем, да, видал ее в тот день.
– Прекрасно! Прекрасно! И с дворником разговаривали?
– Кажется, да. Но это я точно не помню.
– А что ж за дела у вас были с покойной? Вроде бы и не должно быть никаких…
– Мои с ней дела никого не касаются. А что до ваших вопросов, так я Лизу не убивал. Напротив, если б знал, кто это паскудство смастрячил, самолично бы ему шею свернул. Лиза нравилась мне… родственную душу я в ней чуял… ежели вы можете такое понять…
– Понять я, дорогой Михаил Михайлович, могу все, что угодно. Правда мой собственный профессиональный опыт говорит, что чаще всего убивают друг друга как раз именно-таки родственные души. Чужие как-то стороной расходятся… Да и факты, как известно, упрямая вещь. А они говорят, что вы в тот день были последним, кто видел девицу Федосову живой. К тому же в спине ее нашли нож из вашего заведения…
– Да что я, по-вашему, вовсе идиот?! – возмутился Туманов. – Проще было бы уж карточку оставить. С именем и адресом…
– Это-то я и сам понимаю, – вздохнул Кусмауль. – Но ведь могло случиться и так, что вас кто-то спугнул, и вы просто не успели забрать улику…
– Послушайте… – Туманов привстал.
– Знаю, знаю… – Густав Карлович замахал руками. – Знаю все, что вы мне можете и хотите сказать. Возможно, суд вас оправдает, так как ни одной прямой улики мы не имеем. Но совокупность косвенных улик такова… Да, я же вам еще не все показал, – Кусмауль достал большой бумажный пакет, вытряхнул его содержимое на стол перед собой. Протянул Туманову несколько листков. – Вот это вам знакомо?
Туманов бегло просмотрел листки, изумленно поднял брови.
– Это мои договора… Вот, на поставку текстиля… Это – баланс из магазина на Садовой. Вот, здесь печать… Но откуда?!
– Девица Федосова имела эти бумаги при себе в момент смерти.
– Ерунда какая-то! Зачем ей? Она же неграмотная была… Передать? Вот это еще могло кому-то пригодиться… А это… Это вообще никому не нужно! И как к ней попало?
– Я бы тоже хотел знать. Но вы признаете, что эти бумаги имеют отношение к управляемой вами собственности?
– Признаю. Но не могу понять…
– А вот этот ключик… – следователь покопался в кучке вещей. – Он вам ничего не напоминает? В комнате Федосовой мы не обнаружили ничего, что он мог бы отпереть. Хозяйка Лизаветы, графиня К., тоже его не признала. Ключик найден рядом с трупом, следовательно, можно предположить, что его потерял убийца…
– Знаете… что-то… будто бы я его видел когда… – Туманов задумчиво покрутил изящный ключик в толстых пальцах. – Нет! Не могу припомнить!
– Жаль. Очень жаль, Михаил Михайлович…
– Так вы точно будете дело… в суд?
– Разумеется. Ищите хорошего адвоката.
– А нельзя ли как-то… ну… договориться полюбовно? – Туманов произвел пальцами всем понятный жест.
– Помилуйте, мы же не о мошенстве речь ведем и не о краже гуся, – фальшиво возмутился Кусмауль. – Это ж убийство!
– Ну ладно, – Туманов вздохнул. – Я могу идти? Или вы меня сразу в кутузку? Где-то надо подписать? Внести залог?
Кусмауль почувствовал себя обиженным. Он подготовился к долгому и тонкому поединку. Проверял и собирал материал почти год. Противник казался ему достойным и достаточно масштабным для жирной точки, которой он завершит свою карьеру. На сегодняшний день он знал о Туманове едва ли не больше, чем тот сам знал о себе. Он почти полюбил его. Материальная выгода, на которую Кусмауль рассчитывал на выходе, играла в его раскладе не меньшую роль, чем моральное удовлетворение от победы. Причем его непременно должны были уговорить, и по вечерам, засыпая, он с удовольствием проигрывал эти уговоры едва ли не до последней реплики, подбирая к каждой сопутствующее и соответствующее выражение лица. И что ж? Этот немолодой, потухший, на все согласный человек – Михаил Михайлович Туманов, его противник? Похоже, ему проще принять на себя убийство, которого он, скорее всего, не совершал, чем бороться и доказывать противоположное. Какое жестокое разочарование! И как же теперь поступить?