Случайный билет в детство (СИ), стр. 67

М-да, у меня как в присказке вышло — обломал немало веток, наломал немало дров. И все это деревянное крошево устилало извилистую тропу до самого верха. Сейчас, когда рассвело, лез и удивлялся, как это у меня вышло — так удачно проскакать в этом лесном лабиринте, таща за собой еловый ствол? Да, треск знатный стоял, вон, как все по тропе причесано!

Когда поднялся к той куче дров, то согрелся достаточно. Тут же обнаружил топор, а рядом…

Бедное животное напугалось, как говорят иногда ребята, до усрачки. В прямом смысле. Мелкие блинчики навоза, почти на одинаковом расстоянии, дугой уходили в сторону вершины. Похоже, что корова ночь провела на горе. Бедняга. Не дояна и молоко, небось в сливки превратились.

Тут я её и увидел. Корова спокойно двигалась вдоль склона и пощипывала траву. За ней волочился обрывок веревки.

Я набрал охапку сучьев потолще и, прихватив Савинский топор, спустился к лагерю. Только начал закладывать дрова в костер, как меня кто-то окликнул:

— Эй, парень!

На той стороне реки стоял мужичок в серой плащевке. Вид удрученно-замученный.

— Парень, ты тут корову не видал? — с надеждой спросил он.

— Видел, — кричу в ответ и показываю на гору, — там, у вершины пасется.

— Вот ведь зараза! — мужик обрадованно выругался, резво перебежал по камням на наш берег. — Не корова — коза горная!

— Там по тропке подняться напрямую можно.

— Ага, спасибо.

Мужичок, бормоча ругательства по поводу очень вредной животины, скрылся в лесу.

Из крайней палатки выбрался Витя. Потянулся. Увидел меня.

— Доброе утро. Почему не спишь?

— Да вот, проснулся. Холодно, а костер прогорел. Сейчас согреюсь и лягу досыпать.

— А почему не в палатке спите?

Я понимаю, что тут его особой вины, как старшего в нашей тур-компании, нет. Но Витя должен был проконтролировать размещение ребят на ночлег. Однако я и сам хорош. Телом только младше его. Так что ответил так:

— Мы решили на свежем воздухе лечь. Уж лучше, чем в душной палатке.

Про свой спальник и про ночные приключения решил умолчать. Пусть это будет нашей тайной.

Тут Григорьев обратил внимание на кособокость крайней палатки.

— Оп-па, растяжка слетела. Сергей, помоги-ка.

Вместе поправили камни, и натянули веревку. Затем присели около костра. Огонь весело трещал, облизывая сухие сучья. Я поворошил слежавшиеся еловые лапы у своего лежбища, немного откинул одеяло, для прогрева.

— Мне Лена немного порассказала про тебя. Шалопай ты, однако.

— Так уж вышло.

Только Григорьев что-то хотел сказать, но тут на склоне «Лысого горшка» сильно затрещало, и этот треск накатывался с горы как лавина. Мы вскочили, глядя на гору. Треск приближался, и ещё кто-то орал, вроде, или мне так показалось?

— Что это? — Витя выглядел немного испуганно.

Я пожал плечами, хотя уже догадался — что это может быть. А ещё понял, что очень хочется куда-нибудь спрятаться. Теперь ясно — что чувствовал Серега Ульский, когда вышел ночью по-малому, а тут такое. Треск резко оборвался, и из леса выскочила корова, пролетела между палаток, чудом миновав растяжки, и с разбега сиганула на тот берег реки.

— … тварь такая! — выбежал следом мужичек, — Да я тебя на колбасу пущу! Котлет наделаю, коза драная! Стой, сволочь!

Тресь! Мужик полетел кувырком, запнувшись об растяжки. Палатка тут же упала.

— Твою …! — тут же вскочил и кинулся к реке. — Стой, зараза!

Но корова уже по тому берегу удирала вниз по реке, задрав хвост. Огромное вымя скакать ей совсем не мешало. Мужик перебрался на тот берег, пару раз оскользнувшись на камнях, и побежал следом.

— Вот это цирк! — удивленно выдохнул Григорьев.

— Ага, — согласился я, подумав, что ночью представление было не хуже.

Витя направился к упавшей палатке. Мы вновь поправили растяжки. После этого Григорьев сказал:

— Ладно, ты ложись спать, а я вон туда, — и он показал на «Лысый горшок».

— А что там?

Витя посмотрел на меня, немного подумал и сказал:

— Понимаешь, тут есть стена подходящая, а Лена не одобряет моего увлечения. Вот и решил, пока она спит, пройтись по стеночке немного.

— Понятно, — кивнул я. — А руку не на стене повредил?

— Ага. Потянул, когда щели зажало, чуть не сорвался в тот раз.

Я смотрю на свою левую кисть. М-да, если бы Григорьев не повредил руку, то я бы не играл на дискотеке. Какие совпадения бывают.

— Вить, а тебе что больше по сердцу — музыка, или альпинизм?

— Музыка, конечно, моё призвание, а горы… — Григорьев запнулся, помолчав немного, — без них я не могу. Тянет и все тут! Понимаю, что надо выбрать что-то одно. Как Генка Ким выбрал, но… не могу. И музыка дорога, и горы.

Я опять кивнул. И позевал.

— Ладно, — сказал Витя, — ложись, отдыхай, а я пойду, по стене прогуляюсь.

— Может подстраховать? У нас альп-шнур есть.

— Не надо, — улыбнулся Григорьев, — я без неё обойдусь.

Я кивнул — понятно, солист там и там, но сказал не это:

— Осторожнее. Руки-ноги береги.

— Само собой.

Я лег, укрылся нагретым одеялом. Уснул сразу. Без снов. И, слава богу!

АВОКУ — Алма-Атинское высшее общевойсковое командное училище имени Маршала Советского Союза Конева И. С.

Глава 10

Все-таки нет ничего лучше сна в своей постели, это понимаешь только дома. Стоило лишь голове коснуться подушки…

Рано утром вскочил и пять минут пялился на часы, соображая — что я хотел и куда собирался. При этом спать хочется зверски, все тело болит, постель нежно манит, но я уже решил ломать в себе все нехочухи, поэтому встал и отправился на спортгородок…

Когда завтракал, отец не удержался от шутки, глядя на моё замученно-довольное лицо — после хорошего отдыха, необходимо хорошенько отдохнуть. В каждой шутке, иногда правды больше, чем юмора. Этот поход и все приключения, случившиеся в горах, высосали все силы.

Вернулся в свою комнату. Сижу и в окно смотрю, пойти некуда, друг ещё дрыхнет, и самому ничего неохота. От нечего делать поиграл на гитаре. Музыка сразу начала убаюкивать. Долго бороться со сном не стал.

Проснулся в шестом часу вечера с чувством глубокого удовлетворения. Отдохнул хорошо, почитай — сутки проспал, с перерывом на физзарядку.

Родителей дома нет, лишь записка: «Ушли к Володарским. Будем к девяти. На столе фаршированные блинчики». Мама явно перестаралась с количеством, но я был такой голодный, что умял все, только потом удивился — обычно вряд ли столько бы съел. Когда собрался пить чай, заявился Савин, весь взъерошенный и хмурый. Сначала подумалось, что Олег просто еще не выспался, но затем стало понятно — друга явно что-то терзает. Поставил ему кружку и налил покрепче заварки. Попьет, приведет в порядок мысли, сам и скажет.

Пили чай, не спеша, смакуя каждый глоток. Потом Олег отодвинул пустую кружку и деловито заявил:

— Серег, пойдем во двор, одна тема есть.

— Что за тема?

Савин потер правое предплечье и сказал глухо:

— Короче, батя втык за гитару дал, пришлось признаться, что брал для тебя. Э-э-э… короче — теперь нужно доказательство твоей компетентности в музыкальном вопросе.

— Эко, как завернул!

— Это его слова.

Ну, вот опять! Долго еще мне будет выходить боком эта моя самодеятельность.

— Слушай, я уже заколебался постоянно что-то доказывать. Неужели без этого нельзя?

— Если бы только это, — пробормотал еле слышно Олег, и добавил громче, — трудно выйти? Друга из беды спасти?

Из беды спасти не трудно, но что означает его оговорка?

— Ладно, пошли, все-равно уже хотел выходить.

Во дворе, рядом с волейбольной площадкой, стоял стол с лавочками, на котором вечерами мужики резались в домино. Пустовал он редко, и сегодня там шла игра. Шесть мужиков азартно «забивали» козла. В этой компании я разглядел Тихомирова и отца Олега. Из приемника «ВЭФ», что стоял на краю столика, лилась музыка, а играющие удачно аккомпанировали стуком доминошек об столешницу Юрию Антонову и его «Морю». Мы подошли под самый финал песни и игры.