За Уральским Камнем, стр. 95

А поучительно сие занятие тем, что находится время, и его предостаточно, для бесед и сказок. Особенно они интересны, когда есть в команде человек, не обделенный умом, опытом, знаниями и красноречием. В небольшом отряде это, конечно, всеми уважаемый, мудрейший имам Турай-ад-Дин.

К землям братских племен испытывали все повышенный интерес. Поэтому, когда выяснилось, что достойный Турай-ака в свое время подробно изучал сборник летописей персидского историка Рашит-ад-Дина, где имели место сказания о Байкале, это никого не удивило, но вызвало у всех повышенное внимание.

– Чем же сей перс знаменит? – полюбопытствовал Вульф, более для того, чтобы раззадорить своего ученого приятеля.

– Если ты не знаком с трудами Рашид-ад-Дина, значит, вся ваша Европа погрязла в мракобесии и тьме. Даже удивительно! Как они еще способны изготавливать пищали и фузеи, развивать алхимию и другие науки? – побурчал для порядка и важности Турай.

– А знаменит он тем, что был летописцем при дворе самого Потрясателя Вселенной Чингисхана, величайшего на все века воителя. Хан настолько уважал свою северную окраинную провинцию, что даже сам здесь бывал и молился богам на острове Ольхон.

В древности с востока на запад, по всему южному побережью озера Байкал, раскинулась благодатная страна Баргуджин-Токум. Но оставаться бы ей, неведомой миру, если бы мать великого монгольского хана не была отсюда родом. Об этом Чингисхан помнил всегда и поэтому не обрек Баргуджин-Токум разорению и смерти, хотя сам невольно стал причиной гибели этого государства.

Основу Баргуджин-Токума составляли племена братских людей хори, булагат и баргуты. Баргуты, кочевавшие по благодатной долине реки Баргузин, были великолепными воинами и главенствовали в Баргуджин-Токуме. Всех баргутских воинов призвал Чингисхан в свою личную гвардию и увел в дальние страны, где те и сложили свои головы во славу Монгольской империи.

– И что же дальше приключилось со страной Баргуджин-Токум? – задал вопрос Петр.

– Об этом мудрейшему Рашид-Ад-Дину, да пошлет Аллах ему вечную память, не дано было занести в летопись. Всему приходит конец. Пришел и конец империи Потрясателя Вселенной. О дальнейшей судьбе баргутских племен мне уже рассказал старый шаман, что в улусах у Братского острога доживает последние дни. От отца к сыну уже несколько сотен лет передается у них сказание о Баргузинской долине, где некогда жили его предки. Когда гибла империя, разрываемая на куски алчными, бесчисленными потомками великого хана, многие народы, некогда пребывавшие в страхе, теперь пришли в движение, без опаски уничтожая своих бывших господ. Вот и остатки баргутов-воинов были уничтожены тунгусами, а женщины уведены в полон. Так трагически исчезли некогда грозные воители, а на их землях поселились враги, разобрав женщин по своим юртам.

Историческая справка. Первые сведения о Баргузинском крае русские получили в 1645 году, когда стрелецкий сотник Максим Перфильев сообщил, что они шли зимним путем на Баргузин-реку Байкалом-озером. Говорят, что тот поход был для Максима Пер-фильева последним. Он женился на братской девушке и основал деревню, получившую название Максимиха, что находится на берегу Баргузинского залива. Весной 1647 года казачий десятник Костька Иванов Москвитин, служилый человек Ивашко Самойлов и новоприбранный охотник Ивашко Артемьев, посланные из Верхнеангарского зимовья атаманом Василием Колесниковым разведать дорогу к монгольскому князю Турухай-Табунану, через залив Баргузинский Култук попали в долину Баргузина, густо населенную тунгусами. «…А по Баргузинской степи конный ход ехати ис конца в конец четыре дни», – докладывал Костька Москвитин своему воеводе по возвращении из похода. Сам Баргузинский острог был поставлен в 1648 году отрядом служилых людей из Енисейского острога во главе с сыном боярским атаманом Иваном Алексеевичем Галкиным. В XVII веке в Баргузинской долине происходили важные исторические события, связанные с освоением Забайкалья Российским государством.

Струг с каждым днем – все ближе и ближе к Байкалу. Здесь уже не встретишь ни зимовья, ни даже землянки, ставленной русским промысловым человеком. Среди просторной Ангарской долины видны лишь улусы братских, что начинали приобретать вид кочевого уклада. Встречи с ними проходили мирно благодаря Турай-ад-Дину. Он до того освоил язык братских, что, не чувствуя полноты от бесед с друзьями, изливал свое красноречие на этот народ. Братские, принимая его за великого шамана, поклоняющегося неизвестному им богу Аллаху, всячески оказывали свое почтение, и имам чувствовал себя проповедником истинной веры. Но была еще одна странность: при виде братьев Шориных они склонялись в поклоне, указывая на восход солнца. Это было непонятно, но братские всеми силами слали друзей в глубь своей страны.

Надо сказать, что Турай-ака за время столь продолжительного приключения весьма преобразился. От изнеженного самаркандского вельможи не осталось и следа. Но ученый и служитель Аллаха оставался все тот же. Он даже решил по возвращении продолжить летопись мудрейшего Рашид-ад-Дина, чтобы рассказать потомкам о трагической судьбе страны Баргуджинской и других народов, искалеченных в том водовороте истории, устроенном Потрясателем Вселенной, и чем все кончилось для самих монголов.

2

Во всем чувствовалось приближение Байкала. Просторная долина Ангары исчезла, а к реке подступили скалистые горы. Вода стала леденяще холодной, а течение быстрым.

Дождавшись попутного ветра, в предчувствии встречи с неведомым друзья изо всех сил налегли на весла. Струг, преодолевая последние плесы беспокойной красавицы Ангары, достиг ее истока, необычного и ранее невиданного.

Казалось, что огромная бескрайняя чаша озера здесь надломилась и поток воды устремился в этот пролом, унося и раскидав обломки. Лишь огромный, не подъемный для самых бурных потоков камень незыблемо стоял на середине истока Ангары.

– То Шаманский камень, – поспешил сообщить Турай-ака онемевшим от увиденного друзьям. – По преданиям братских, этот камень бросил разгневанный Байкал вдогонку своей дочери Ангаре, сбежавшей без его согласия к возлюбленному Енисею. Теперь Шаманский камень – место обитания хозяина Ангары, Ама Саган нойона. Когда шаманы приносят клятву или молятся на этом камне богам, нойон всегда незримо присутствует в качестве грозного судьи.

Усталость взяла свое, и хоть стоял прекрасный погожий день, а Байкал миролюбиво плескался о борт струга, друзья укрылись в укромной небольшой бухте для отдыха. Скалистый берег закрывал ее от ветров, журчал невдалеке ручей, легкая волна накатывалась на каменистый берег. Все выглядело на удивление приветливо и ласково. Вид залива скрадывал масштабы водной стихии, не желая с ходу ошеломлять русских. Но эта необычайная прохлада воды, ее прозрачность и глубина настораживали и словно подготавливали друзей к более близкому знакомству.

Мужчины, утомленные до крайности многочасовой борьбой с Ангарским течением, едва разбив лагерь, мирно заснули, а Дарья добровольно вызвалась стеречь их сон. После длительного путешествия ей до крайности не терпелось привести себя в порядок.

Под дружный мужской храп, постирав одежду, ополоснувшись прохладной водой озера, девушка удобно расположилась на скалистом утесе, раскидав вокруг белье и отдав свое тело ласкам вечернего солнца. Ощущение неги было нарушено ставшим уже привычным скрипом весел. Из-за мыса в сторону Шаманского камня шла большая необычная лодка.

Быстро спустившись с утеса, Дарья разбудила мужчин. Те, не обнаруживая своего присутствия, стали наблюдать за чужаками. Лодка была килевая, необычайно длинная и узкая, с задранным носом. Паруса не было, и люди обходились веслами.

Расстояние было большим, и друзья оставались незамеченными. Между тем неизвестная лодка подошла к Шаманскому камню и высадила на него человека. Это был мужчина. Оставшись один, он взобрался на вершину камня. На шамана он не походил, более того, был без оружия и верхней одежды. В лучах заходящего солнца пленник Шаманского камня выглядел очень несчастным и одиноким.