Не отрекайся от любви, стр. 4

Однако по какой-то неясной причине судьба Трейси его волновала.

– Как ты можешь вернуться к Полу после того, что он с тобой вчера сделал? Это несерьезно.

Трейси повернулась к нему лицом.

– Спасибо за заботу, – выпалила она. – Я уверена, что ты старался от чистого сердца. Но, честно говоря, я отлаю себе отчет в том, что вчера делала, и, естественно, не нуждаюсь в твоей так называемой помощи.

– Позволю себе с вами не согласиться, мадам. Так говорит в подобных случаях мой лондонский управляющий, – пояснил Рикардо, заметив изумление Трейси. – Вчера вечером ты совершила один-единственный и благоразумный поступок, когда обратилась за помощью. Ко мне! – Рикардо встал и, приблизившись к Трейси, приподнял за подбородок ее лицо. – Может, хочешь, чтобы я освежил твою память?

– Как-нибудь обойдусь, – пролепетала она, пытаясь отвернуться.

– Когда кто-то отвлек внимание Пола, я шепнул тебе, что в твои соки подмешивают коньяк. – Тогда ты разразилась слезами и попросила меня избавить тебя от его общества… Мольба о помощи не оставила меня равнодушным, и мне ничего другого не оставалось, как привести тебя сюда.

– Тебе не стоило этого делать! – ввернула Трейси и, убрав от лица его руку, отважно взглянула Рикардо в глаза.

Но он, оказывается, еще не закончил.

– Смею тебя заверить, что я сто раз пожалел, что вмешался! Будь в отеле свободная комната, я непременно определил бы тебя туда. Или ты полагаешь, что у меня нет других забот, кроме как нянчиться с пьяной девчонкой? Мало того, что у меня был полный банкетный зал гостей, так я еще должен был встретиться с прессой. Черт!

Не переводя дыхания и не тратя лишних слов, Рикардо несколькими размашистыми шагами пересек комнату и распахнул дверь. Трейси побледнела. Вероятно, теперь он вышвырнет ее за порог. Но в глубине души она понимала, что вполне заслужила такую расправу. Она отдавала себе отчет, что вчера Рикардо Энрикес вел себя как истинный джентльмен, в то время как она… Ссутулившись, Трейси засеменила па выход.

– Ты куда? – Рикардо довольно грубо остановил ее, схватив за плечо. – Какого черта ты тут выделываешься?! Куда ты собралась?!

– Иду к себе, – огрызнулась Трейси, теряя самообладание. – Я решила, что ты меня выпроваживаешь.

– Я хотел взять прессу, чтобы показать тебе, что вчера вечером у меня были поважнее дела, чем утирать тебе сопли. – Бегло просмотрев газету, Рикардо нахмурился. Черты его красивого лица посуровели. Пробормотав какое-то ругательство, он запустил газету в угол, после чего снова обратил свой гнев на Трейси. – Вот, выходит, с какими мужчинами ты имеешь дело?! Способными вышвырнуть в коридор женщину в нижнем белье?! Неужели ты ценишь себя так низко? – Он сделал несколько судорожных вдохов и выдохов и разжал кулаки. Его напряженное лицо смягчилось. – Трейси, жить так дальше нельзя.

Она почти физически ощущала клокотавшую в нем ярость и презрение. Но в его эмоциях не было для нее ничего нового, Трейси и сама испытывала по отношению к себе нечто подобное. С этим она была готова смириться, но, когда Рикардо тепло, почти нежно произнес ее имя, она поняла, что балансирует на грани. Прикусив до боли губу, Трейси усилием воли подавила безотчетное желание разрыдаться.

– Я должна идти, – пробормотала она срывающимся голосом, не смея поднять на Рикардо глаза. – Я хочу позвонить в химчистку, чтобы принесли мое платье, потом минуты на две займу твою ванную и уберусь восвояси.

Вернувшись к телефонному аппарату, Трейси снова сняла трубку и принялась накручивать диск. Вслушиваясь в длинные гудки, она с нетерпением ждала, когда ей ответят. Черт бы побрал Рикардо Энрикеса с его дурацкими расспросами! Ее жизнь и без его вмешательства представляла собой запутанный клубок неприятностей.

Но Рикардо и не думал униматься.

– Скажи, разве помолвка – не событие особой важности? – спросил он. – Разве оно не достойно того, чтобы вспоминать об этом всю оставшуюся жизнь? Зачем превращать праздник во что-то мерзкое и отталкивающее, сдобренное алкогольными парами и горьким сожалением?

– Ты не понимаешь, – процедила Трейси сквозь стиснутые зубы, отчаянно мечтая, чтобы он замолчал и оставил ее в покое.

– Отчего же? Я все понимаю, но представляю это иначе. Если бы я делал тебе предложение, то позаботился бы о том, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты чувствовала себя королевой. И уж точно не стал бы травить тебя спиртным. Не знаю, какие имелись для этого причины у Пола, но уверен, что далеко недобрые.

Рука Рикардо легла ей на плечо, но Трейси по-прежнему не смела поднять на него глаз. На долю секунды она представила себя счастливой женщиной в его объятиях, вообразила, как ласково сжимают ее его сильные руки, как он покрывает ее лицо соблазнительными поцелуями, а низкий бархатный голос проливается бальзамом на ее израненную душу. Нарисованная идиллия только усилила горечь ее разочарования, превратив минувшую ночь в безобразную пародию, а предполагаемый брачный союз – в нечто недопустимое. Слова Рикардо заставили Трейси увидеть правду, которую она до сих пор с упрямой настойчивостью отказывалась признавать.

– Я понимаю, что ты, возможно… – Рикардо оставил ее, когда бросил в удаляющуюся спину официанта слова благодарности.

– Ты иди в душ, Трейси, а я позвоню в химчистку, – предложил Рикардо. – В ванной ты найдешь все необходимое – полотенца, банный халат и туалетные принадлежности. Не стесняйся, бери все, что тебе нужно. Если понадобится что-то еще, дай мне знать. – Хорошо, – пробормотала Трейси.

2

Более чем хорошо, подумала она, входя в роскошную ванную комнату. Окинув взглядом полки с многочисленными флакончиками и баночками, она вздохнула. Да тут целый магазин! Есть все, что душе угодно. Вряд ли ей понадобится обращаться за чем-нибудь к Рикардо.

Почувствовав приближение головной боли, Трейси открыла шкафчик с аптечкой и в поисках аспирина пробежала глазами по полкам. Вот он, аспирин. Проглотив таблетку и запив ее водой, Трейси вспомнила, что настало время принимать противозачаточное средство. Но, поскольку решение принято и на попятный она не пойдет, противозачаточное ей больше не потребуется.

Теперь Трейси со всей ясностью осознала, что не может и не будет больше спать с Полом. Облегчение, охватившее все ее существо, стало для Трейси настоящим откровением. Все долгие месяцы их знакомства она жила в постоянном напряжении, скрывая растерянность под маской сдержанности и боль – за вежливыми улыбками. Ничего этого ей уже не понадобится.

Глядя на свое отражение в зеркале, она видела растрепанные волосы, усталые зеленые глаза и опухшие веки. Вот – печальный итог прожитых лет.

Из глубокой задумчивости Трейси вывел тихий стук. Она приоткрыла дверь и увидела Рикардо.

– Прости за беспокойство. Твоя фамилия, кажется, Ричардсон? Портье хочет внести ее в книгу гостей.

– Робертсон.

Рикардо задумчиво прищурился.

– Робертсон? – переспросил он. – Она мне знакома. Но откуда?

– Мне тоже. – Трейси еле заметно улыбнулась одними губами.

Рикардо на шутку не отреагировал. Его лицо выражало напряженную сосредоточенность.

– Патрик Робертсон! – вдруг воскликнул он, победоносно щелкнув пальцами. – Бывший владелец парка развлечений «Семь чудес», – уточнил он, весьма довольный тем, что память его не подвела.

– Да, пока ты не купил его за бесценок. – Нескрываемая досада, прозвучавшая в голосе Трейси, заставила Рикардо нахмуриться. – Я дочь Патрика Робертсона. Я та, кто пытается собрать осколки благополучия, с такой легкостью тобой разрушенного, – пояснила она, уже не сдерживая негодования.

Теперь Рикардо без особого труда вспомнил остальные подробности. Он купил парк около полутора лет назад за ничтожную цену и постарался не обращать внимания на укоры совести, что воспользовался безвыходной ситуацией, в которой оказался бывший владелец парка. Впрочем, судя по словам нового менеджера Пола, сообщившего ему об обстоятельствах дела, подробности которого Рикардо уже не помнил, Патрик Робертсон сам был во всем виноват. До столь плачевного состояния его довела то ли страсть к азартным играм, то ли пьянство, то ли и то и другое вместе взятое. Однако, что бы ни послужило причиной его огромных долгов и последующего банкротства, Рикардо почему-то всегда испытывал угрызения совести, думая об этом человеке. Теперь же, глядя в лицо его дочери, он вновь ощутил острое чувство вины.