Бессонница (др.перевод), стр. 13

Это странное омертвление чувств и прогрессирующая неспособность выбирать были отнюдь не единственными проблемами, возникшими из-за бессонницы; память тоже начала сдавать. С тех пор как он вышел на пенсию, у него появилась привычка: раз или два в неделю ходить в кино. До прошлого года они ходили вместе с Каролиной, но в прошлом году она была уже слишком слаба для таких походов. Ральф продолжал ходить в кино и после смерти жены. Чаще всего – один, хотя пару раз Элен Дипно составила ему компанию, когда дома был Эд, который мог присмотреть за ребенком (сам Эд почти никогда не ходил в кино, ссылаясь на то, что в кинотеатрах у него болит голова). Ральф постоянно звонил на автоответчик справочной, чтобы уточнить сеансы, и давно уже выучил номер наизусть. Однако в последнее время он обнаружил, что ему все чаще и чаще приходится заглядывать в справочник – он стал забывать, какие были последние цифры: 1317 или 1713.

– 1713, – сказал он вслух. – Я точно знаю.

Но так уж ли точно? На самом деле?

Перезвони Литчфилду. Давай, Ральф, – пора прекращать это дело, а то ты и вправду становишься старой развалиной. Сделай что-нибудь конструктивное. А если ты так уж не хочешь видеть Литчфилда, позвони другому врачу. В справочнике полно докторов – как говорится, выбирай на вкус.

Да, все правильно, но в семьдесят лет уже слегка поздновато выбирать себе нового доктора методом ненаучного тыка. А Литчфилду он перезванивать точно не будет. С Литчфилдом уже все. Как говорится, эпоха закончилась.

Ну хорошо, а что дальше, старый упрямый осел? Еще несколько верных советов от друзей и знакомых? Надеюсь, что нет, потому что такими темпами ты очень скоро себя угробишь.

Ответ пришел, как прохладный ветерок в жаркий летний день… и это было до нелепого простое решение. Все умные книжки если в чем и помогали, так только в том, чтобы понять само явление, но они не объяснили, как с ним бороться. По совету знакомых он перепробовал целую кучу всяких «народных» средств, вплоть до виски с медом, хотя в книгах было написано, что это либо совсем не поможет, либо поможет, но ненадолго. И хотя книги все-таки предлагали некоторые способы борьбы с бессонницей, Ральф попробовал только один из них, самый простой и самый очевидный: пораньше ложиться спать. Только оно не сработало; он просто ворочался с боку на бок до половины двенадцатого, а потом наконец засыпал и просыпался еще раньше, чем накануне. Но была одна вещь, которая могла бы помочь.

Во всяком случае, попробовать стоило.

3

Вместо того чтобы провести день в саду, Ральф пошел в библиотеку и еще раз пролистал некоторые из уже прочитанных книг. Во всех говорилось примерно одно и то же: если не получается заснуть пораньше, можно попробовать наоборот – лечь спать попозже. Ральф вернулся домой (памятуя о своем давешнем приключении, он решил не геройствовать и дождался автобуса) с какой-то призрачной надеждой. Этот способ вполне мог сработать. А если нет, у него всегда оставались Бах, Бетховен и Уильям Аккерман в качестве эстетического снотворного.

Первая его попытка была просто смешной. Он проснулся в свое обычное время (обычным оно стало недавно), а именно в три сорок пять, с больной спиной и затекшей шеей, и честно попытался понять, как он оказался в кресле-качалке возле окна, почему включен телевизор, и он не показывает ничего, кроме «снега» и таблиц.

И только после того, как он посидел еще пять минут, откинув голову и закрыв глаза, он понял, что произошло. Он хотел посидеть в кресле до трех, а может, и до четырех утра. А потом он собирался пойти в кровать с надеждой, что он будет спать как убитый. Таков был план. Вместо этого «Величайший маньяк, страдающий от бессонницы» отрубился во время выступления Джея Лоно – как ребенок, который пытается не спать всю ночь, просто чтобы узнать, каково это. А потом, разумеется, он проснулся в этом проклятом кресле. Проблема осталась, как сказал бы Джо Фрайдей, сменилась лишь дислокация.

Ральф все равно дополз до кровати, еще на что-то надеясь, но спать он уже не смог. И через час он поднялся и снова уселся в кресло, на этот раз – с подушкой, которую он подложил под голову, грустно улыбаясь.

4

А вот во второй попытке, которую Ральф предпринял на следующий день, уже не было ничего смешного. Он начал поклевывать носом в свое обычное время – двадцать минут двенадцатого, как раз, когда Пит Черни рассказывал о прогнозе погоды на завтра. Но в этот раз Ральф мужественно поборол сон и боролся с ним все ток-шоу Вупи (правда, он почти задремал во время беседы Вупи с Розанной Арнольд, сегодняшним гостем студии) и весь ночной фильм, который шел после. Это был старый фильм с Эдди Мерфи, в котором он, совершенно один и совсем безоружный, выиграл войну в Тихоокеанском регионе. Ральфу иногда казалось, что между всеми программными директорами всех каналов был страшный заговор, и рано утром они показывали только фильмы с Эдди Мерфи или Джеймсом Бролином.

После того как взорвался последний японский домик, второй канал отключился. Ральф пощелкал пультом, пытаясь найти еще какой-нибудь фильм, и не нашел ничего, кроме «снега». Если бы у него было кабельное, он мог бы смотреть кино хоть всю ночь напролет, как Билл, сосед снизу, или Луиза. Он собирался поставить декодер в этом году, но потом умерла Каролина – и ему стало уже не до кабельного телевидения.

Он нашел старый номер иллюстрированного спортивного журнала и принялся очень внимательно читать статью про женский теннис, которую пропустил, когда в первый раз пролистывал журнал. Он читал, поглядывая на часы чуть ли не каждую минуту, до трех утра, когда глаза начали закрываться сами собой. Он был почти уверен, что на этот раз у него все получится. Веки были такими тяжелыми, как будто их залили бетоном, и хотя он читал статью очень внимательно, слово за словом, он так и не уловил, что пытался сказать автор. Целые предложения проскальзывали сквозь сознание, как космические лучи – не задерживаясь и ни за что не цепляясь.

Сегодня я буду спать – мне действительно кажется, что я буду нормально спать. Впервые за много месяцев солнце взойдет без моей непосредственной помощи, и это не просто хорошо, друзья и соратники, это замечательно.

Но после трех эта приятная сонливость начала улетучиваться. Она не исчезла разом, а потихонечку утекла, как песок сквозь пальцы или как вода, сочащаяся из крана капля за каплей. Когда Ральф понял, что происходит, он почувствовал не раздражение и не панику, а скорее ужасную усталость. Это чувство Ральф охарактеризовал как полную противоположность надежде, и к тому времени, как он добрался до кровати, на него навалилась такая депрессия, каких с ним не случалось уже очень давно. Она буквально душила его, не давая вздохнуть.

– Господи, ну пожалуйста, хоть сорок минут, – пробормотал он, выключая свет, но у него было стойкое подозрение, что эта молитва останется без ответа.

Так и случилось. Хотя он не спал почти сутки, а на часах было уже без четверти четыре, спать не хотелось совершенно. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким измотанным и усталым, но устать и хотеть спать – это совсем не одно и то же, как он понял в эту ночь. Сон, этот невидимый спутник и друг, самая лучшая и заботливая из нянек человечества с самых древних времен, снова покинул его.

К четырем утра Ральф возненавидел свою кровать, как это бывало всегда, когда он понимал, что сегодня заснуть уже не удастся. Он встал на пол босыми ногами, запустил руку под расстегнутую пижамную куртку и почесал волосатую грудь – когда-то черную и курчавую, а теперь почти всю седую. Он надел тапочки и поплелся в комнату, где рухнул в кресло-качалку и уставился в окно на Харрис-авеню. Улица выглядела как сцена, на которой сейчас был только один актер, да и то не человек, а бродячая собака, которая шла по улице по направлению к парку Строуфорд и холму. Она часто задирала лапу, видимо, считая своим долгом удобрить каждое дерево на Харрис-авеню.