Борель. Золото (сборник), стр. 43
– Эй, начальница! – залихватски выкрикнул рослый франт Сашка Алданец, выставив вперед ногу в черной краге. – Протанцевать не желаемо ли?
Плясун остановился, раздувая ноздрями и часто дыша. Его темные глаза замутнели, а на полных обсушенных зноем губах застыла виноватая улыбка.
– Костя, что это значит?
Костя досадно махнул рукой, будто собираясь согнать непрошеный румянец.
– А что? – подбоченился Алданец, щуря нагловатые поблекшие глаза. – Братва домой собирается и решила гульнуть на новом этапе разлуки.
– Домой? Да вы очухайтесь, товарищи! Когда здесь открываются зимние работы и расширяется рудник. – Катя понимала, что сделала рискованное заявление, но не упрекнула себя.
Алданец с пьяной компанией брал ее в кольцо.
– А что ж, товарищ в юбке, замерзать здесь или окочуриться без шамалки?
– Нет, почему же, товарищи… Нужно потрясти администрацию. – Девушка совала волосы под пуховый платок, а они упорно сползали на лоб и глаза.
Из толпы злобные голоса:
– Довольно сапоги лизать!
– Неча тому богу молиться, который начхать на нас хотел…
– Ваша министрация забойщиков-то кормит хуже, чем цыган коня…
– Да-а! А на старателей у ней и рыло не воротится…
– И неверно, товарищи… Это старая администрация довела рудник до тяжелого состояния. А теперь Гурьян Нарыков… Разве вы не знаете, что он сам забойщик и повернет дело в другую сторону… Ведь надо же сначала поставить вопрос.
– Вопросы кушайте сами, барышня, а народу дайте хлеба с говядиной.
– Знаем! Был забойщик, а теперь кто?
Толпа росла, заполняла ложбину, ревела. Вечные лесные бродяги, не обременяющие себя имуществом, с тощими котомками на ломаных загорбках переходили от одной кучки к другой. Эти странники первые потянулись к долине, ближе к жилым местам, пахнущим избяным дымом.
– Костя, а у тебя где дом? – Катя поднялась на пень, но оборвалась. Через головы приискателей увидела, как от становищ рассеянным караваном старатели уводили навьюченных коней. На берегу тоже копошились люди. Поняла, что там готовят салики для отплытия.
– Костя, как не стыдно! Значит, опять беспризорничать? Значит, не нравится хорошая трудовая жизнь? А я думала, ты пойдешь на-исправу!
Последние слова девушки вырвались навзрыд. Она запахнула полы плаща и побежала к поселку. Навстречу подпрыгивала легковая машина. По сдвинутой на затылок кепке узнала Гурьяна, а по бритой голове – Стукова. Она замахала руками, закричала. Машина остановилась, пыхтя и вздрагивая.
– Уходят? – спросил секретарь. – Ну, садись. – Голос Стукова удивил девушку спокойствием.
Машина тронулась. Уступая ей дорогу, старатели рассыпались в стороны. Автомобиль остановился на берегу у переправы. Задние спешно подтягивались, каждый хотел послушать, что скажет на прощание начальство. Секретаря и директора большинство знало с давних пор.
Стуков поднялся на мягкое зыбающее сиденье.
– Это куда же, ребята? – в улыбке секретаря скрывалась обида. – Вот директору даже конфузно, товарищи, что вы не пришли в контору, а прямо с бухты-барахты расплевались и – баста. А ведь настоящие советские рабочие делают не так. Настоящие-то пришли бы и понукнули дирекцию, если она задремала, или выяснили бы вот у этого начальника, почему он о вас не позаботился вовремя.
Старатель, державший в поводу рыжего горбатого коня, протискался к машине. Серыми трахомными глазами замигал на директора. На кончике его облупившегося от грязи носа висела капля.
– Шлялись… Докучали Гурьян Минеичу, но где толк-от!
– Правильно, Хлопушин! – поддержали задние.
– В лоб угадал. Вот память у стервы…
– Товару сулили, а дали хрен с луком…
Рядом с приземистым Стуковым выросла высокая фигура директора. Он снял кепку и широко взмахнул ею.
– Совсем неправильно, ребята!
– Как это так? – подбоченился Алданец. – Просим разъяснение по этому пункту.
– Очень просто. Вы не подумали не только о государстве, с которым заключили договор, но плохо заботитесь и о себе. Ведь я знаю, что в первой же деревне спустите все пожитки и будете зимой лапу сосать…
– Ха, ха! А сейчас-то как?
Алданец оглянулся на Хлопушина и скривил губы.
– А сейчас мы придумали вам плату, чтобы она обеспечивала работника на каждый день, и постараемся подыскать теплое жилье. Вы совсем забыли, что рудник хотели прихлопнуть, а сейчас мы надеемся двинуть дело по-новому. Вот и учтите, что не по нашей вине застряли на станциях и в пути приисковые грузы, не мы морозили старателей…
– Вас к вине не пригонишь, как гайку к самовару, – не сдавался Алданец. – Вали на папу римского!
– А ты захлопнись, хват…
Катя оглянулась. Позади машины, опустив плечи, стоял бывший беспризорник Костя Мочалов, давнишний недруг Алданца. После пьянки и бессонной ночи лицо парня сморщилось, померкло. Толпа густела. Сведенные в кучу лошади обнюхивались, визжали, начинали лягаться.
– Поддувало, – презрительно ответил Алданец.
Катя подошла к Косте и смело тряхнула его за воротник.
– Брось с ним, не марайся…
Гурьян сошел с машины, приподнялся на носках, чтобы дальше видеть. Голос директора устало хрипел.
– Ну вот что, ребята. Подурили, и хватит. Продуктов подвезут, а насчет жилья давайте смекать вместе. Я думаю выделить из вас плотничью артель и начнем строить не собачьи норы, а настоящие дома. Шептунов и зудил мы не держим, зато хороших ребят хоть сегодня переведем в кадры. Нам до зарезу нужны сейчас забойщики, откатчики и разведчики.
Толпа молча проводила загремевшую машину.
Гурьян посадил Катю на колени и махнул кепкой.
Алданец круто повернулся к Косте.
– Заявляешь? – вызывающе глянул он. – Смотри, как облапили твою синпатию.
– Отстань, банный лист.
Костя повернулся и смешался с толпой.
6
Поверхность увала покрыта мелкими валунами. По массиву – редкие сосны с ветвями только на макушках, еще реже темно-зеленые, нестареющие пихты. Сухо шумит осенняя хвоя, будто сыплет по железным решетам зрелые зерна пшеницы. Среди ветоши диковинно зеленеют кипцы.
Центральная шахта «Соревнование» – Бутовская шахта. Она – главная опора рудника. Крыша шахты – маяк для трех раскинувшихся за рекой деревень. Деревни врезались в чащобины, смотрят сгруженными копнами почерневшего сена. Четыре шахты рудные и две вспомогательные зигзагами идут от «Соревнования» к ложбине.
Раскомандировка кончилась на рассвете. По напетлявшим тропам шахтеры лязгали подковами сапог. От конного двора, громыхая колесами, потянулся обоз.
Бутов подошел к стволу, глянул на полыхающие в ложбине старательские костры и зычно крикнул:
– Эй, заводиловцы! Поднимайся-а!
В сопках протяжно откликнулось эхо. От становищ с хохотом ответили:
– Не кашляй, крот, без тебя тошно.
Глухо, увесисто, густо катились в подземелье смешанные звуки. Фонари тускло освещали лестницу. Через несколько минут земля поглотила людей. Заскрипели блоки лебедок, застучали копыта лошадей, загремели в распоры стволов тяжелые железные бадьи с породой. Снизу невнятно взвизгивали кайлы, лопаты, стучали колесами тачки.
За рукав кожаной тужурки Гурьян поддержал поскользнувшуюся Вандаловскую и помог ей подняться на высокий уступ. За ними медленно двигался Клыков. Сивые, ровно обрубленные усы главного инженера шевелились от дыхания.
Вандаловская вздохнула и, обтирая платком лицо, оглянула центр рудника.
– Узко, – заметила она. – Шахта на шахту налеплены. Через год-два здесь все сольется в одно. А долину не пробовали?
– Пробовали.
Клыков присел на камень, сняв форменную фуражку.
– Копали кое-как, а не пробовали, – возразил Гурьян, вспомнив Митрофанов шурф.
Инженер блеснул очками.
– Ну, все же… В прошлом году мы имели около десятка скважин и все дали отрицательные показатели… Все скважины не обеспечивают коэффициента больше единицы, а это, вы понимаете, Татьяна Александровна, не дает нам права на затраты. «Эмпайром» пробовали…