Бессонница (др.перевод), стр. 131
Он посмотрел на двери. В первый момент он не увидел вообще ничего, кроме блекнущих аур краткосрочников… а потом ему вдруг стало ясно… понимание проявилось, как проявляются буквы, написанные лимонным соком, если подержать письмо-невидимку над огнем.
Он ожидал чего-то противного, чего-то, что пахнет, как гниющие потроха в мусорных баках за лавкой мистера Хьюстона, но на самом деле все было гораздо хуже – наверное, потому, что неожиданно. Комки кровавой слизи налипли на дверь – может быть, отпечатки неугомонных пальцев Атропоса, – а на асфальтовом пятачке у входа натекла большая лужа той же мутно-красной субстанции. В этой слизи было что-то насколько ужасное – настолько чужое, – что по сравнению с ней трилобитовые жуки казались почти нормальными. Это было похоже на лужу блевотины, оставленную собакой, страдающей от какого-то неизученного вида бешенства. Следы этой субстанции тянулись от лужи сначала подсыхающими кляксами, а потом – мелкими каплями, как от разлитой краски.
Ну конечно, подумал Ральф. Вот почему нам нужно было приехать сюда. С учетом того, что готовится, маленький ублюдок просто не может не посетить сегодняшнее мероприятие. Для него это как кокаин для старого наркомана.
Он представил, как Атропос стоит прямо здесь, на этом самом месте. Стоит, смотрит… и ухмыляется… а потом подходит и кладет руки на дверь. Гладит их. Оставляет грязные слизистые следы. Пьет энергию из этой самой черноты, которая забирает силу у Ральфа.
Конечно, у него есть и другие дела… у сверхъестественного существа вроде Атропоса не бывает не занятых дней… но здесь ему словно медом намазано. Он должен быть здесь, как бы он ни был занят. Его сюда тянет неодолимо. Как большой член – распаленную нимфоманку.
Луиза подергала его за рукав, и он повернулся к ней. Она все еще улыбалась, но лихорадочный блеск у нее в глазах делал эту улыбку больше похожей на беззвучный крик. У нее за спиной Конни Чанг и Майкл Розенберг возвращались ко входу в центр.
– Уведи меня отсюда, – прошептала Луиза. – Я больше не выдержу. Я чувствую, что схожу с ума.
[Хорошо, нет проблем.]
– Я не слышу тебя, Ральф, и потом, сквозь тебя, кажется, солнце просвечивает. Боже мой, точно!
[Ой… подожди…]
Он сосредоточился и опустился вниз. Цвета сразу поблекли, аура Луизы как будто втянулась в кожу.
– Так лучше?
– Да уж. Поплотнее в любом случае.
Он слабо улыбнулся.
– Ладно, пойдем.
Он взял ее за руку и повел к тому месту, где их высадил Джо Вайзер. В том же самом направлении, куда вели кровавые кляксы.
– Ты нашел, что искал?
– Да.
Она вмиг просияла.
– Здорово! Я видела, как ты поднимался. Знаешь, это было странно – видеть, как ты бледнеешь, словно старая фотография, а потом… когда сквозь тебя стало просвечивать солнце… это было уже совсем странно. – Она строго посмотрела на него.
– Страшно, да?
– Нет… на самом деле не страшно. Просто странно. Вот жуки… они действительно страшные. Уф!
– Я понимаю, о чем ты. Но они все остались там.
– Да, но это еще далеко не конец. Нам еще столько всего надо сделать…
– Да… долог и труден обратный путь в Рай, как сказала бы Каролина.
– Просто будь рядом, Ральф Робертс, и не вздумай теряться.
– Ральф Робертс? Какой еще Ральф Робертс?! Меня зовут Нортон.
И к его несказанной радости, Луиза рассмеялась.
Глава 24
1
Они медленно прошли через заасфальтированную стоянку, расчерченную на ячейки желтыми линиями. Сегодня, подумал Ральф, все эти ячейки будут заняты. Прийти, посмотреть, послушать, показаться здесь… и самое главное, показать всему городу и всей стране, что тебя не запугают и все чарли пикеринги в мире. Даже то меньшинство, которое, испугавшись, все-таки не придет, заменят просто любопытные, которых всегда хватает.
Приблизившись к беговой дорожке, они приблизились и к краю савана смерти. Здесь он был толще, и теперь Ральф различал медленное, вращающееся движение, как будто саван состоял из мелких частиц какого-то обугленного вещества. Это напоминало воздух над открытой печью мусоросжигателя, подернутый рябью от жара и мерцающий кусочками горелой бумаги.
И еще он услышал два звука, которые как бы накладывались друг на друга. Более высокий был похож на сокрушенный вздох. Так мог бы звучать ветер, подумал Ральф, если бы он решил научиться плакать. От этого звука бросало в дрожь, но тот, что пониже, был еще неприятнее – влажный чмокающий хлюп, как будто огромный беззубый рот жадно заглатывал большие порции какой-то мягкой кашеобразной пищи.
Когда они приблизились к этой пульсирующей черноте, Луиза остановилась, посмотрела на Ральфа извиняющимся взглядом и проговорила голосом испуганной маленькой девочки:
– Кажется, я не смогу там пройти, сквозь это. – Она замолчала в нерешительности, а потом выпалила: – Она живая, понимаешь? Вся эта штука. Она видит их… – Луиза показала рукой на людей на стоянке и на телевизионщиков у входа в центр. – Это само по себе уже плохо, но еще хуже то, что она и нас тоже видит… и она знает, что мы ее видим. И даже скорее не видим, а чувствуем…
Ральфу казалось, что тот, второй, более низкий звук – чавкающий и глотающий – теперь выговаривает слова, и чем дольше он слушал, тем вернее убеждался, что так оно и есть.
[Убирайтесь. К черту. Кебенойматери.]
– Ральф, – прошептала Луиза. – Ты это слышишь?
[Ненавижувас. Убьювас. Всехубью.]
Он кивнул и снова взял ее за руку.
– Пойдем, Луиза.
– Куда?!
– Вниз. До конца.
В первый миг она озадаченно уставилась на него, не понимая, а потом ее лицо прояснилось, и она кивнула. Ральф почувствовал вспышку внутри – именно вспышку, а не давешнее мерцание, – и все вокруг просветлело. Колышущийся дымный барьер черноты растаял. Но они все равно закрыли глаза и задержали дыхание, приблизившись к месту, где, как они знали, был край савана. Ральф почувствовал, как дрожала рука Луизы, когда она проходила сквозь невидимый барьер, а когда он вошел туда сам, его накрыла волна мрачных воспоминаний – медленное умирание жены, потеря любимой собачки в детстве, Билл Макговерн, который падает на пол, судорожно схватившись за сердце, – казалось, сначала они незаметно пробрались в его сознание, а потом бесцеремонно прижали к земле жестокой рукой. В ушах звенел тонкий хнычущий звук, неистребимый и жутко бессмысленный, как вой несчастного идиота.
А потом они вышли с той стороны барьера.
2
Они прошли под деревянной аркой на дальнем конце стоянки (по арке дугой шла надпись: ВСЕ НА ГОНКИ В БЭССИ-ПАРК!); Ральф подвел Луизу к скамейке и заставил сесть, хотя она и говорила, что с ней все в порядке.
– Ладно, но мне нужно пару минут, чтобы прийти в себя.
Она откинула прядь волос с его лба и нежно поцеловала в щеку.
– Сколько угодно, милый.
Пара минут превратилась в пять. Когда Ральф почувствовал себя в состоянии подняться, так чтобы не задрожали колени, он снова взял ее за руку, и они встали вместе.
– Ты нашел, Ральф? Его следы?
Он кивнул.
– Пришлось на два уровня подниматься. Я сначала попытался найти их на уровне, где видны ауры, потому что там время вроде бы не ускоряется, но у меня ничего не вышло. Надо подняться чуть выше.
– Хорошо.
– Нам надо быть осторожнее. Потому что, когда мы видим…
– Нас тоже могут увидеть. Да. И потом, нам нельзя терять времени.
– Это да. Ты готова?
– Почти. Но сначала ты меня поцелуешь. Хотя бы немножко.
Он улыбнулся и поцеловал ее.
– Вот теперь я готова.
– Ладно, поехали.
Вспышка!
3
Красноватые кляксы слизи вели через площадку слежавшейся утрамбованной грязи, где во время Недели Кантри разбивают ярмарку, на беговую дорожку, где с мая по сентябрь упражняются бегуны. Луиза на секунду остановилась у дощатого забора высотой по грудь, осмотрелась, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, и подтянулась, опершись руками. Она двигалась с легкостью молоденькой девушки, но когда перекинула ногу через забор и села на него верхом, то вдруг испуганно замерла. На ее лице застыло неподдельное удивление, смешанное с неподдельным же ужасом.