Отважная охотница (сборник), стр. 5

Глава III

– Теперь, капитан, – сказал Линкольн, усевшись со мной за столиком в кафе, – я отвечу вам на другой ваш вопрос. Я был в Арканзасе, услыхал, что здесь формируются добровольческие отряды, и приехал записываться. Я, правда, не часто бываю в городах, но уж очень меня тянет помериться с мексиканцами. Я не забыл, какую штуку они сыграли со мной года два назад, около Санта-Фе.

– Итак, вы записались добровольцем?

– Понятно. А вы почему не отправляетесь в Мексику? Удивляюсь я вам, капитан! Приключений там, говорят, не оберешься, со всех сторон идет чертовская драка, – и вы как раз из тех молодцов, которые там нужны. Чего же вы здесь сидите?!

– Я уже давно написал в Вашингтон, чтобы мне дали назначение. Но правительство, кажется, совсем забыло обо мне.

– К черту правительство! Назначьте себя сами.

– То есть? – удивился я.

– Да так. Запишитесь к нам в партизанский отряд, и мы выберем вас начальником...

Я и сам уже думал об этом, но боялся очутиться в положении чужака в хорошо спевшейся компании и потому оставил эту мысль. Записавшемуся уйти было нельзя, и если бы меня не выбрали в офицеры, то пришлось бы идти на войну рядовым. Однако, поговорив с Линкольном, я увидел вещи в новом свете. По его словам, партизаны все были друг другу чужие, так что я имел такие же шансы быть избранным в офицеры, как и всякий другой.

– Послушайтесь меня, – говорил Линкольн. – Пойдемте со мной на сборный пункт, там вы сами можете осмотреться. Запишитесь только да выпейте как следует с ребятами – и ставлю связку бобров против шкуры монаха, что вас выберут капитаном всей роты!..

– Хотя бы лейтенантом, – заметил я.

– Ни в коем случае, капитан! Брать так брать, а то не стоит рук марать. Лучше вас там капитана нет. Я могу потолковать о вас с нашими партизанами... Но там есть поганая компания – настоящее стадо буйволов! – и, между прочим, один малый из креолов. Он с утра до ночи буянит и фехтует какими-то кухонными вертелами. Я был бы чертовски рад, если бы вы посбавили этому молодцу спеси.

Я принял решение. Через полчаса мы уже стояли в огромном арсенальном зале. Это и был сборный пункт добровольцев; почти все они толпились здесь. Быть может, более разношерстной компании никогда не бывало на свете. Казалось, здесь встретились представители всех национальностей, а что до обилия языков, то в этом смысле наше общество могло бы поспорить со строителями вавилонской башни.

У дверей стоял стол, и на нем лежал большой лист пергамента, сплошь покрытый подписями. Я взял перо и тоже расписался на листе. Тем самым я потерял свободу: то был лист присяги.

–Вот они – мои соперники, кандидаты на капитанское место_, – думал я, поглядывая на группу людей, стоявших у стола.

Люди эти отличались от прочих сравнительно приличным видом; некоторые из них уже щеголяли в полувоенных костюмах, и у большинства были фуражки с пуговками армейского образца по бокам и лакированными козырьками.

– А, Клейли! – воскликнул я, узнав знакомого. То был молодой хлопковод, веселый и расточительный юноша, промотавший все свое состояние.

– Галлер, старый приятель! Очень рад вас видеть. Как поживаете? Собираетесь с нами?

– Да, я уже подписал. А кто этот человек?

– Один креол. Его фамилия Дюброск.

Лицо человека, о котором я спрашивал, обратило бы на себя внимание наблюдателя в любой толпе. Красивый правильный овал, обрамленный шапкой волнистых черных волос, круглые черные глаза, черные дуги бровей. Бакенбарды, покрывая щеки, оставляли свободными крупный, энергичный подбородок. Тонкий, мужественный рот, изящные усы, прекрасные ровные зубы ослепительной белизны. Лицо это можно было назвать прекрасным, но красота была особенная – та красота, которая восхищает нас в змее или тигре. Улыбка Дюброска была цинична, глаза – холодны и ясны; в этой ясности было что-то животное – то был блеск не разума, а инстинкта. В выражении лица чувствовалась странная смесь приятного и отвратительного, физической красоты с нравственным уродством.

С первого же взгляда я почувствовал к этому человеку необъяснимую антипатию. Это был тот самый креол, о котором говорил Линкольн и с которым мне, очевидно, предстояло бороться за капитанскую должность.

– Этот малый собирается стать нашим капитаном, – прошептал Клейли, заметив, что я приглядываюсь к Дюброску с особым вниманием. – Между прочим, – продолжал он, – он мне страшно не нравится. По-моему, это какой-то прохвост.

– Да, похоже на то. Но если это так, то как же его могут выбрать?

– Ну, здесь никто друг друга не знает, а он превосходный фехтовальщик, как, впрочем, и все креолы. Он продемонстрировал уже здесь свое искусство и произвел большое впечатление. Кстати, ведь вы, кажется, тоже не промах по части рапир? Кем вы собираетесь быть у нас?

– Капитаном, – ответил я.

– Отлично! Я кандидат в старшие лейтенанты, так что мы с вами не соперники. Давайте заключим союз.

– От всего сердца.

– Вы пришли сюда вон с тем бородатым охотником... Он вам друг?

– Друг.

– Ну, так могу сообщить вам, что он здесь вс°. Глядите, он уже начал!

В самом деле, Линкольн разговаривал с несколькими молодцами в кожаных штанах. В них нетрудно было узнать охотников. Вдруг все они рассыпались по зале и вступили в разговоры с людьми, которых за минуту до этого не удостаивали вниманием.

– Собирают голоса, – пояснил Клейли.

В это время Линкольн, проходя мимо, шепнул мне на ухо:

– Капитан, намотайте на ус: все эти ребята очень славные малые. Вам надо подружиться с ними, а кстати и выпить. Это – самое главное.

– Хорошо сказано, – усмехнулся Клейли. – Но если бы вам удалось победить вашего соперника в фехтовании, то дело было бы в шляпе. Черт возьми! Я думаю, Галлер, вы способны на такой подвиг.

– Я и сам решил попробовать.

– Но только не сейчас, а за несколько часов до выборов.

– Вы совершенно правы. Действительно, лучше повременить. Принимаю ваш совет, а пока что последуем совету Линкольна: –сойдемся и выпьем_.

– Ха-ха-ха, – разразился веселым смехом Клейли. – Сюда, ребята! – крикнул он, обращаясь к группе добровольцев, очевидно томившихся жаждой... – Пойдем опрокинем по рюмочке. Вот, позвольте представить вам капитана Галлера...

В следующий момент я уже пожимал руки довольно потрепанным джентльменам, а еще через минуту все мы чокались и болтали с фамильярностью, словно были друзьями с самого детства.

В следующие три дня запись добровольцев продолжалась, а одновременно развертывалась и предвыборная кампания. На четвертый день вечером были назначены выборы.

Между тем моя антипатия к сопернику все возрастала по мере того, как я ближе знакомился с ним, и, как часто бывает в подобных случаях, антипатия эта оказалась взаимной.

За несколько часов до голосования мы стояли друг против друга с рапирами в руках, с трудом подавляя обоюдную неприязнь. Враждебность эта была замечена и зрителями, которые окружили нас тесным кольцом и с нетерпением ждали схватки: исход ее, как понимали все, предрешал исход выборов.

В арсенальном зале имелось много оружия. Мы сами выбрали себе по рапире. Одна из лежавших здесь рапир была без наконечника и достаточно остра, чтобы в руках раздраженного человека представлять собою опасное оружие. Я заметил, что мой противник взял именно эту рапиру.

– Ваша рапира не в порядке, – сказал я ему. – У нее нет наконечника.

– Ах, простите! – ответил он по-французски. – Я не заметил.

– Странный недосмотр, – с многозначительным взглядом шепнул Клейли.

Француз отбросил рапиру и взял другую.

– Не угодно ли вам выбрать, сэр? – спросил я.

– Нет, благодарю. Эта вполне хороша.

В это время к нам подошли все бывшие в зале. Добровольцы, затаив дыхание, ждали схватки. Мы стояли лицом к лицу и были похожи не на любителей, задумавших посостязаться в фехтовальном искусстве, а на двух врагов, сошедшихся на смертный бой. Противник мой был опытным фехтовальщиком: это выяснилось, как только он принял исходную позицию. Что касается меня, то в студенческие годы фехтование было моим коньком. На протяжении нескольких лет я не знал себе соперников в этом искусстве. Но с тех пор прошло много времени, и я успел потерять технические навыки.