Великолепный, стр. 72
Он молился во здравие и спасение Клио – его Клио, – женщины, которая значила для него в этом мире все и которая была ему дороже даже собственной жизни.
На следующий вечер солдаты приволокли к нему рыдающего и стенающего, как сотня кающихся грешников, брата Дисмаса. Увидев Меррика, монах бросился к нему и рухнул перед ним на колени.
Из не слишком вразумительной речи замкового капеллана можно было, однако, заключить, что его послали к Красному Льву валлийцы с даром от Дэвида ап Граффида. Монах полез за пазуху и извлек пропитанное засохшей кровью женское платье.
Меррик некоторое время молча разглядывал предназначавшийся ему ужасный дар валлийского мятежника. Он узнал платье – это был тот самый безобразный желтый наряд, который Клио натянула на себя в первый день его пребывания в Камроузе. Худшего подарка Меррик не мог ожидать даже от своих самых страшных врагов – неверных сарацинов на Востоке. Коричневые разводы засохшей крови, во многих местах запятнавшие материю, служили наглядным свидетельством кровавого насилия, которому подверглась обладательница платья... Тем не менее Меррик продолжал надеяться. Часть его сознания упорно отказывалась признавать, что Клио мертва. В конце концов, она могла отдать платье какой-нибудь служанке, крестьянке – да кому угодно...
– Она умерла, милорд! – стенал, воздевая к нему руки, брат Дисмас. – Она умерла...
– Кто?
– Я видел, как она падала с лестницы, кувыркаясь в воздухе, словно соломенная кукла. А потом я видел, как она лежала внизу на булыжниках двора, залитая собственной кровью. Она была в платье – в этом платье, милорд! – Брат Дисмас ткнул Меррику чуть не под самый нос залитый кровью наряд. – А еще я знаю, что при падении она потеряла свое дитя, которое носила под сердцем...
– Свое дитя?! – Меррик схватил монаха за ворот сутаны и подтянул его к себе поближе, чтобы видеть его глаза. – Но Клио не была беременна! Так кто умер? Кто умер, черт тебя дери, глупый монах?
Меррик принялся трясти брата Дисмаса с такой силой, что у того начали клацать зубы. Брат Дисмас невидящим взором смотрел прямо перед собой, но стенать тем не менее прекратил.
– Так кто же все-таки умер? – повторил свой вопрос Меррик.
– Мне страшно вымолвить подобные слова, милорд, но это была ваша жена. Клянусь всеми святыми, это была леди Клио!
40
Старая Глэдис неслышно двигалась по комнате, в которой их заперли валлийцы, а Клио, лежа на продавленном тюфяке, молча наблюдала за ней. Она знала, что лишилась своего ребенка, хотя и не помнила досконально, как это случилось. Помнила только сильнейшую боль, которая вдруг пронизала ее тело, и свой собственный отчаянный вопль, но все подробности этого события для нее были словно окутаны некой пеленой. Еще ей смутно припоминалось, как над ней склонялись какие-то блеклые силуэты, как хлестала ее по щекам Глэдис. Сама же она в это время, скорчившись от спазмов, что было силы прижимала ладони к животу, чувствуя, как снова и снова на нее волнами накатывает нестерпимая боль.
На самом деле у Глэдис и в мыслях не было бить несчастную Клио. Просто старуха хотела с помощью нескольких пощечин привести молодую женщину в сознание и не позволить ей истечь кровью, поскольку в борьбе за жизнь требовалось и ее, Клио, персональное участие. По счастью, это сражение со смертью старухе удалось выиграть.
Когда Клио забывалась сном, время летело быстро. Но когда она приходила в себя, время обретало совсем иные свойства и тянулось, словно резиновое. Совсем невмоготу ей стало, когда Клио начала подниматься с постели и, пододвигая к стене скамью, получила возможность сквозь пробитую в стене амбразуру наблюдать за происходящим.
Она видела в поле вокруг замка огни костров, горящих в лагере Меррика, и даже очертания высокого шатра, в котором, по глубокому убеждению Клио, пребывал во время осады ее муж.
Меррик был так близко от нее – рукой подать – и в то же время очень и очень далеко, будто на другом конце земли...
Устремив на старуху затуманенный слезами взгляд, Клио вздохнула.
– А ведь я его опять подвела, верно?
– Это кого же? Своего мужа, что ли?
Клио кивнула.
– Я так ему ничем и не помогла. Хотела открыть перед ним ворота, но мой очередной «прекрасный план» провалился. Более того, я и как жена оказалась не слишком...
Клио уперлась взглядом в живот, в котором еще совсем недавно жил ее ребеночек. Тот самый, которому она обещала никогда не петь на ночь колыбельных. Молодая женщина почувствовала, как по ее щекам снова заструились слезы, и, оторвав от подушки голову, прошептала:
– У меня внутри уже ничего нет.
– Глупости ты болтаешь! Твои слова и яйца выеденного не стоят. Думаешь, он тебя любил только зато, что ты могла родить ему ребенка?
Клио села на постели и прижала руки к груди.
– Прошу тебя, Глэдис, скажи мне правду – у меня будут еще дети? – Не выдержав, она снова залилась слезами. – Скажи, ну, пожалуйста! Ты ведь все про это знаешь. Пообещай мне, что я смогу со временем подарить своему лорду мальчика или девочку!
– Девочку-то ты как раз и потеряла, – пробормотала старуха, и прежде чем она отвернулась, Клио заметила в ее глазах жалостливое выражение.
Эта невысказанная жалость, затаившаяся в глазах старухи, явилась последней каплей, переполнившей чашу страданий Клио.
– Господь вседержитель! – с плачем обратилась она к богу. – Молю тебя... Пусть у меня родится еще одна девочка... для Меррика.
Потом Клио вдруг замолчала, и в воздухе повисла зловещая тишина, словно вздернутое на виселицу рукой палача человеческое тело.
Прошло еще какое-то время, и старуха Глэдис, наконец, произнесла:
– Не могу я тебе ничего обещать, понимаешь? Хотела бы – да не могу!
Старуха подошла к двери и пару раз в нее стукнула. Стражник распахнул дверь и выпустил Глэдис, потом послышался скрежет задвигаемого засова – и все стихло. Клио снова осталась наедине со своими невеселыми мыслями.
Обхватив себя ладонями, она принялась раскачиваться на постели из стороны в сторону. Туда-сюда, туда-сюда. Так она, наверное, укачивала бы своего ребенка, если бы он появился на свет...
Клио поняла, что еще немного – и она завоет, словно волчица, лишившаяся своих волчат. Изо всех сил стиснув зубы, чтобы подавить подбиравшийся к горлу крик, она продолжала раскачиваться – все быстрее и быстрее, – будто в надежде, что эти равномерные, однообразные движения помогут ей укачать, успокоить свою скорбь.
Это продолжалось довольно долго, поскольку скорбь ее была велика и черна, как зимняя ночь, да и реальность, окружавшая сейчас Клио, ни в чем не уступала этому мраку. Со временем, однако, боль притупилась, как притупились вообще все ее чувства, и ею овладело странное состояние, которое было больше всего похоже на равнодушие.
Клио легла на бок и, подтянув колени к груди, обхватила их руками. Даже сейчас, когда чрево ее было пусто, она продолжала инстинктивно защищать погибшее дитя... Зарывшись головой в подушку, Клио снова заплакала, но уже не так горько и куда тише, чем прежде. Она плакала до тех пор, пока сон не заключил ее в свои спасительные объятия.
На рассвете Меррика, наконец , нашли. Он спал, лежа в грязи, а рядом валялась пустая кружка из-под эля. – Меррик? Давай, поднимайся!
Меррик застонал, перевернулся на своем жестком и сыром ложе, прикрывая рукой глаза, и сразу же разразился ругательствами.
– Черт бы тебя побрал! – проворчал Роджер. – Открой глаза и посмотри на меня.
– Оставь меня в покое, Роджер, и убирайся отсюда!
– Чтобы ты валялся в грязи на виду у всех и обливался слезами от жалости к себе? Ну, уж нет. Поднимайся, говорю. Твоя жена ждет от тебя помощи.
– Моя жена умерла.
– Твоя жена сидит под замком в башне.
Меррик отнял от лица руку и уставился на Роджера.
– Откуда ты знаешь?!
– Знаю, потому что мне рассказала об этом та старая ведьма из замка. Она ухитрилась оттуда сбежать и явилась к нам. Так вот она утверждает, что видела Клио в целости-сохранности и даже сама за ней ухаживала.