Портрет семьи (сборник), стр. 24
Кто для него важнее: я или служебные заботы?
Если его работа мешает нашей любви, ну ее к дьяволу, такую любовь!
Я никому не нужна! Эта простая мысль, объемом со вселенную, открылась мне внезапно и ясно. Нужны мои трудовые руки, моя зарплата, мой юмор, мои цитаты, мое знание прозы и поэзии, вечная логика и уравновешенность. А сама я в чистом виде никому не требуюсь. И ребенок мой никому не нужен! Он для всех дебил, обуза и позор.
Глаза защипало, навернулись слезы. Ужасно обидно быть никому не нужной! И при этом не иметь права даже сигарету выкурить!
Открылась входная дверь, пришли дети. Я рванула в ванную, на ходу поздоровавшись.
Надо хорошенько выплакаться. Слезы смывают с картины мира черные краски. Но плакать уже не хотелось.
Я нужна ребенку — это раз. Ребенок нужен мне — это два. Уже кое-что, не пустота! Я могу посвятить дочери всю оставшуюся жизнь. Она будет меня любить так, как только дочери любят своих матерей. Как я любила маму! Это ли не счастье?
Представила нас, изгоев, окруженных презрением и брезгливостью родных и друзей. Нет, подобного не выдержит и моя твердая воля.
— Маман! — затарабанил в дверь Лешка. — Тебя к телефону!
— Не могу! — крикнула я и включила воду. — Принимаю ванну!
Подскочила к двери и прижалась ухом.
— Она не может подойти, — говорил Лешка. — Что? Нет, извините, и трубку ей передать я не могу. Что? — Он несколько секунд помолчал и закричал в сторону двери в ванную: — Мама! Человек звонит из аэропорта. Что? Мама, это Волков, у него через две минуты отлетает самолет.
Я включила воду на полную — вот мой ответ.
Шум воды мешал подслушивать.
— Что передать, вы с работы? — спрашивал Лешка. — Перезвоните? Хорошо, до свидания!
Не развернул машину, не приехал — улетел.
Последняя надежда рухнула. Что же ты, Олег, так меня подвел? О ком-то читала: у него внешность льва и сердце кролика. У тебя сердце кролика?
Стоп! Его сердце и прочие органы, а также части тела, вроде милых глаз, меня более не интересуют.
Я запрещаю себе думать о них. У меня есть о ком заботиться. Ишь, стучится в животе. Девочка, твой папа нас бросил. Давай его тоже пошлем к чертовой бабушке? Его бабушка тебе родня, не будем осквернять ее прах. Так, куда мы пошлем твоего отца? Правильно! Но маленькие девочки не должны говорить таких слов! Забудь их! Глубокий вдох, выдох. Все! Послали!
Думаем дальше. Мелькала какая-то мысль, близкая к гениальной. Вот! Уехать! Бежать, скрыться, родить и отсидеться!
Я даже подскочила на месте — так мне понравилась идея разом решить все проблемы. Одним махом все побивахом. Я, мы с ребенком вам не нужны? И не навязываемся! До свидания!
Вопрос, куда податься. Хорошо бы к Любе на Майорку! В роскошных условиях родить, кормить грудью… Мимо цели! Люба от собственных проблем убегает, мои ей подавно не нужны.
Из родственников у меня только двоюродный брат в Кургане. Мы виделись три или четыре раза в жизни, практически чужие люди. Родными были Любина и Антона родня в Херсоне и Брянске. Они, конечно, приютят, но тоже не возрадуются.
Мне требуется место, где меня нельзя обнаружить, то есть я могу находиться там, не вызывая подозрений. Это где такое найти? Надо думать!
Я закрыла воду и вышла из ванной.
— Вы купались? — удивленно спросила Лика, глядя на мой костюм с шелковой блузкой под пиджаком и гладкую прическу.
Плохой из меня подпольщик, даже окунуться и в халат переодеться не догадалась.
— Что-то голова закружилась, — соврала я. — Наверное, опять давление упало.
— Кофе? — участливо предложила Лика.
— Спасибо, ребенок! Попозже. Ты витамины пила? Ноги не промочила? Как себя чувствуешь?
Среди ночи раздался звонок. Я схватила трубку и хриплым спросонья голосом ответила:
— Алло!
— Извините за поздний звонок! Могу я поговорить с Кирой Анатольевной?
Это был Олег.
— Не можете! — ответила я и положила трубку.
Босая, прошлепала в угол комнаты, встала на четвереньки и залезла рукой в угол. Телефонная вилка сидела прочно, но я ее все-таки выдрала.
Два следующих дня Лешка, у которого отрубился Интернет, ругался по сотовому с телефонной станцией. Пока не пришел мастер и не вставил вилку в розетку.
— Какой идиот вилку вытащил? — бушевал Лешка. — Я двое суток с обрезанием, от мира отключен.
— Сама отвалилась? — предложила я версию.
В последнее время на ниве вранья делаю поразительные успехи.
— Сама не могла! — осуждающе смотрел на меня сын. — А Лика со своим животом туда не подлезет.
— Если мама говорит, что не она, — непривычным для нее строгим тоном проговорила Лика, — значит, не она!
Лика не в прямом обращении, а в повествовательной речи стала называть меня мамой.
Она поставила точку, заклеймив Лешку его же выраженьицем:
— Сначала завизируй, потом импровизируй!
Что означало: сначала удостоверься, потом обвиняй!
Поклонник
Провожал меня таксист. Когда приехал, я спросила:
— Сколько возьмете за то, чтобы донести мои чемоданы до машины, а потом до поезда?
— Я не грузчик.
— Тогда до свидания. Сколько я должна за вызов?
— Ладно, поехали! Двойная такса, согласны?
Это был грабеж. Вокзальный грузчик взял бы дешевле, но кто потащит чемоданы до машины?
Мне нельзя поднимать тяжелое.
В купе я пришла первой. Таксист поставил мои чемоданы в ящик под сиденьем. Я расплатилась.
Села и постаралась расслабиться. Все! Я в бегах! Да здравствует новая жизнь!
Последние несколько дней мне везло — ребят не было дома. Заболела Ирина Васильевна, Лика отправилась за ней ухаживать. Лешка помаялся три дня и съехал к жене. Это настоящая любовь! Там нет компьютера и Интернета!
Укладывала чемоданы в одиночестве. Обилие вещей, зимних и летних не по сезону, которые я брала с собой, могло вызвать подозрения. Но обошлось.
Сыну я позвонила:
— Срочно уезжаю в Караганду, то есть в Курган. Мой двоюродный брат в тяжелом состоянии.
«Дай Бог ему здоровья!» — мысленно пожелала я.
— На сколько едешь? — спросил Лешка.
— Сейчас сказать трудно. Отпуск за свой счет взяла на месяц.
— Месяц ради брата, которого толком не знаешь? — удивился сын.
— Получится, приеду раньше. Не стану же я там сидеть!
— Ладно. Звони!
— Обязательно! Береги Лику! И пожалуйста, контролируй, чтобы она пила витамины и регулярно ходила к врачу.
— Яволь, маман! Обязано (обязательно)! Обниманс (обнимаю)!
— Целую тебя, мой мальчик!
Телефон — великое изобретение. Не будь у меня номера сотового телефона Антона Хмельнова, как бы я попала на прием к столь высокому чину? Караулила бы его на крыльце? Хватала за фалды пальто, когда в окружении охраны он идет от машины к офису? Заявилась вечером к нему домой?
Мы с Антоном остаемся, считаю я, друзьями.
Но землеройке трудно дружить с орлом в небе, они на разных уровнях бытия. И по большому счету проблемы их друг другу не в помидор (не очень интересны), как говорит Лешка. Нахваталась словечек от сына.
— Привет, Антон! — сказала я, когда он ответил. — Это Кира. Как дела? Можешь говорить? Есть время?
— Могу… три минуты.
— Когда у тебя прием по личным вопросам? Можно записаться?
— Издеваешься? Но у меня правда совещание!
— Я перезвоню.
— Нет! Приходи в кабинет. В девять… лучше в полодиннадцатого.
— Завтра? Утра?
— Какого утра? Сегодня вечера. Пока!
Тяжка доля российских олигархов! Я в семь вечера выключаю компьютер и отправляюсь домой.
Антон не принадлежит себе до полуночи. Для него работа — это жизнь. Для меня работа — это только работа.
Отдаю ему должное — велел секретарше накрыть ужин на двоих. Но я была не голодна. Антон жадно ел. Наверное, впервые за день.
— Как Люба? — спросила я.
— Нормально.