Борель. Золото (сборник), стр. 55
На предназначенной для новых построек площади вздымались желтеющие широкобедрые яруса. Они выстраивались в порядок, напорно устремлялись к соединению с поселком. А в сумерках Яцков суетливо бегал среди грудившихся около шахт людей и женским голосом выкрикивал:
– Бутовская бригада!
– Есть.
– Пиши по кубометру на рыло…
– Мочаловская!
– По одному с соткой…
– Каширцева!
На двадцатый день канава пробороздила хребет от верха до ложбины, крутым склоном подошла вплоть к дробилке и рудохранилищу. Бригада Кости Мочалова в графике выработок за полмесяца заняла первое место после бутовской. Это было неожиданно для самих старателей. И разошедшийся Иван Морозов по этому поводу философски сказал:
– Корми меня, как коня, дык любова в землю загоню.
В ответ ему озорно посмеивались:
– Не пузырься, громобоец…
– Барина, поди, по ночам в молитвах поминаешь…
– Ша! – останавливал Бутов охочую до подковырок молодежь. И внушительно добавил: – Так человека к образу не приводят. Надо разъяснением и хлебом бить. Я раньше вас проклюнулся из материнского брюха и воспитание получил в скотопригонном институте. Жизни вы не знаете.
– Все равно, как зеркало, – подтверждал Морозов. – Они же слепые котята и ничаво не видели.
Впервые орловец понял, что за него заступаются по-настоящему, по-товарищески.
…Подача руды из главной шахты началась бремсбергом. Включение нового механизма отняло из поселка электроэнергию.
Но, помимо видимой экономии людской силы, этот способ дал возможность освободить конный транспорт.
Дробилки и бегунная фабрика впервые с основания рудника заработали с приличной нагрузкой. Главный инженер стоял с Вандаловской около бегунки, когда подошедший Гурьян лихо закинул на затылок шапку.
– Ну, как, товарищ Клыков?
Инженер снял очки, протирая их, часто замигал близорукими глазами.
– Такой способ механизации следует признать удавшимся, – с расстановкой ответил он.
– То-то. Но вы не забывайте, что отсюда мы соединим еще три шахты. Тогда эти калеки, – он указал на валявшуюся тачку, – пойдут собакам на спальни.
Директор встретился глазами с Вандаловской и почувствовал непривычный толчок в сердце. Что-то новое было сегодня в ее фигуре, в сверкающем взгляде, в звучном голосе.
Сторонясь от гремящего бремсберга, около стенки разреза пробрался Стуков, он махнул Гурьяну рукой и неистово крикнул:
– Вот как он прет!
Секретарь ударил шапкой о колено. Желтая пыль поднялась выше его бритой головы и исчезла, подхваченная ветром.
– Этого мало, – сказал Клыков. – При соединении остальных шахт с транспортером придется применить рудничные электровозы. Нужно немедленно делать заявки.
Он круто повернулся и направился к шахте «Соревнование». Стуков кивнул вслед:
– Такая башка богаче любой шахты, – он хитро улыбнулся директору. – А ты не втюрься в инженершу, смотри, Варя нашлепает…
Гурьяну вдруг сделалось весело. Он подхватил под руку секретаря.
– А знаешь, я тебе не говорил, как я вклепался…
– Ну?
– Ну, перед тем, когда я самородок нашел… и попал в кашу… – арканщиком чуть меня не заделали. Так вот, там была похожая на нее девушка, а я и сейчас путаю их…
Стуков прищурил глаза и после раздумья спросил:
– А Клыков-то, кажется, понял… или, как ты думаешь?
– Начинаешь шевелиться по-настоящему. Вот Гирлана я бы высадил в два счета…
– Ты прав. Тут, кажется, нехорошим попахивает.
…Пуск подвесной дороги и бремсберга поглощал целиком внимание. На Улентуе это нужно было отнести к событию. Старые шахтеры, теперь управители рудника, могли только мечтать об этом. Им казалось все дальнейшее ясным. Красивой пирамидой рисовалось будущее здание комбината. Но сколько предстояло трудностей и огорчений!
2
В квартире с криками и хохотом шалили Катя и Ленка. Ленка прыгала на кровати под одеялом. Колыша грудью, гладко причесанная Варвара клоктала, как наседка над цыплятами.
– Что это у вас?
Гурьян развел руки и заулыбался.
Вместо ответа Ленка заскочила на стол, затем кошачьим прыжком бросилась к отцу на шею.
Катя громко захлопала в ладоши.
И пока Гурьян умывался, Ленка брызгала ему в лицо, скакала вокруг по-сорочьи.
– Живая! Люблю ребят, – восхищалась Катя.
Варвара накрыла стол и с хитрецой повела зеленоватыми, ко всему недоверчивыми глазами.
– Надо заводить свово, – сказала Варвара. – Дело нехитрое.
– Мужа подходящего не подыскала, – усмехнулась девушка.
– Ой, не говори! Нынче парней нет, так на женатиков зарятся.
Варвара мигнула на утирающегося Гурьяна, но Ленка перевела эту мимику словами.
– Ай! – закричала она. – Папка за тетей ухазывает. Знаю, знаю, папка! Ты с ней в лес ездил на коне. И дядя Клыков ездил.
Катя поймала Ленку на руки и, зажимая ей рот, с изумлением смотрела на побледневшего Гурьяна.
– Это пакость, Варвара! – вспылил он. – Ты бы занялась какой-нибудь работой, чем киснуть и отравлять девчонку.
Варвара уронила в тарелку ложки.
С багровым лицом, сверкая маленькими глазами, она вызывающе пошла на него.
– А ты чего нарываешься? Чего очищаешь поганый хвост? Надоела законная жена, так полюбовницу завел. Почто не учил меня в пору? Теперь плоха стала, надоело по своей дороге ездить, так на чужую поманило. Подожди, сядешь ты с ней на пчельник!
Сжатые кулаки Гурьяна тяжелели от напора крови. Он боялся за свои нервы, в округлившихся от изумления глазах Кати искал поддержки.
Лена поняла свою оплошность. Она кинулась к матери и отчаянно начала толкать ее худыми ручонками.
– Ну, мама же! Ну, перестань!
Гурьян опустился на стул. Он задохся. Все – сплетни, подозрения насчет Вандаловской, завистливые смешки, намеки на ее какое-то прошлое – замутилось в мозгу, как грязь в луже.
Варвара сорвала злобу, опомнилась. Под ногами у ней, ухватившись за юбку, кружилась Ленка, а от порога пылали негодующие черные глаза Кати. До появления Вандаловской Варвара устраивала Гурьяну сцены из-за других женщин. Кате хотелось все напомнить этой обезумевшей от ревности женщине, ободрить Гурьяна, но она считала неудобным вмешиваться в семейные дела. Гурьян сидел, низко опустив голову, и это напугало Варвару. Он не уговаривает, значит, не нуждается в ней.
– Ну, садись обедать, – всплакнула она. – Карахтер мой ты не жалеешь.
Катя круто повернулась и хлопнула дверью.
3
Бостонка выбрасывала последние экземпляры многотиражки. В наборном цехе и машинном отделении толкались в давке рабочие. По длинному коридору встречным валом шумели комсомольцы. Двери скрипом жаловались на неуемную их молодость. Рабочие пачками расхватывали газету, когда рыжеволосый бостонщик, он же наборщик, Агафонка Лапша, отвертывался в сторону.
– Эй, к ядреной бабушке, дорогие товарищи! – выкрикивал он писклявым голосом.
В соседней комнате усталый, но не покинувший поста, Пинаев – секретарь ячейки горного цеха, редактор, штатный докладчик, сочинитель лозунгов – сидел с помертвелым лицом и опустошенными глазами.
Из комнаты уносили знамена, флажки, лозунги, плакаты. В окно было видно, как над поселком, над конторой и над шахтами легкий ветер колыхал красные полотнища.
В сумерках рудник умолк. Бремсберг замирающе лязгнул тяжелыми цепями. Ему грохотом откликнулись летящие по воздушному мосту последние бревна, и над рудником протяжно завыла гнусавая сирена.
Катя влетела к Пинаеву в клубах холодного воздуха. Тугие щеки девушки светились кроваво-яркими лепестками, а глаза сверкали блеском спелой черемухи. Она со всего плеча бросила на стол измятую газету.
– Пашка, а почему в списке премированных нет Мочаловской бригады?
– Значит, не поместили. – Он смотрел отупело.
– Но ведь намечали. Это безобразие! Даже Косте не дали.
Ты иди в комиссию.
– Теперь поздно… Ты только о Косте…