Нежные листья, ядовитые корни, стр. 31

– Ии-ха! Кайфуем до пятого! – жизнерадостно воскликнула Анжела.

Анна недоверчиво взглянула на нее.

– Ты что, останешься?

– Я что, дура уезжать, когда оплачено? – резонно вопросила Лось. – Мне на этот номер месяц надо зарабатывать. К тому же у меня спина больная! А тут массажист, все дела… Сауна-джакузи!

Она подмигнула.

– Слушай, у тебя совесть есть, ну хоть какая-никакая? – поинтересовалась Анна. – Свету вообще-то убили. Она умерла, понимаешь? Не принято у людей так открыто демонстрировать пофигизм в подобных случаях.

– А мне ведь на самом деле пофиг, – спокойно сказала Лось. – Просто я, в отличие от тебя, не лицемерю. Померла Рогозина – и плевать. Я от нее только гадости видела. Так что, будем считать, это компенсация от нее напоследок. Нехорошо нарушать последнюю волю покойной!

Она подмигнула ошарашенной русалке, подхватила сумку и вразвалочку двинулась к лифту.

Анна уже не слишком удивилась, когда минуту спустя в холл спустились Коваль и Савушкина и спросили, нельзя ли им продлить проживание в «Тихой заводи». Русалка покорно повторила, что номера оплачены вперед.

– Девочки, а вам это зачем? – спросила Анна.

Любка только улыбнулась своей двусмысленной улыбкой и промолчала.

– Отдохнуть хочу нормально, – мрачно буркнула Кувалда. – Не все такие богатенькие.

Твердо решив досмотреть все акты этой комедии, Анна, не отходя от стойки, позвонила Саше Стриженовой. Стриж равнодушно выслушала известие о том, что номер оплачен. Но как только Анна обронила, что Коваль с Совой остаются, все спокойствие Стрижа улетучилось.

– Ты уверена? Уверена?!

– Абсолютно.

На том конце провода повисло молчание.

– Я останусь до пятого, – сказала Саша наконец. И повесила трубку, не прощаясь и ни о чем не спрашивая Анну.

– Простите, так вам готовить выписку? Простите! Извините!

Анна не сразу поняла, что обращаются к ней. Она задумалась так глубоко, что бедной русалке пришлось три раза повторить вопрос.

«Голову даю на отсечение, Шверник с Мотей тоже последуют примеру Лося».

Она провела ладонью по совершенно чистой коже на шее справа под ухом, покачала головой и улыбнулась так недобро, что девушка за стойкой сделала над собой усилие, чтобы не отшатнуться.

– Рано мне отсюда уезжать, – сказала Анна Липецкая.

5

– Все остались, – повторила Маша. – Я сама узнала об этом незадолго до вашего приезда.

Илюшин озадаченно почесал переносицу.

– Значит, Рогозина оплатила еще два дня, – пробормотал он, а потом сказал такое, от чего Маша вздрогнула:

– У нее был какой-то замысел.

Именно такими словами она и думала обо всем произошедшем до убийства. «У нее был какой-то замысел».

– Думаешь, она не просто так их собрала? – спросил Бабкин.

– Уверен. Маш, ты устала или еще в силах разговаривать?

– В силах.

– Тогда давай по горячим следам пробежимся по всему, что случилось вчера и сегодня.

– Уже позавчера и вчера, – поправил Бабкин, взглянув на часы, показывавшие десять минут первого.

На стол выставили не кофе, а зеленый чай, который Илюшин, проявив неожиданную предусмотрительность, привез с собой.

– На пару часов отшибет сонливость, – сказал Макар, заливая лиственные червячки кипятком. – Потом повторим.

Бабкин вытащил блокнот и ручку. В отличие от Илюшина с его превосходной слуховой и зрительной памятью, Сергею требовалось подспорье в виде записей. Еще в следственном отделе он освоил скоропись и мог фактически стенографировать любую речь.

– Ну, поехали.

Пока Маша рассказывала, ни тот, ни другой не перебивали ее. Бабкин перестал писать лишь один раз – когда она упомянула про ковш.

– Рогозина обидела девочек, – сказала Маша, пристально рассматривая узор на чашке, – и я вышла из себя.

«Стол об ковш, – вспомнил Бабкин. – И ковш об стол».

Когда она дошла до того, как обнаружили тело, он вырвал из блокнота лист и протянул ей:

– Схему, Маш. Постарайся максимально точно. Как лежал труп, где был нож…

– Брызги сможешь воспроизвести? – спросил Илюшин.

– Попробую.

Пять минут спустя Маша протянула готовый рисунок.

– Примерно так…

Макар выбрался из своего кресла и сел на полу рядом с Сергеем. Оба склонились над схемой.

– Спала она, похоже… – пробормотал наконец Илюшин.

– Угу. Маш, большое пятно – это ты кровь так изобразила?

– Да.

– Макар, брызги должны быть на одежде убийцы.

– Согласен. Маш, у тебя что-нибудь изымали?

Она отрицательно покачала головой.

– Значит, завтра придут, – заметил Бабкин. – Смотри, вся локализация ударов в области грудной клетки.

– На животе тоже были раны, – Маша поежилась.

Илюшин раздосадованно щелкнул пальцами:

– В дело бы залезть, взглянуть на фотографии. Время смерти все равно мы отсюда не вытащим.

– А зачем?

Бабкин заложил руки за голову и растянулся на полу, словно собирался загорать.

– Что зачем?

– Время смерти нам к чему? Мы собираемся расследовать это дело? Нет, не собираемся. Это работа прокуратуры.

– Из того, что мы видели, вытекает, что прокуратура уже нашла себе обвиняемого, – осторожно заметил Илюшин, косясь на Машу.

Бабкин пренебрежительно махнул рукой.

– Брось! Этот Викентьев искал легких путей и обломился в самом начале.

– «Обломился»! – не выдержала Маша, чувствительная к сленгу.

– Это суровая правда жизни. Что поделать! Могу выразиться литературно: подрезали крылья Палсергеичу прямо в бреющем полете.

Бабкин закинул ногу на ногу.

– Ты, я смотрю, приободрился, – усмехнулся Илюшин. – А по дороге сюда ныл и стенал. Маша, слышала бы ты его!

– Я ожидал худшего, – пожал плечами Бабкин. – А теперь, послушав возлюбленную мою супругу… Кстати, супруга, брось в меня куском сахара… Спасибо! Так вот, послушав ее, убедился, что Викентьев может идти лесом в любом направлении.

Сергей сунул за щеку кусок рафинада и ободряюще улыбнулся жене. Маша не ответила на его улыбку.

– Я б не торопился уезжать отсюда, – сказал Макар, поднимая с пола схему. – Что-то меня смущает во всем происходящем.

– Например?

– Ну, скажем, тот факт, что у убитой были какие-то планы на бывших одноклассниц, и она не довела их до конца.

– Ну, так теперь и не доведет, – отрезал Бабкин. – Но нас это не должно волновать. Пока я был уверен, что Машку при желании действительно можно притянуть к этому делу, стоял на ушах. Но теперь не вижу ни одной причины дергаться.

– Правда, не видишь?

– Абсолютно. Для начала, у следствия нет никаких улик, доказывающих ее причастность. Разбитый ковш – это бред Викентьева. Вот отпечатки на ноже – это уже другое дело. Но откуда им там взяться, отпечаткам? Вот именно, неоткуда.

– Сережа… – позвала Маша.

– М-м?

– Они могут найти отпечатки на ноже.

– Конечно, могут, – согласился Бабкин.

– Мои, – уточнила Маша. – На этом ноже могут быть мои отпечатки.

Сергей поперхнулся сахаром.

– Уверена? – быстро спросил Илюшин.

Маша протянула мужу остывший чай.

– Как? – с трудом выговорил тот, прокашлявшись. – Как на ноже могут быть твои отпечатки?!

Маша вздохнула и пересказала эпизод в кладовой. Слушая ее, Бабкин мрачнел.

– Почему сразу не сказала про нож? – спросил он, когда она замолчала.

– Я забыла про него, – призналась Маша. – Только сейчас сообразила, что это может быть тот же самый.

Илюшин с Бабкиным переглянулись.

– Викентьев будет просто счастлив обнаружить Машкины пальцы на орудии убийства, – пробормотал Сергей. Беззаботность и расслабленность слетели с него в одно мгновение.

– Зато у нас есть потенциальный убийца! – Макар щелкнул пальцами. – Горничная! Рогозина оставила ей всего пять рублей чаевых, например. Как не убить?

– Или пастой зеркало измазала, – мрачно поддержал Бабкин. – Заходит горничная в ванную, а там везде «Колгейт» выдавлен! И крышечка не завинчена! Она сразу за нож.