Авантюристка (ЛП), стр. 48

— Вот, — я снимаю кольцо с пальца и бросаю его прямо в него. Оно катится по плитке и останавливается у его ног. — Я еду в путешествие. ПРОВАЛИВАЙ. Когда я вернусь, тебя уже здесь быть не должно.

Он подпрыгивает, выглядя запутанным. Он смотрит влево и вправо, словно ответ на мое неустойчивое поведение находится где-то здесь.

— Чт…?

Я осматриваю его плавки светло-оранжевого цвета, его солнечные очки от «Гуччи», наблюдаю за тем, как он двигается, словно робот, и внутренне съеживаюсь. И о чем я только думала?

Я не думала! Я заполняла чем-то свое сердце. Кэмми была права!

— Ты знаешь Лию! Но все эти месяцы, когда я защищала ее в суда, ты даже слова об этом не сказал!

Лицо Тернера стало белым, вместо его обычно смешного бронзового. Он машет руками, словно не может решить, сдаться ему или указать на меня.

— Ты водил меня на свидание на «Суперкубок»! — кричу я на него сейчас.

— Да, но….

— Заткнись! Просто заткнись!

Я упала на шезлонг, руками закрыв лицо. Я чувствовала, будто мне под девяносто лет.

— Тернер, мы не подходим друг другу. Я не хочу выходить замуж за тебя. Мне жаль.

— Ну, — пыхтит он. — Разве у меня нет здесь права голоса?

Я смотрю на него сквозь пальцы.

— Вообще-то нет, — вздыхаю я и поднимаюсь. — Мне нужно собираться.

Я направляюсь внутрь.

— Почему? — кричит он мне. — Почему у нас не может получиться?

Я останавливаюсь, смотря через плечо.

— Нечему здесь получаться. Я не могу дать тебе того, чего у меня нет.

ГЛАВА 18 

Восемь часов спустя я сижу в бизнес классе, потягивая сок и нетерпеливо барабаня пальцами по подносу с напитками, стоящему передо мной. Калеб и Алое чудовище в Риме. Да, именно так, как я и сказала, в Риме. Багамские острова были недостаточно хороши для нее, точно также как и Марко-Айланд

[59]

, несмотря на то, что оба эти места были перечислены как лучшие для зачатия ребенка в интернет-истории ее компьютера. Вместо этого она остановила свой выбор на отеле «The De La Ville Inter-Continental», в котором забеременела ее любимая актриса, которую зовут Сьюзан Сарандон. Откуда я знаю такие подробности?

Дело в том, что я не только проникла к ней в дом со своей подружкой-психопаткой, но я еще взломала ее почту и прочитала ее переписку с мамой.

— Это Ваша первая поездка в Рим?

Я оглянулась, и увидела пару очень зеленых глаз, наблюдающих за мной с соседнего сидения.

— Хм, да, — я выплевываю эти слова так, чтобы у него создалось впечатление о том, что я невероятная грубиянка, и отворачиваюсь к окну.

Противный болтун.  Я не настроена на разговоры. Сейчас я должна выполнить самую важную миссию в своей жизни.

— Вы полюбите его. Это самое лучшее место в мире.

— Да, чтобы делать детей, — пробормотала я.

— Простите, что Вы сказали?

— Да ничего, — говорю я, — я еду туда по делам, поэтому у меня не будет времени на развлечение и отдых. — Я пронзительно смеюсь и делаю вид, словно ищу что-то в своей сумочке.

— Очень плохо. Вы должны выкроить немного времени, чтобы увидеть хотя бы Колизей – он изумителен. — Я смотрю на него, осознавая, что это не такая и плохая идея. Святое дерьмо! Я лечу в Рим! Теперь я официально в восторге. Бронируя в спешке билеты, пакуя чемоданы и бросая Тернера, я совсем забыла про него.

— Возможно, именно так я и поступлю, — говорю я, улыбаясь. Он был не так уж и плох. По правде говоря, он был невероятным красавцем с угольно-черными волосами, кожей цвета карамели и точеными скулами. Он был одним из тех, кто мог похвастаться так называемым еврейским носом. Я вдруг почувствовала себя немного скованно из-за своего бледного цвета лица.

— Ной Штайн, — он протягивает мне руку, и я беру её. — Оливия Каспен.

— Оливия Каспен, — повторяет он. — Очень поэтичное имя.

— Пожалуй, это самая странная вещь из тех, что мне когда-либо говорили.

Я гримасничаю, и он улыбается.

— Чем ты занимаешься по жизни? — спрашиваю я, стараясь звучать дружелюбно. О, Господи, я же буквально только что порвала с Тернером. О, Господи.

— У меня свой бизнес. А что насчет тебя?

— Я юрист, — отвечаю я. Смотрю вниз и вижу, как трясутся мои руки. — Я отлучусь в дамскую комнату, ты не против? — Он качает головой и выходит в проход, чтобы я могла пройти мимо. Я чуть не сбиваю с ног маленькую девочку и стюардессу, пока не натыкаюсь наконец-то на вывеску туалета.

Оказавшись внутри, я закрываю его крышкой и сажусь сверху.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Вся моя жизнь изменилась за последние несколько часов, и я только сейчас это поняла. Тернер, бедный Тернер, хотя и не совсем, учитывая, что он встречался со мной ради билетов на «Суперкубок». Но он ведь любил меня, верно? А вот любила ли я его? Думаю, нет. Я поступила правильно, когда рассталась с ним. Это был единственный выход. Я сполоснула рот в раковине и прислонилась к стене. Это было безумие: броситься в Италию, по наитию погнавшись за бывшим парнем. Что бы сказала мама? Я заглушила рыдание и прикусила губу. Одна в Риме; Господи, да я даже не говорю по-итальянски. Плохо. Очень, очень плохо.

Я возвращаюсь на свое место. Ной любезно позволяет мне пройти, не вставляя ни слова о моем опухшем лице. После того, как я делаю несколько больших глотков своей безвкусной содовой, я протираю двумя пальцами под глазами, чтобы стереть смазанную тушь, после чего поворачиваюсь к Ною, хмурясь.

— Я еду в Рим вовсе не по работе, — говорю я. Он не выглядит удивленным. Хотя чему он должен был удивиться? Он же не знает, что я извечный лжец.

— О, — произносит он, приподнимая бровь. — Хорошо.

Я делаю глубокий вдох. Говорить правду невероятно волнительно.

— Я собираюсь найти Калеба Дрэйка, и когда я это сделаю, то должна буду рассказать ему всю правду. Я очень этого боюсь.

Он смотрит на меня с новым интересом. Я превратилась из красивой девушки в женщину с интригой.

— И какую правду ты хочешь ему рассказать?

— Ужасную. Будет очень много разоблачения, — вздыхаю я.

— Я бы хотел услышать об этом поподробнее.

Я поерзала под его взглядом. В этих двух зеленых шарах содержалась интенсивность свойственная ядерному оружию.

— Это длинная история…

— Ну, — говорит он, поднимая руки и осматривая кабину. — Это будет длинный полет.

— Хорошо. Я расскажу тебе, но при одном условии, — говорю я, прижимая ноги к груди и оставаясь в таком положении. Ной смотрит сначала на мои колени, а затем на мое лицо, словно не может понять, почему взрослая женщина сидит как маленькая девочка. — Ты должен рассказать мне самую ужасную вещь, которую совершил в своей жизни.

— Самая ужасная вещь, которую я совершил? — он погружается в себя и кривится. — Когда я был в 9 классе, вместе со мной училась девочка, которую звали Фелисити Фэтнес. Шутки ради я пробрался в ее двор и украл нижнее белье с веревки, после чего развесил его на входной двери школы с надписью, в которой говорилось: «Фелисити Фэтнес носит трусы-парашют». Когда она это увидела, то сразу же разрыдалась, споткнулась о школьную сумку, и была доставлена на скорой помощи в больницу, где ей наложили пять швов на подбородок. Я ужасно себя чувствовал. Да и все еще чувствую, вообще-то.

— Это было ужасно, — говорю я, кивая.

— Да,  но сейчас она такая малышка. Я видел ее на встрече выпускников и пригласил на свидание. Она рассмеялась, сказав, что я уже видел однажды ее белье, и больше это никогда не повторится.

Я смеюсь,  действительно смеюсь, да так, что все мое тело трясется. Ной присоединяется ко мне. Я все еще смеюсь, когда понимаю, что у меня на руках еще один бойскаут.

— Значит, Фелисити? Это худшая вещь, которую сделал в своей жизни?

— Я украл магнит из магазина «Все по доллару».

— О, парень, — говорю я. — Не уверена, что ты готов к моей истории.