Санитарка, стр. 7
Чтобы понять военно-морское мироустройство нам хватило недели. За это время мы искали ключи от ватерлинии. Выясняли, сколько мичманов живёт в шпигате. Продували макароны – не могут же моряки варить их с пылью. Драили до блеска якорную цепь. На нас отрабатывались все корабельные приколы. Но это были трудности новичков. А были ещё общекорабельные проблемы.
И самой главной из них была проблема крыс. Крысы на корабле были всегда: на стоянке, в море, в момент боевых действий и в мирный период. И везде: на камбузе, в матросских кубриках, каютах офицеров и даже в артиллерийском погребе.
Основной груз по снижению численности серых тварей лежал на матросах. При уничтожении ста штук полагался десятидневный отпуск домой. Но раз в три месяца проводилась глобальная дератизация силами медчасти. Естественно, что очередной срок выпал на нашу долю.
Задача была поставлена чётко и ясно. Одеться в противохимические костюмы и противогазы и, двигаясь двумя группами с носа и кормы, все жилые и нежилые помещения закидать дустовыми шашками, которые при горении выделяли густой удушливо-вонючий дым.
Неизвестно, как это влияло на крыс, но не успевшие выскочить из кубаря матросы сквозь слёзы и сопли обещали нас убить. В момент выполнения задания угроза не казалась нам реальной. Более того, мы получили возможность отмщения за свои мытарства. В порыве азарта мы открывали двери пинками, бросали шашки и только потом выясняли, есть ли там люди.
Через какое-то время корабль представлял собой необычное зрелище. Весь личный состав находился на верхней открытой палубе, а из всех щелей и отверстий струился желтоватый дым. Когда мы сняли противогазы и готовились доложить о выполнении приказа, оказалось, что добрая половина из полутора тысяч человек пострадала от наших действий. Силы были неравны: пять студентов и сурово обиженный экипаж. Отступать нам было некуда. За спиной был сплошной нами же разведённый дым.
Возможность спасения пришла неожиданно. Кок офицерского камбуза, который иногда подкармливал нас съедобными продуктами, предложил не выбрасывать нас за борт сразу, а дать возможность исправиться. В пятидесяти метрах от нашего корабля у причала стояла подводная лодка. Повар предположил, что надо бы поделиться дымком. Нам предлагалось попасть дымящей шашкой в открытый люк и заслужить прощение или… Что «или», выяснять не хотелось, и мы принялись разжигать боеприпасы.
Метнуть прицельно снаряд на полсотни метров было непросто. Только три шашки из десяти попали внутрь. Подводная лодка по известным причинам делалась более герметичной, чем надводный корабль, поэтому дым шёл только из открытого люка. Однако никаких признаков людей не было. Когда уже казалось, что мы закидали пустую лодку, в носовой части с грохотом и воплями открылся дополнительный люк. Оттуда, как черти из преисподней, кто в чём, стали выскакивать подводники, решившие, что случилось самое страшное на лодке – пожар.
Свесившись с верхней палубы, их горячо и сердечно приветствовал крейсерский экипаж. В течение короткого периода доблестные моряки и подводники обменялись речами с упоминанием интимных связей в отношении ближайших родственников, из которых стало понятно, что глубокие непримиримые отношения надводной и подводной частей Северного флота имеют место быть.
После столь удачно проведённой операции наше положение существенно улучшилось. Нас перевели на питание в мичманский камбуз. Перестали привлекать на совсем уж идиотские работы типа отгона шваброй радиопомех. И даже сняли на фото присягу, что было делать категорически запрещено по соображениям секретности.
В канун Дня Военно-морского флота мы покидали корабль. Печаль расставания была условной и больше походила на плохо скрываемую радость. Действительно огорчились, когда достали из-за переборки тщательно спрятанные фотоснимки. Практически все были погрызаны крысами – маленькая животная месть за дымовую атаку.
Катя Климова
Катя Климова работала санитаркой в родильном отделении. При дефиците специалистов ведра и швабры она могла бы работать и в менее хлопотном месте. Например, в терапии, где никакого шума, крови и ночью можно спать. Но Катя была предана своему первому рабочему месту. К тому же именно здесь непутёвая мать-одиночка отказалась от неё, узнав о родовой травме ребёнка.
Во время учёбы в доме-интернате для не совсем одарённых детей Катя так и не смогла освоить работу швеи. Слишком серьёзными оказались увечья: рука не разгибалась, нога, напротив, не хотела сгибаться. Но ведро и швабру она держала уверенно. Полы мыла на совесть. Сотрудники отделения её сильно уважали. А роженицы и родильницы просто любили. Любили за редкую человеческую черту – улыбаться.
Возможно, улыбка была тем инструментом, которым Катя пользовалась, чтобы большой и чаще враждебный к сироте мир не был так безысходно глух. А может, по другой причине. Но это было искренне, естественно и без всякой фальши. Роженицы, увидев в отделении рыжую, конопатую, с огромной улыбкой, санитарку, эмоционально чувствовали себя спокойнее. Для них уже не так удручённо горел свет бактерицидной лампы и ожидание исхода беременности не было столь тягостным.
Но не только на работе Катя пользовалась заслуженной популярностью. Проживала она в общежитии для медицинских работников. Вообще-то туда селили несемейных врачей и медсестёр, но для Кати было сделано исключение. Возможно, с определённой целью. Буйный молодой народ в свободное от работы и дежурства время готов был заниматься чем угодно, только не жилищными проблемами. И Катя как нельзя лучше подходила на роль неформального завхоза.
А проблем хватало. Из всех бытовых удобств было только паровое отопление. Даже туалет был свободного падения. Именно туалет в зимнее время представлял наибольшую сложность для проживающих. Впрочем, сложность его использования по назначению была круглогодичной из-за особенностей дизайна. Дырка располагалась не в полу, как это принято в классическом варианте, а в кубической форме тумбы. Тумба высотой с колено располагалась в углу. Отверстие чуть шире хоккейной шайбы.
Человек, впервые попавший в сие отхожее место, впадал в глубокую задумчивость, обусловленную попыткой соизмерить свои возможности. Во-первых, забраться, пятясь задом, на пьедестал. Во-вторых, удержаться на нём в процессе физиологического акта. И, в-третьих, простите, не обделать всё вокруг. С последним было хуже всего, и туалет требовал постоянной уборки.
Зимой же проблема усугублялась. В период стойких морозов из недр выгребной ямы начинал расти сталагмит, который со временем перекрывал отверстие. А так как в туалет прибывают обычно в состоянии крайней необходимости и невозможности альтернативных решений, то очень скоро это место превращалось в полное санитарное безобразие.
Однажды на общем собрании жильцов решили не доводить дело до крайности и принять радикальные меры – закрыть туалет на зимний период. Благо общежитие было рядом с больницей, куда уже пришла цивилизация в виде ватерклозета.
Закрыть с первого раза не получилось. Кто-то неинформированный выбил дверь, и санитария была вновь нарушена. Тогда решили действовать более радикально. Заколотить дверь. Быстро нашли инструмент, доски. Но с самим действием что-то затянули. Шутники-педиатры предложили отметить последний рабочий день гальюна. Пригласили всех желающих и, естественно, администрацию в лице Кати.
Праздновали обстоятельно. На робкие попытки Кати отправить уже кого-нибудь колотить гвозди поначалу не реагировали. Затем предложили ей, как самой нетерпеливой, сходить и заколотить. Катя обиделась, сказала что-то про мужиков с руками, растущими не из обычного места, и ушла с молотком.