Борель. Золото (сборник), стр. 38

Серьги и кольца брызгали россыпью лучей. Женщина раскинула по плечам обжеванные завивкой волосы, дрожа заласканными грудями, разжигала страсти угрюмых таежных скитальцев. Она знала падкую натуру охмелевших и расточительных в таком состоянии людей.

Половицы жалобно заскрипели, когда по ним ударил грузными сапогами взбешенный вожак. Маленькая голова Арлахи ушла в прямые плечи и в табачном чаду Гурьяну казалась луковицей. Хозяин рьяно мотнул головой и рявкнул:

Глаза вожака мутнели. Он исступленно колотил ладонями по гулким голенищам, обливался грязным потом, пахнущим смолой. Гармонист оборвал пляску и проглотил стакан спирта.

– Не наводи хмару, – обратился он к Гурьяну. – Хочешь смастачу из тебя доброго арканщика? – От тяжелой руки хозяина у парня заныли лопатки.

– Ну, катим, Митроха!

Арлаха оглянул истлевший азям гостя и скосил глаза на Домну.

– Подкинь ему чего-нибудь.

Митрофану Арлахина бобриковая тужурка пришлась как раз до ступней сапог.

– На монгольского попа смахиваешь, – сказал хозяин.

Домна проводила дружков на улицу и вернулась, вздрагивая голыми плечами. Ее расплывшаяся физиономия помрачнела, покрылась грязными пятнами. Она открыла шкаф и залепила лицо пудрой.

– Ты почему не пошел с ними?

Женщина подсела к Гурьяну и блудливо толкнула его локтем.

– А они куда пошли?

Глаза Домны закатились.

– Ни бельмеса ты, я вижу, не понимаешь… Не выперился еще. У твоего компаниона што есть? Золото? Ну, ну, не крутись, насквозь тебя вижу…

– Есть золото, – признался Гурьян.

– То-то, сметанник ты… Они пошли в «Алдан», по-нашему поплавок, где гуляют все хорошие воры и кошевочники… Если рука зайдет, то Арлаха может твоего поводыря вывернуть кверху овчинкой, и прощайся тогда со своими денежками.

Гурьян хотел встать, но Домна удержала его.

– Посиди… Ты не знаешь, что такое кошевочники?

– Нет, – нахмурился Гурьян.

– По здешним местам это первые налетчики. Пара хороших лихачей, аркан в руки и пошел… Попадется какой-нибудь лягаш в соболях или каракуле, а тут ему аркан на душу – и ваших нет… Тебя, длинноносого, Арлаха, видно, на это дело хочет обучить.

– Меня?

У Гурьяна остекленели глаза, толчками заколотилось сердце.

– Не меня же, – безмятежно продолжала Домна. – Тут надо с конями сладить и хорошо удавку наметывать, а ты, видать, не выболел.

Женщина вдруг озорно захохотала и припала к плечу Гурьяна.

– Угости коньячишком, зелененький.

Парню жаль было менять деньги, но делать было нечего. Домна жадно схрустнула в руке бумажку, а через полчаса на столе приветливо искрилась коричневая бутылка. Женщина отхлебнула из чайного стакана, Гурьян ждал сдачи. Но Домна снова села рядом и, впадая в дружественный тон, продолжала начатый разговор:

– Врюхались вы сюда в доску… Я раньше тоже в горничных жила, но один стервец завлек меня и бросил… Семь лет в заведении держали, а теперь вот Арлашке досталась… Вор он страшный, но с ним неголодно… Если ты останешься, то могу быть твоей втихаря. – Она потянулась и прошептала: – Ах, как охота в «Алдан».

– Ну и иди, – обрадовался Гурьян, затаив мысль о побеге из подвала.

– Нельзя мне туда… Городушница я. Засыпалась по одному делу, а духи ниточки теперь разматывают.

Домна шаткой походкой прошла к столу и выпила все оставшееся в стакане. Она пьяно улыбнулась и липкими губами потянулась к Гурьяну.

– Свеженький ты, как малосольный груздь. А только от Арлашки я уйду. Рука у него чугунная, ой, особенно, когда напьется.

Домна положила ногу на колено Гурьяну и заглянула в глаза.

Гурьян порывисто поднялся. В первое мгновенье он хотел бежать из притона. Но Домна выдернула из-за ящика кинжал и преградила ему путь.

– Ушомкася-ка, – коварно рассмеялась она. – И наперед позапомни, что от Арлахи в этом городе никуда не нырнешь. Да у тебя еще и липы нет, а без бумажки живо упрячут.

Гурьян о пустился на порог. В пьяных словах этой гиблой женщины он понял жуткую правду. На дворе дымно свирепствовал сорокаградусный мороз. Идти было некуда.

4

Дрогнули половицы. Брызги разбитой посуды звонко ударили по стенам подвала. Посредине комнаты стоял огромный и страшный Арлаха. Он держал в руке тяжелую скамью и дико вращал раскосыми глазами. Переломленный посредине стол был похож на большое седло. Под ногами кошевочника валялась в крови раскудлаченная, уничтоженная Домна.

– Разевай рот, за душой полезу! – ревел арканщик, потрясая скамьей.

Заметив притихшего в углу Гурьяна, хозяин поманил его пальцем:

– Шагай сюда.

Гурьян подошел, стуча зубами. Арканщик отшвырнул ногой Домну и тяжеловесно сказал:

– Митраху накрыли за старую работу… Ты забудь его и замри… С завтрашнего дня я ставлю тебя на хорошее дело. Помни, начнешь разводить собачью песню – доразу ушибу. Так и знай, пока я сам не дам тебе вольной – ты мой с кишками. В лучшем разе тебя посадят за бесписьменность.

Хозяин раздвинул ширму перегородки и камнем упал в заскрипевшую кровать. А Гурьян изуродованными страхом глазами смотрел в окровавленный пол.

На второй день вечером в подвал ввалился пухлолицый извозчик. Он был одет в синий бархатный бешмет, перепоясанный звездным поясом.

– Хочешь коней посмотреть? – позвал он хозяина.

– Здешние? – спросил тот.

– Здесь заобратал… Товарец первый сорт.

Арлаха повелительно глянул на Гурьяна, и они вышли из подвала. В соседнем дворе надрывно выла собака, как будто с нее сдирали шкуру. Темень не позволяла рассмотреть лошадей. Хозяин взял пару под уздцы и вывел на улицу.

– Правь прямо, – приказал он Гурьяну. – Попробуем… А ежели проворонишь – бучу получишь. – Парень уперся ногами в передок кошевки. Хрустнул под копытами снег, под седоками пискливо застонали полозья. Комья сухого снега ударили Гурьяну в воспаленное лицо, щеки жгло встречным ледяным ветром. В ямке кошевка высоко подпрыгнула и, отскочив от земли, по воздуху прошла около сажени. Гурьян потерял равновесие, но оправился. Ему показалось, что от оглобель отлетел человек. Передернув вожжами, он направил коренного на рысь. Пристяжная, круто завернув густогривую шею, крупными прыжками отхватывала мах.

– Вертай, – довольным голосом сказал Арлаха.

Около ворот он ударил пудовой лапищей коренного по круглому заду и, к немалому удивлению Гурьяна, улыбнулся.

– Птахи ничего… Сколько?

– Пять Катек со всей упряжью, – ответил извозчик.

– Карман лопнет… Бери четыре.

Они сошлись на трех с половиной сотнях. Хозяин показал Гурьяну подземную конюшню. Прибрав лошадей, они вернулись в помещение. Домна суетливо готовила ужин и магарыч. Левый глаз у нее густо отек синим полукругом, отчего лицо женщины выглядело отвратительно жалким.

– Ездить ты можешь, – похвалил Арлаха Гурьяна. – Только не гнить у меня, до печенок не обожаю мокроносых. Арканщик не должен разводить разные нежности. Пусть бороной по брюху проедут, а ты гляди чертом. Вот как во всяком разе должен держать себя порядочный налетчик, а тем более кошевочник… Наша, брат, профессия самая почетная, всем ворам глаза умоем.

Гурьян не дослушал. Он робко шагнул и сложил крестом на груди красные, еще не отогревшиеся руки.

– Дядя Арлам… Не неволь меня… Я лучше уйду в деревню или буду на зимовье жить караульщиком, а здесь – нет… – Парень присел на скамейку. Раскосые, с красными прожилками глаза хозяина обезоружили его.

– Не досажай, – с нажимом отшиб тот. – Сказано: не годишься – сам прогоню… А сегодня я за себя не ручаюсь. Завтра выезд – и никаких гаек… Да и чем тебе не по рылу наша работа?