Портрет семьи (сборник), стр. 65
Олег и Люба переглянулись.
— Ты объяснил Кире, — спросила Люба, — что мы ее увозим?
— Не успел.
— До Екатеринбурга сто шестьдесят километров и самолет вечером!
— Говорю же тебе! — оправдывался Олег. — Не успел сказать.
— О чем вы тогда тут шушукались? — возмутилась Люба. — В общем, так! Слушай меня, Кира!
— Люба! Я сам! — перебил ее Олег. — Оставь нас на несколько минут. Пожалуйста! — рявкнул он.
Люба встала и с большой неохотой покинула кухню.
— Чай из веника, сосиски несъедобные, мандарины по конкурсу… — бурчала она.
— Кира! Поедем домой, в Москву, а?
Он просил смущенно и трогательно. Волнуясь не как взрослый мужчина перед женщиной, а как мальчишка, набравшийся смелости первый раз попросить девочку: «Можно я тебя поцелую, а?»
Мне было так хорошо и счастливо, что хотелось продлить эти мгновения. В меня вселился проказливый бесенок противоречия.
— Почему ты решил, что мне здесь плохо и я соглашусь уехать?
Мое жеманство всеми воспринималось всерьез.
Олег не успел ответить.
— Потому что ты щеголяешь в жутком пальто и в валенках! — Люба снова оказалась на кухне. Никуда она не уходила, подслушивала за дверью. — Потому что питаешься отбросами! И медицина наверняка здесь отвратительная. Квартира эта убогая! Сколько тут градусов? У меня замерзли…
— Ты мне дашь слово вставить? — перебил ее Олег.
— Да ты только мычишь и слюни распускаешь!
Люба напрочь забыла, что несколько минут назад назвала Олега зверем.
— Похоже, Кира, — с раздражением проговорил Олег, — нам остается только в туалете или в ванной запереться, чтобы побыть наедине.
— Это одно и то же! — заявила Люба. — Видела я их удобства… Гавана!
— Что? — удивился Олег.
— Совмещенные горшок и ванна. У нас раньше называли Гавана — говно и ванна. В одном лице.
— Весьма познавательная информация! — с видимым раздражением произнес Олег. — Самое время молодость вспомнить. А время идет! — напомнил он.
— А ты резину тянешь! — упрекнула в ответ Люба.
— Девочки! Не ссорьтесь! — стараясь не смеяться, попросила я. — Люба, надень шубу, здесь действительно прохладно с непривычки.
Только она вышла, Олег схватил швабру, стоящую в углу, закрыл дверь и воткнул в ручку швабру. Забаррикадировался.
— Честно говоря, — признался он, — вариант, при котором ты не захочешь возвращаться в Москву, не приходил мне в голову.
Он почесал макушку, несколько секунд о чем-то думал, глядя в одну точку. И принял решение:
— В таком случае я тоже остаюсь.
— Надолго?
— Пока ты не передумаешь. Кира, должен еще раз объяснить тебе свою позицию. Ты можешь любить, не любить меня, ненавидеть, презирать… Но ты носишь моего ребенка, и мои права на него не меньше, чем твои. Я буду… ЗДЕСЬ, черт подери, заботиться о тебе, пока ты не родишь. А потом мы решим судьбу дочери.
— Иными словами, если бы на моем месте была другая женщина, ты бы поступил точно так же?
— На твоем месте уже была другая женщина. Не лови меня на слове! Нет! Тысячу раз нет! За другой женщиной я бы не побежал на край света, не бросил неотложные дела и старшую дочь в больнице. Довольна ответом?
Ручка в двери держалась на честном слове. Поэтому было достаточно небольшого усилия, чтобы швабра, ручка вместе с шурупами полетели на пол.
Люба толкала, как таран, Лешку вперед и твердила ему в спину:
— Мало того что твоя мать на сносях! Так она еще и больная на всю голову!
— Знаю! — Отвечая, Лешка выкручивал голову назад и вниз, тетя Люба росточком ему чуть выше талии. — Психоз беременных. Я уже сталкивался.
— Ты скажи! Ты скажи ей! — требовала Люба и толкала моего сына.
— Лешка, — спросила я. — Как Лика?
— Хоро… то есть мне необходимо, конечно, как можно быстрее оказаться рядом с ней. Но без тебя я не уеду! Цылодобово!
Люба протиснулась вперед. В шубе она опять напоминала круглую меховую игрушку.
— И я остаюсь! Буду жить в Алапаевске, на морозе! Какая ты после этого подруга, Кирка? У меня только с мужем наладилось, благодаря тебе, ехидне!
Я искренне обрадовалась хорошим изменениям в Любиной жизни, отметила про себя, что надо будет расспросить подробности. Но вслух попеняла:
— А самолет он тебе все-таки не дал?
— Просто не знал, — быстро нашлась Люба, — что ты будешь вести себя как опытная девственница!
— Как кто? — опешил Олег.
— Тетя Люба, — ухмыльнулся Лешка, — не будь вы богатенькой, могли бы неплохо зарабатывать, подсказывая реплики Жириновскому.
— Чихать я хотела на Жириновского!
Люба запахнула шубу и опустилась на табурет.
У этого табурета давно шаталась ножка, я предпочитала на него не садиться. Любино приземление, очевидно, было столь резким, что ножка не выдержала. Табурет под Любой с грохотом сложился, и она оказалась сидящей на полу.
Мы, Лешка, Олег и я, вначале невольно прыснули, а потом бросились ее поднимать.
— Ты не ушиблась? — спросил Олег.
— Не ударилась? — спросила я.
— Шуба защитила? — спросил Лешка.
Поднятая на ноги Люба олицетворяла укор, обиду и готовность к жертве. При этом была отчаянно смешна и мила мне до спазмов в горле.
— От синяков на заднице, — пафосно произнесла Люба, — шуба уберегла. А на сердце из-за тебя, — показала на меня пальцем, — кровосмешение!
Олег захохотал и согласился:
— Аналогично!
— Маман! — сказал Лешка. — Не поверю, что ты…
— И правильно сделаешь! — перебила я сына и подняла руки кверху. — Сдаюсь! Увозите!
Облегченно вздохнув, Олег тер ладонями лицо, словно его печали были маской, которую можно размазать и убрать.
Люба преобразилась мгновенно. Это была уже не повалявшаяся на полу дама в песцах, а деловая распорядительница:
— У тебя много вещей? Помочь собраться? Удобно, что мы уезжаем, не встретившись с хозяином? Как его отблагодарить?
— Хватит толкаться на кухне, — сказала я, — пойдемте в комнату.
Вещей у меня было немного. Большая часть приданое младенцу плюс бельишко. Все поместилось в два пакета. Я видела, что Любу подмывало брякнуть что-нибудь вроде невеста-то у нас не из богатых. Но Люба благоразумно молчала. Олег и Лешка сидели на диване и терпеливо ждали.
Вариант объяснений с Игорем в присутствии москвичей я отмела. Игорь будет смущен этой группой захвата, да и к присутствию в его квартире посторонних относится болезненно. Я решила написать письмо. Ушла в маленькую комнату и некоторое время отсутствовала. Вернулась с исписанным листочком. По лицам поняла: всем интересно содержание. Я протянула записку Олегу. Люба посчитала это знаком позволения, подошла к Олегу и заглянула в текст. Лешка развел руками: если всем можно, то и мне, пристроился третьим.
«Дорогой Игорь! Я уезжаю так же внезапно, как и приехала. Извини, что не объясняю всех обстоятельств, сделаю это по телефону или в письме.
Огромное тебе спасибо за приют, внимание и терпение! Будь счастлив!
Кира.
P.S. Оставляю деньги на уплату телефонных счетов, ремонт двери и покупку нового табурета (он нечаянно сломался). В холодильнике парная печенка, приготовь ее на ужин. Сосиски лучше положить в морозильник. Обрати внимание: заканчивается стиральный порошок и на кухне искрит розетка. Ключ положу под коврик».
— Какая забота! — хмыкнула Люба.
Олег и Лешка промолчали. Я положила записку и деньги, тысячу рублей, на стол. Оглянулась последний раз — мой каземат был комфортабелен, но вырываюсь из него с великим облегчением.
Крепка тюрьма, да кто ей рад!
Люба последней выходила из комнаты. Я заметила, что моя подружка достала бумажник, вытащила из него несколько купюр и присовокупила к оставленной мною сумме.
Дорога к дому
На самолет мы опоздали. Попали в аварию.
Все — по моей вине.
Но вначале расскажу о минутах неземного блаженства, тихого счастья, пережитых мною в автомобиле по дороге Алапаевск — Екатеринбург. Моему вопросу: «Откуда джип?» — Люба удивилась: