Нежные листья, ядовитые корни, стр. 51
Ирка просыпалась с отчаянным криком. Каждый раз этот сон становился все реалистичнее и в то же время абсурднее. Коридор замыкался в бесконечный круг, по которому она мчалась без всякой надежды на спасение. Блик сверкал на серебристом острие ножниц. Рука на затылке превращалась в гранитную плиту, расплющивавшую ее тело. И голоса, голоса, перебивающие друг друга! «Давай сюда!» – «Я не знаю, где они!» – «Ищи, дура!» – «Кто-нибудь, дайте бинт. Дайте же этот чертов бинт! Что вы стоите?!»
Ее голос.
Светкин голос.
Любкин.
Во сне Ирка раздваивалась на жертву и преследователя, и самое страшное, что не в ее силах было изменить ни первое, ни второе.
Она до боли стиснула пальцы. В парке перед отелем прогуливалась девочка с длинными волосами, ничуть не похожая на Зинчук. Но Коваль теперь повсюду чудилось Юлькино лицо.
«Если перенестись в прошлое, в тот день, что бы я изменила?»
Ничего. Каждый раз Ирка задавала себе этот вопрос, и каждый раз звучал один и тот же до отвращения честный ответ. Это она нынешняя видит кошмары. А она прежняя считала, что они все делают правильно.
«Шалость!»
Коваль засмеялась и уткнулась лбом в холодное стекло.
«Да мы ее фактически изнасиловали».
Дверь за ее спиной бесшумно приоткрылась.
2
– Они ее обкорнали, – сказала Саша Стриженова.
Бабкин решил, что ослышался.
– Что они с ней сделали?!
– Постригли, – повторила она. – Омерзительная история. Но знали о ней действительно все, кроме Маши.
– А Лосина сказала, что ничего…
– Врет! – с силой перебила Саша. – Лось не только была в курсе, но и принимала во всем живейшее участие!
Сергей боялся открыть блокнот, чтобы не спугнуть ее.
– И в чем оно заключалось?
Судя по напряженному голосу Макара, он тоже опасался, что приступ откровенности Стриженовой может в любой момент закончиться.
– Она заманила Зинчук, – с прежней уверенностью сказала Саша. – Заманила в квартиру к Савушкиной. Одна бы Юлька не пошла, она стеснялась. А Лосина предложила свою компанию, и Зинчук согласилась.
Саша вспомнила сцену в сауне, выступление Анжелы, понятное только им двоим… И в голосе ее прорезалась неприкрытая злость:
– Эта лживая дрянь сообщила Юльке, что у Совы якобы собирается вечеринка для своих. И Лёшка Демьянов тоже будет.
– Мальчик, который нравился Зинчук?
– Она была в него влюблена. Сильно влюблена! Так могут влюбляться только подростки.
Саша поднялась, чтобы взять сигареты. Джинсы, черная водолазка, тонкая серебряная цепочка – ничего вычурного. Бабкин бросил взгляд на Илюшина и с неожиданным удовольствием убедился, что тот впечатлен.
Стриженова оказалась высокой голубоглазой шатенкой с мальчишеской стрижкой. Бабкин любил длинные волосы у женщин, но даже он вынужден был признать, что Саша могла бы обриться наголо, и это ни капли не испортило бы ее.
Он вообще не мог представить, что могло бы испортить это лицо. Выразительные линии подбородка и скул, каким-то особым образом широко расставленные глаза, чуть вздернутые к вискам… Бабкин сосредоточился, пытаясь поймать неуловимую особенность, делающую ее лицо таким притягательным. Бесполезно. То же самое, что ловить руками мираж.
Саша Стриженова открыла настежь окно, закурила и выпустила дым из бледных губ.
– Простите, я не предложила вам. Вы будете?
– Нет, спасибо.
Она села на стул очень прямо, не касаясь лопатками спинки.
– Вы занимались в балетной студии? – вдруг спросил Илюшин.
– Что, простите? Нет. Почему вы так решили?
– Осанка.
– Ах, это… – Саша невесело усмехнулась. – Последствия старой травмы. Мануальный терапевт запретил мне сутулиться. Но вы ведь не обо мне пришли говорить, правда?
«Нет, если только ты – не Юля Зинчук, – мысленно ответил Бабкин. А Стриж вполне могла быть ею. – Старая травма, говоришь?»
– А Юлька Зинчук ради дурака Демьянова даже научилась танцевать, – сердито сказала она. – Ходила в студию в нашем Доме культуры.
Она замолчала. Ни Бабкин, ни Макар не торопили ее. Илюшин тихо надеялся, что отель сэкономил на качественных детекторах дыма, и ее рассказ не перебьется свирепым воем сирены.
Из окна потянуло зверским холодом. Стриженова как будто не замечала его.
– Может быть, начнете с того, кто это придумал? – осторожно предложил Бабкин.
– Нет. – Она покачала головой. – Начать надо с того, что Демьянову нравились куклы-златовласки. Роскошные красотки с расстегнутыми верхними пуговицами блузок, а не тихие отличницы с косичками.
Илюшин со всей отчетливостью вдруг увидел, что сама Саша когда-то была именно такой: тихой и с косичками. И ей тоже нравился похожий на ожившую римскую статую Лёшка Демьянов, с мускулами, широкой улыбкой и отсутствием всякой рефлексии. Но она не решилась сделать того, что Юлька Зинчук. Или просто не сообразила.
– Юлька начала себя менять, – сказала Саша. – Ориентиром она выбрала Рогозину. Сначала осветлила и завила волосы в дивные кудри. Таких золотых волн, как у Светки, конечно, не получилось, но все равно было красиво. Потом она научилась краситься в точности как Светка. В ней как будто проступало новое лицо на фоне блеклого старого. И знаете, на Юльку хотелось смотреть.
Илюшин начал понимать логику одиннадцатиклассницы Юли Зинчук. Если рядом есть девочка, которая нравится всем, включая мальчика, который нравится тебе, то что самое простое? Подражать ей.
«Своеобразная идея. Но ведь оправдала себя».
– А потом она явилась в школу в умопомрачительном прикиде. – Саша улыбнулась. – Мини-юбка, ботфорты… И все! Лёшку Демьянова можно было брать голыми руками.
Она встала и закрыла окно. Бабкин, ежившийся все это время от холода, облегченно выдохнул.
– Но Юлька допустила одну очень серьезную ошибку. Вы понимаете какую?
Сергей покачал головой. Илюшин кивнул.
– Она стала копией Рогозиной, – объяснила Саша, внимательно глядя на Бабкина. – Светку бы это только смешило, если бы подражание не оказалось успешным. Ведь Лёшка, которого королева класса числила в своих поклонниках, обратил на Юльку внимание.
– Хотите сказать, именно это Рогозиной не понравилось?
Саша страдальчески поморщилась:
– Нет, невозможно! Невозможно объяснить нормальному человеку весь этот расклад! Вы даже представить себе не можете, Сергей, какая мешанина из подростковых комплексов, обид, серьезной взрослой ненависти и жажды власти заливала наш класс. Светке Рогозиной был катастрофически мал размах школы. Ей бы двор при каком-нибудь Людовике Четырнадцатом – там бы она оказалась к месту. «Не понравилось!» Ха! Да она пришла в бешенство! Каждый день обновленная Юлька Зинчук откусывала от ее власти. Макар, вы понимаете?
– Думаю, что да. Только Рогозина имела право привлекать к себе такое внимание. И внимание юношей должно было принадлежать лишь ей.
– Особенно такого юноши, как Демьянов! – подхватила Саша. – Плевать, что он сто лет не был нужен до этого! Как только Юлька стала перетягивать его на свою сторону, Рогозина озверела. Ну как же! Мальчик из ее свиты, лучший экземпляр коллекции поклонников!
– Вот и злилась бы на него, – бухнул Сергей.
– Мальчики в подобных случаях работают переходящим призом. – Саша снова улыбнулась.
Бабкину все меньше нравилась ее улыбка. Не в том смысле, что улыбалась Стриженова некрасиво, нет. Просто он был достаточно наблюдателен, чтобы знать: такой улыбкой люди прикрывают гримасу боли. У Саши Стриженовой что-то очень болело, и чем дольше он смотрел на нее, тем отчетливее понимал это.
«Травма или не травма, а спину прямо она держит как человек, на которого взвалили слишком тяжелый груз. Именно такие обычно сохраняют осанку из последних сил».
– Теперь вам понятно? – Саша гневно сверкнула глазами. – Бедная Юлька покусилась сразу на все: на собственность Рогозиной и на ее светлый облик. Я один раз услышала, как Кувалда назвала Зинчук воровкой, но подумала, что это о Лешке. Ничего подобного! Она имела в виду, что Юлька подражала Светке. А несчастная Зинчук и понятия не имела, какую бурю она подняла! С ее точки зрения, ничего страшного не происходило. Наоборот, все шло прекрасно! Лёшка Демьянов не отличался умом и не догадывался, что все ее преображения лишь ради него. Он только видел, что Зинчук расцвела. День, когда он пересел к ней за парту, переполнил чашу Светкиного терпения. Я уверена, она все придумала именно тогда.