Наперекор стихии, стр. 11
Селена развернула сверток, и глаза девушки засияли от радости и удовольствия, когда она увидела плащ из тонкой фиолетовой шерсти, сшитый по последней моде и отделанный широкими лентами фиолетового бархата. Цвет плаща подчеркивал необычный цвет глаз девушки, делая их похожими на аметист. Брайн купил плащ не только ради тепла, он выбрал цвет, который больше всего ей шел.
— Тебе нравится?
— Да, конечно. Спасибо тебе, Брайн. — Селена подошла к нему ближе.
— В Ливерпуле зимой будет холодно, мне было бы больно думать, что ты мерзнешь и в чем-то нуждаешься.
— Мне бы хотелось, чтобы мы никогда не доехали до Ливерпуля…
Отбросив с головы девушки капюшон, Брайн сжал в ладонях лицо юной красавицы.
— Мы пока еще не там, — мягко сказал он. Его руки обняли ее под плащом, и она почувствовала жар мужского тела. — Селена, я хочу тебя…
Отшвырнув плащ, Брайн взял Селену на руки и понес к кровати. Голова девушки была прижата к его груди, обнаженные руки обвивали крепкую шею. Страстный поцелуй, глубокий и настойчивый, прогнал все сомнения и опасения.
— Я тоже хочу тебя, — бесстыдно прошептала она. — Я хочу тебя каждую ночь.
Брайн снял с нее ночную рубашку, быстро разделся и лег рядом.
В этот раз Селена не чувствовала ни страха, ни необходимости сдерживаться. Она потянулась к нему, лаская его темные волосы и обнимая его. Селена откинулась на подушки, чувствуя, как его губы касаются изгиба ее шеи и, задержавшись на груди, начинают двигаться вниз, оставляя за собой пламенные следы. Он раздвинул ее бедра, и она ощутила его желание. При мысли о новой близости девушка протестующе вскрикнула. Но Брайн поймал ее запястья и сжал их. Спустя мгновение она уже задыхалась от наслаждения — его рот, руки ласкали белоснежное девичье тело. Собственное желание заставило позабыть о скромности. Селена вся отдалась новому наслаждению, каждым движением говоря, что она принадлежит ему, что готова исполнить любое его желание.
Склонившись над девушкой, Брайн мягко произнес:
— В этот раз я не сделаю тебе больно, любовь моя!
И больше не было слов, только тихие стоны наслаждения слетали с их губ.
Уже почти рассвело, когда Селена проснулась в объятиях Брайна.
— Мне лучше уйти, пока пассажиры не вышли на палубу, — сказал Брайн. — Я не хочу, чтобы твоя репутация пострадала.
— Какая разница? Через два дня мы сойдем с корабля и никогда не увидим никого из них.
Но пока Селена говорила, ей в голову пришла непрошеная мысль. Иветта де Реми…
Брайн и Иветта!
Селена ждала, что он скажет, что для него теперь нет более желанной женщины, чем она. Но Брайн молчал, и она тихо сказала:
— Ты не можешь оставить меня в Ливерпуле! Брайн, ты мне так нужен!
Капитан не проронил ни слова. Селена продолжила:
— Я знаю, что не безразлична тебе.
— Да, ты мне не безразлична.
— Тогда возьми меня с собой.
— Селена, это невозможно.
— Но почему же? — Девушка пристально посмотрела на него. — Ты… Ты ведь не женат, правда?
— Боже мой, нет! — Брайн рассмеялся. — Селена, я никогда ничего не говорил о браке. У меня есть определенные обязательства.
— Из-за этой войны? Но ты больше не командуешь капером, ты ведь продал «Хирон».
Встав, Брайн начал быстро одеваться.
— Какие бы у тебя ни были обязательства, я могу подождать. Если только…
— Я не хочу, чтобы ты ждала.
Вспомнив, как она быстро сдалась всего несколько часов назад, Селена задрожала от унижения.
— Но почему? Это все из-за Иветты?
Брайн продолжал одеваться, не глядя на нее.
— Это Иветта! Ты сделал деньги на войне, а теперь хочешь… в роскоши пересидеть войну в Париже.
Селена не отрывала прекрасных глаз от лица капитана.
— А если и так? — спокойно спросил он.
— Тогда, в Нассау, ты говорил мне, что чувствуешь за меня ответственность, потому что Марк был в твоей команде.
— Да, я и сейчас могу это сказать.
— А спать с сестрой Марка — это тоже часть твоих обязательств перед ним? Воспользоваться ею, как проституткой с Бай-стрит?
Лицо Брайна потемнело от гнева, подбородок напрягся, но когда он заговорил, голос был спокойным:
— Можешь думать что хочешь.
Он уже оделся и, повернувшись, направился к двери.
— Ну и уходи к Иветте! — закричала Селена. — Видеть тебя больше не хочу! Никогда!
Но мгновение спустя, когда за Брайном захлопнулась дверь, Селена бросилась на кровать и, зарывшись лицом в подушку, безутешно зарыдала.
6
Селена выглянула в окошко экипажа. Ливерпуль был шумным городом, многолюдным и очень холодным. Девушка поплотнее закуталась в потертую шаль и с тоской подумала о золотом солнце и нежном мягком ветерке Багамских островов.
Конечно, ей было бы теплее и выглядела бы она респектабельнее, если бы надела плащ, который подарил ей Брайн… Но Селена не смогла это сделать и засунула его на самое дно саквояжа перед тем, как покинуть «Девонширскую Деву».
Она была среди первых пассажиров, сошедших с корабля, и избежала встречи с Брайном. Но хотя девушка и старалась убедить себя, что так лучше, ноющее чувство утраты не покидало ее.
Селена, как никогда, ясно понимала, что ей нужно забыть Брайна и перестать грезить о будущей жизни с ним.
Девушка равнодушно взирала на проносившиеся за окном экипажа дома. Ей придется свыкнуться с шумом, толпами людей, наводнявшими улицы, сероватой дымкой, покрывающей крыши домов. Но по мере того, как экипаж двигался по направлению к северу вдоль Ватерлоо-роуд, минуя громадные, закованные в гранит доки, с возвышающимися над ними рощами мачт, впивающимися в свинцовое небо, мрачные впечатления от города стали непереносимыми.
Река Мерси вовсе не походила на прекрасные бирюзовые воды рек Нассау. Цвет здешней воды напоминал грязь. И хотя отец говорил, что Ливерпуль является самым развитым и процветающим портом мира, проносившиеся картины нищеты при виде стаек грязных полуодетых ребятишек, рывшихся в кучах мусора и отбросов, оборванных женщин, просящих милостыню перед тавернами, держа на руках голодных детей, девушку охватил ужас.
Она вспомнила, как папа однажды сказал ей, что город ее матери вырос на работорговле и что даже после отмены рабства в Англии порт продолжал богатеть за счет вывоза леса из северной части Соединенных Штатов, который использовался на больших верфях, протянувшихся вдоль Мерси-Ривер, а также хлопка из южных штатов, который направлялся на мануфактуры Манчестера. Папа говорил о добропорядочном и зажиточном купечестве Ливерпуля, но никогда не упоминал о той ужасающей нищете, которую видела теперь Селена. Когда экипаж резко остановился на перекрестке, она поймала взгляд мужчины, лицо которого было серым от голода и отчаяния. Несчастный, согнувшись, застыл, указывая на тротуар, на котором мелом было написано:
«Не ел три дня. Жена и ребенок умирают».
Через несколько кварталов показалась группа нищих, которые собрались перед таверной, распевая методистский гимн, причем один из них играл на ручном органчике. Селена откинулась на потрескавшееся кожаное кресло экипажа и мысленно поразилась, как в таком огромном морском порту могут существовать такая нужда и отчаяние.
Улицы стали уже, здания обшарпаннее, и когда возница остановился перед тусклым и раздражающим взор зданием, именуемым «Пристон Армс», Селена почувствовала, как ее сердце ушло в пятки. Возница помог ей сойти и, когда она отдала ему почти всю оставшуюся мелочь, поехал дальше. Девушка осталась стоять, дрожа под порывами пронизывающего ветра, дующего с реки.
Селена думала, что гостиница ее дяди будет роскошным заведением, сродни гранд-отелю «Виктория». В ее сознании сложилась картина, хотя и неясная, но приятная, представляющая кирпичное здание со сверкающей медной вывеской, опрятно одетым швейцаром, услужливо помогающим ей внести саквояж.
Перед ней же было меблированное заведение дешевого сорта, с блеклыми сероватыми занавесками на окнах и облезшей краской на входной двери. Пьяная женщина, повисшая на плече у пошатывающегося небритого моряка, протащилась мимо и вошла в соседнюю дверь, ведущую в таверну.