Нежные листья, ядовитые корни, стр. 58
Но она не слышит меня. Слишком глубоко она погружена в свои мысли, фантазируя, что ждет ее и что она получит от этой встречи.
– Стой! Стой! – кричу я. Деревья отзываются гулом стволов, когда я пролетаю мимо; с хрустом подламываются ветки; сдвигается и ползет вниз по тропе огромный пласт подтаявшего снега. Все в природе отзывается на мой крик. Но только не она.
– Вернись! – умоляю я. – Не ходи туда!
Ужас и тоска охватывают меня. Если сбудется то, что я предчувствую, то в ее смерти будет и моя вина. Я затеяла эту игру, я втянула их всех! От одной этой мысли меня прибивает к мерзлой земле. Строгое небо поднимается высоко и становится так далеко от меня, словно мне никогда не оказаться там, в его сияющей голубизне.
Но я не хочу! Я не могу остаться здесь навсегда, скользить тяжеловесным призраком у самой земли, не знать ничего иного, кроме человеческих мыслей и чувств! Это жуткая участь.
Я ничем ее не заслужила!
Однако женщина, спешащая на встречу с той, кто убьет ее, – лучшее опровержение моего жалкого крика. Я в ответе за ее судьбу – и не в силах ее изменить.
Потому что я затеяла эту игру. Я породила чудовище.
Земля подо мной черна, холодна и бесчувственна. Я наливаюсь тяжестью. Я, бестелесная и невесомая, теряю высоту! Чем ближе женщина подходит к месту их встречи, тем ниже я опускаюсь. Что-то давит на меня, и выскользнуть из-под этого безжалостного пресса невозможно.
Так бывало со мной раньше, в жизни, когда я летала во сне. Чтобы подняться в небо, нужно сделать одно усилие, больше умственное, чем физическое, и освободиться от силы земного притяжения. Но теперь сбывается мой кошмар: сколько я ни пытаюсь повторить это действие, испытанное многократно, у меня ничего не получается.
Страх охватывает меня. Страх перед чернотой земли, над которой я парю, как глубоководная рыба над песчаным дном. Как будто там, зарывшись в мерзлом слое, поджидает меня существо из тех, что нельзя называть по имени… И стоит мне коснуться дна, его когтистая лапа взлетит вверх – и утянет меня к себе, под слипшиеся корни, где белесые твари без глаз корчатся, не зная света и простора. Я стану одной из них.
– Пожалуйста, вернись! – надрываюсь я в спину женщины. Но она упряма. А самое главное, ей не дано слышать меня и мне подобных. У нее внутри живут лишь ее собственные голоса, чужим там нет места.
Из-за дерева выходит вторая. Она не улыбается, вернее, не улыбается лицом, но я вижу, как гнилое ее нутро сотрясается от внутреннего смеха. Как легко ей удалось одурачить эту простофилю!
– Не трогай, не трогай ее! – прошу я.
Но взывать к ней – то же самое, что взывать к дьяволу. Черная плесень так сильно разъела ее, что я понимаю: человеческого здесь осталось мало.
Я скольжу вокруг них, я мечусь, и деревья отвечают моим мольбам гулким скрипом.
– Что-то ветер разгулялся, – замечает одна.
– Апрель! – с усмешкой отвечает другая.
А больше они ничего не успевают сказать. Та, вторая, наносит удар – и ее жертва падает навзничь.
– Нет!
Ветер, которого я прежде даже не замечала, подхватывает меня и относит в сторону – как сухой лист, отмерший и бесполезный.
Глава 16
1
Они столкнулись с Илюшиным у лестницы на первом этаже.
– Нет ее нигде, – выдохнула запыхавшаяся Маша, не обращая внимания на недоуменные взгляды окружающих. Они втроем и в самом деле представляли собой странное зрелище: взмыленные и покрасневшие, словно бежали кросс по бесконечным коридорам «Тихой заводи».
– И Викентьев уехал! – поморщился Макар.
– Как уехал?!
– У него же не одно дело в производстве.
«А Мотя? – чуть не воскликнула Маша. – А мы?!»
– По комнатам прошлись, – тем временем вполголоса отчитывался Бабкин. – Все закрыты и везде тишина.
– В подсобках всяких?
– Первым делом. Туда, где Машка нож нашла, она сразу рванула. Никого.
– И ключ на месте?
– Да.
– Положим, в номере она ее убивать не будет…
– Слушай, здание старое, здесь тысяча закутков и подвалов, о которых мы не знаем. Она заманит ее туда под любым предлогом. Потом вернется.
Илюшин напряженно соображал.
– Придется к администратору, – решил он. – Объясним ситуацию. Второй труп ему нужен не больше, чем нам.
Маша с ужасом взглянула на них. Слово «труп» не могло относиться к такой живой Моте.
– Она где-то в отеле, совсем рядом! – вслух думал Бабкин. – От звонка до того момента, как мы попали в ее номер, прошло не больше двух минут. Куда можно уйти за две минуты?
– Куда угодно. У Зинчук было достаточно времени, чтобы все здесь разведать.
Макар обернулся к Маше:
– Посмотри, пожалуйста, план здания.
Откуда-то царственно выплыла старший администратор – та самая, которую Илюшин назвал демонической теткой, – и сыщики отвели ее в сторону. До Маши доносились обрывки диалога: «Сама позвонила… Нет в номере… сколько прошло?.. Нужны люди…»
«Не станет эта, с львиной гривой, ничего предпринимать! – Маша стиснула зубы. – Скажет, чтобы вызывали полицию. Да и кого она отрядит на поиски? Горничных? Официантов?»
Однако она не учла, что противостоять напору Илюшина мог редкий человек. Тремя фразами он обрисовал ситуацию так, что администратор проявила признаки острой тревоги.
– Девочки, вызовите мне Аркадия, – попросила она двух русалок за стойкой.
В Маше снова всколыхнулась надежда. Сейчас придет неведомый Аркадий, ключник с тяжелой громыхающей связкой, и покажет им все тайные места «Тихой заводи».
– Надо собрать всех Машиных одноклассниц, – донеслось до нее, и она обернулась к Илюшину, – посмотреть, кого не хватает.
– Как их соберешь? Номер ни одна не открыла.
– Спят? Уехали?
– Никто сегодня не выезжал, – стараясь выдерживать деловитый тон, сообщила русалка. Но на лице ее было написано такое искреннее детское любопытство, что Маша снова отвернулась к плану здания.
Ее грызло чувство собственной беспомощности. И еще – стремительно утекающих минут. Часы отсчитывали разное время для них и для Моти Губановой. Почему они ничего не делают? Почему до сих пор не начали искать, куда она могла уйти?
– Горничной не откроют…
– …тогда пожарную тревогу!
Это Сергей. «Пытается вычислить, кто ушел вместе с Мотей», – поняла Маша.
За ее спиной обсуждали что-то горячо и бурно, к администратору присоединился Аркадий, который, как выяснилось, отвечал за всю электрику в здании. Вызвали двух охранников и сразу одного отправили с рацией в какие-то подвалы корпуса «А». Маша зачем-то поискала на схеме подвалы, хотя даже корпуса «А» не нашлось. Постояльцы отеля, проходя мимо, любопытствовали, что происходит. Понемногу из них собралась инициативная группа.
– Собрание? – волновалась молодая женщина.
– Трубы дали течь, – авторитетно пояснял седовласый господин с тростью.
– Ну что вы говорите, какие еще трубы! – раздражалась администратор. – Проходите, пожалуйста, не устраивайте столпотворения…
– И все-таки что случилось?
– Кто-нибудь, дайте план!
Треск рации.
– Валера, Валера, что там у тебя?
Снова треск. Маша сначала вслушивалась, но потом заметила за стеклянными входными дверями то, что заставило ее разом забыть обо всем происходящем рядом.
К зданию через парк шел, покачиваясь, подросток лет четырнадцати. Маша пару раз видела его в столовой с родителями: взрослые молча ели, мальчик играл на планшете. Даже через стекло ей бросилось в глаза, что он очень бледен. И эта дерганая походка…
Парень вошел в отель, сделал несколько шагов и остановился посреди холла.
– Там женщина, – хрипло и громко сказал он. – Под деревом.
«Мертвая», – подумала Маша без всяких эмоций.
– Мертвая, – добавил мальчик, и вдруг подбородок его запрыгал.
Оцепенелая тишина накрыла всех, будто колпаком. Маша видела, как шевелятся губы у русалки за стойкой, но с них не срывалось ни звука.