Схватка за Амур, стр. 53

– Ну, я бы не сказал, что сам Муравьев всегда готов сказать «есть!» на приказы из Петербурга. – Невельской наконец кончил размешивать пустой чай, положил в него сахар и взялся за ватрушки – он любил с творогом и картошкой. – Да и мои возражения по делу принимал к сведению.

– Вы, Геннадий Иванович, сейчас занимаете особое положение: ваши открытия дали Муравьеву основание для нынешних административных реформ.

– А что за реформы? Я как-то за своими заботами ни во что другое не вникал.

– Говорят: издалека большое лучше видно, однако бывает и наоборот. Съездив в Якутию и Камчатку, генерал-губернатор воочию убедился, сколь громадна территория, которою приходится управлять отсюда, из Иркутска, и сколь затруднительно такое управление. Естественно, когда его указания до того же Петропавловска доходят с опозданием на месяцы, это решительно неэффективно и надо развивать управление на местах. Муравьев и добивается выделения из состава Иркутской губернии отдаленных областей – Якутии, Камчатки, а теперь и Забайкалья. С первыми двумя вопрос уже решен, в Якутию уехал организовывать управление молодой, но очень способный чиновник Струве, Камчатку принимает Завойко, осталось Забайкалье, да еще Николай Николаевич ходатайствует о создании в Кяхте градоначальства – чтобы навести порядок с торговлей и пресечь контрабанду. Думаю, ему и это удастся, он человек везучий. Вот такие у нас грандиозные перемены, можно сказать: целая административная революция.

– Да, это верно, – революция, – задумчиво сказал Невельской. – А я считал: у него один Амур на уме.

– Так ведь, по сути, все это делается ради Амура. В новых областях будут свои губернаторы, а генерал сосредоточится на подготовке броска на Амур. Вот и ваша экспедиция – тоже часть подготовки. Представляю, что тут будет через несколько лет!

– В Петербурге столько противников этого броска, что, боюсь, жизни нашей не хватит на их преодоление.

– Если бы только в Петербурге, – хмуро отозвался Зарин. – Их, похоже, и здесь предостаточно.

– А что такое?

– Покойный Ефим Андреевич Кузнецов, тот самый, что построил этот наш дом и подарил его казне, выделил сто тысяч на постройку парохода для Амура. Его и начали строить на шилкинском заводе, а машину паровую, английскую, закупили в Екатеринбурге. Так вот, в одну, считай, неделю пароход сожгли, а машина пропала.

– Как так – пропала? Тоже сгорела?

– Да нет, – досадливо махнул рукой, чуть не опрокинув чашку с чаем, Владимир Николаевич. – Ее везли санным обозом, и уже неподалеку от Иркутска обоз пропал. Исчез, понимаете, бесследно! А тут еще тепло не ко времени нагрянуло, из Китая ветры принесли, – неожиданно добавил Зарин, казалось бы, безо всякой связи с предыдущими словами, но Невельской его понял однозначно: надо спешно отправляться, пока не рухнула зимняя дорога до Якутска. А ведь ему самому на сборы надо еще не меньше десяти дней, а то и целых двух недель. Как бы не застрять до полой воды! И губернатор тут же подтвердил его худшие опасения: – Дорогу до Качуга уже развезло. Так что, дорогой зятюшка, придется вам медовый месяц проводить здесь, в этом доме.

Глава 17

– Вот где-то здесь, Михал Сергеич, и гикнулся наш обоз с паровой машиной.

Вагранов и юный Волконский ехали верхом по Московскому тракту – в тенистых низинах снежно-подмороженному, на открытых местах уже раскисшему, на оттаявших взгорьях каменистому. Апрельское солнце, высоко плывущее над далекими синими горами – там был Восточный Саян, – припекало так, что пришлось распахнуть шинели. Даже тайга, темно-зелеными стенами стоявшая поодаль по обеим сторонам тракта и хранившая чуть осевшие сугробы, расцветилась золотистыми стволами сосен и расстелила близ дороги, на открытых для светила местах, вербные серебристо-пушистые ковры, тут и там украшенные большими бабочками. Среди кустов и деревьев порхали и щебетали, свистели, чирикали, тюрлюлюкали и просто восторженно орали от избытка чувств неведомые путникам птицы. Но Иван и Миша, в общем-то, не обращали внимания ни на красоту таежной весны, ни на оголтелую радость птиц: они были заняты поиском следов исчезнувшего обоза.

Неделю тому назад в Главное управление Восточной Сибири одно за другим поступили два сообщения: первое из шилкинского завода – о сгоревшем пароходе, а второе от нижнеудинского исправника – о привезенном в Тулун сильно попорченном зверями трупе, при котором найдены накладные бумаги на паровую машину для того самого парохода.

Председательствующий в совете Главного управления Зарин мог себе представить, в каком гневе будет генерал-губернатор, а потому, зная, что особо важные поручения Муравьева выполняет штабс-капитан Вагранов, командировал его вместе с молодым помощником на поиск машины.

– Владимир Николаевич, – сказал на это Вагранов, – может быть, лучше будет разделиться? Допустим, я поеду в шилкинский завод, а Михал Сергеич – на Московский тракт. Ну, чтобы дело двигалось быстрей!

– С пожаром разобрался на месте исправник Шамшурин, – возразил Зарин. – Один из поджигателей ударил по голове помощника старшего мастера – Григория Шлыка, но тот его опознал: это некий Григорий Вогул, между прочим, французский подданный. Его там ищут по приметам.

– Вогу-ул?! – удивился Иван Васильевич. – Выжил, значит, негодяй.

– Вы его знаете?

– Доводилось встречаться, – кивнул штабс-капитан. – Я его давно в Иркутске разыскиваю, а он вон где объявился – на Шилке! Вот только думаю, Владимир Николаевич, не поймает его Шамшурин.

– Почему? Хорошо скрывается?

– Это наверняка. Но сам Шамшурин – довольно темная личность. Подозреваю, что он напрямую причастен к побегу из-под стражи купца Кивдинского. Однако… подозрения, как говорится, к делу не пришьешь, а улик – увы! – нету. Кстати, почему в Шилке он разбирался, а не нерчинский исправник.

– После побега Кивдинского его перевели в Нерчинский округ. Ладно, Иван Васильевич, поезжайте и постарайтесь найти пропавший обоз. Сами понимаете, как воспримет Николай Николаевич случившееся, если пропажа не найдется, – поэтому сделайте все возможное и невозможное.

– Что сможем – сделаем. А вы, пожалуйста, пошлите запрос в Красноярск: вернулись ли возчики обозные.

– Уже послал, но ответа пока нет. Придет без вас – отправлю к вам с нарочным.

– Спасибо.

– С богом!

Так Иван Вагранов и Михаил Волконский оказались на Московском тракте. Участок дороги, на котором исчез обоз, отыскался довольно быстро: между селами Будаговым и Кындызыком. Из Будагова обоз вышел, а в Кындызык не пришел.

Теперь они ехали в сторону Кындызыка и внимательно осматривали обочины и прогалы в таежных стенах – не появится ли где свороток, по которому мог уйти обоз. И таковые нашлись – два подряд. Первый уходил на север, возможно, на Утай и Умыган, второй – на юг, на Мугун. Но до них дорога сужалась до двух саженей и шла по сложному горному рельефу, где с одной стороны вздымались скалы, с другой – зиял провал.

– Иван Васильевич, – сказал Миша, свешиваясь с седла и заглядывая в обрыв, в глубине которого было еще полно снегу, – а сюда не могли свалиться лошади с санями?

– Это с какого же перепугу? – поинтересовался Вагранов.

– А вдруг на них волки напали?

– Волки? Н-ну-у, резон в этом, конечно, есть, но тогда внизу были бы обломки, кости лошадиные и человеческие. Что-нибудь похожее имеется?

– Насколько видит глаз – нет. Правда, внизу заросли, сугробы…

– Однако догадку надо проверить…

Ведя лошадей в поводу, они прошли весь опасный участок дороги, то и дело заглядывая вниз, но ничего похожего на следы рухнувшего обоза не обнаружили.

– И какой отсюда следует вывод? – глубокомысленно произнес Миша, когда дорога впереди снова нырнула в распадок и через несколько верст должна была выйти к Кындызыку.

– Какой? – с любопытством воззрился на юношу штабс-капитан.

– Раз обоз не свалился в пропасть, но тем не менее исчез – значит, его украли. Напали разбойники и угнали в свое логово.