Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод), стр. 53

Лунные отблески играли на песчинках кварца в узкой долине. Но один темный предмет выдавался среди блестящих камней, которыми была покрыта земля. То была куча золота, которую собрал Кучильо. Теперь оно никому не принадлежало и валялось под открытым небом на побелевшем от дождей зарапе разбойника.

Между тем Розбуа уже успел выспаться и открыл глаза.

— Ничего нового? — спросил он Фабиана.

— Ничего, — ответил тот. — Но зачем прерываете вы свой сон так скоро?

— Так скоро?! Звездам надобно было, по крайней мере, четыре часа, чтобы свершить путь, пройденный ими. Теперь полночь.

— Уже! Я не думал, что так поздно.

— Теперь поспи и ты, сын мой, — сказал Розбуа, — нехорошо, если молодость бодрствует одинаково со старостью.

— Спать? — отвечал Фабиан, касаясь руки старого охотника. — Разве благоразумнее спать, когда вдали слышится этот шум?

Жалобный вой раздавался с середины равнины, в том месте, где лошадь дона Эстевана пала от пули канадца.

Черные тени неясно виднелись при неровном свете луны.

— Волки, — сказал Фабиан, — воют о добыче, которую они не осмеливаются уничтожить при людях. Быть может, не только мы одни пугаем их.

Вдруг отдаленные выстрелы подтвердили опасения Фабиана. Канадцу, как человеку, привыкшему различать в самых неясных звуках пустыни их происхождение, достаточно было одного мгновения, чтобы понять значение отдаленных выстрелов.

— Мексиканцы опять схватились с апахами, и довольно далеко отсюда. Волков пугает только наше присутствие. Спи, сын мой, спи беззаботно, когда я бодрствую; тебе нужен сон.

— Вы правы, — отвечал Фабиан, — но с некоторых пор дни мне кажутся годами.

— Как бы этот день ни был ужасен, однако все-таки можно поспать, ибо обязанности твои исполнены с твердостью, — сказал Розбуа. — Поверь в этом случае опытному человеку, рассудок которого зрел в одиночестве.

— Я попытаюсь, — отвечал Фабиан.

И более в угоду Розбуа, чем от усталости, он прилег на землю, на свой плащ.

Часть вторая

Глава XXVIII

Из долины и от подножия пирамиды слышался какой-то неопределенный шум. Розбуа тихонько вооружился своим карабином и пополз к краю площадки.

Глаза его подтвердили то, что сказало ухо, и он уже готов был вернуться на прежнее место, когда увидел, что Фабиан проснулся.

— Что случилось? — спросил юноша.

— Ничего особенного, — отвечал Розбуа, — несколько шакалов возятся около озера. Их привлек запах крови, и они теперь роются в земле.

— Да, правда, — произнес тоскливо Фабиан, — там была пролита кровь.

Оба уселись молча. Фабиан указал канадцу на лежавшего на голой земле Хозе, погруженного в глубокий сон, словно он лежал на самом мягком тюфяке.

— Бедняга знает, что я стерегу его сон, — сказал старик, — пусть себе спит спокойно до рассвета.

Фабиан хотел возразить Розбуа, но в этот миг послышался отдаленный шум, сначала весьма слабый, но скоро сделавшийся гораздо внятнее. Звуки, приносимые ветром, были не столь глухи, как подземный огонь Туманных гор. По временам этот отдаленный шум нарастал через неровные промежутки, походя на ружейную перестрелку. Поднявшись с земли, Хозе подошел ближе к Розбуа.

— Это точно такой же шум, — произнес он, — какой мы слышали в прошедшую ночь. Однако, послушай, эхо стрельбы слышно по всей равнине. Га, несчастные, вероятно, не успели отстоять своих укреплений и теперь вынуждены спасаться бегством. В таком случае каждый выстрел означает падшего человека, и апахи соберут теперь богатую жатву скальпов. Горе нам, если индейцы истребят их всех, потому что до сих пор близость авантюристов была для нас счастьем. Мы напрасно здесь остались на лишнюю ночь, Розбуа.

Друзья умолкли и стали прислушиваться.

Хозе сказал правду — внимание индейцев было поглощено экспедицией дона Эстевана, и только благодаря этому обстоятельству охотники смогли проникнуть так далеко в саванну.

Выстрелы, казалось, все приближались, и каждую минуту можно было ожидать, что какой-нибудь беглец привлечет за собой к пирамиде погоню индейцев.

— Если бы их было только двадцать человек, — сказал Розбуа, отвечая на высказанное опасение Хозе. — При нашем выгодном положении никто из этих негодяев не был бы в состоянии добраться до нас. В этом случае я должен тебе дать, Фабиан, добрый совет, которым ты, надеюсь, не побрезгуешь. Ты слишком пылок, дитя мое, и, когда видишь перед собой опасность, бываешь в каком-то чаду. От излишней отваги можно так же легко пропасть, как и от трусости, — заметь себе это. Молодой человек, чувствующий в своих руках заряженное ружье, редко может удержаться, чтобы не пустить его в ход. Но помни, каждый из нас должен стрелять по очереди и не торопясь, а третий, прежде чем стрелять, должен выждать, пока двое первых вновь зарядят свои ружья. В превосходстве этого маневра наш приятель Хозе имел случай убедиться. Таким образом каждый из нас может взять на свою долю шесть человек, если их всего не более восемнадцати. И только если число противников будет больше, дело может принять серьезный оборот, потому что после шести выстрелов ствол ружья нагревается, в дуле накопляется сажа, и пуля не имеет уже своего первоначального правильного полета. В подобных случаях со мною бывало, что я целился в правый или в левый глаз, а попадал, к великому моему удивлению, в бровь. Впрочем, тебе не следует быть столь щепетильным на сей счет, ты можешь целить прямо в грудь: это хоть и не так лестно для твоего самолюбия, но зато надежно.

Пока Розбуа давал эти благородные советы своему приемышу, ружейная перестрелка стала отдаляться. Вскоре она вовсе прекратилась.

— Свежеет, — заметил старик через некоторое время, — ветерок приносит запах зелени, шакалы перестали выть: это доказывает, что скоро начнет рассветать. Через полчаса нам надо будет собираться в дорогу, при дневном свете мы увидим, какой надо выбрать путь, чтобы не наткнуться на индейцев; мы увидим это по следам, а для их отыскания самое благоприятное время — первые часы после дневного рассвета, потому что земля, смоченная росой, легко их держит. Однако надо прежде поесть, чтобы немного подкрепить свои силы.

Не прошло и нескольких минут, как наши бесстрашные герои устроили на траве бивуак.

Пока трое друзей поглощали скромную трапезу, состоявшую из горсти пиноли, Фабиан почувствовал, что наконец наступило время открыть человеку, благодарность к которому заставляла почитать его как отца, свои планы на будущее.

— Розбуа, отец мой! — произнес Фабиан.

При этих словах старый охотник встрепенулся. Чувствуя, что его присутствие в эту минуту может быть помехой для говорящих, Хозе отвернулся и потихоньку отошел в сторону.

— Дорогой мой отец, — начал опять Фабиан, — это имя я всегда буду произносить с радостью, вы живали в больших городах Европы и в пустыне, а посему можете вполне оценить разницу между тем и другим.

— Да, — отвечал Розбуа, — в течение моей пятидесятилетней жизни я имел возможность сравнить блеск городов с великолепием саванны.

— Большие города, в которых десятки тысяч людей, должно быть, представляют чудесное зрелище. Как великолепны, я думаю, должны быть дворцы, гордо поднимающиеся один возле другого! Как приятно, наверное, жить там? Каждый день там случается что-то новое.

— Да, в самом деле, — отвечал старик с насмешкой, — вид больших улиц, где вечно торопящаяся толпа наделяет друг друга толчками, где неумолкаемый шум экипажей оглушает человека, — все это прелестно. Да, нечего сказать, очень великолепны те дома, где воздух и свет, разливаемый с такою роскошью в саванне, уделяются каждому по мерке, где бедняк умирает с голоду на отвратительном ложе, между тем как недалеко от него какой-нибудь развратный мот дает безумный обед…

Старик вдруг остановился, поняв, что сам заблуждается и готов подавить на устах Фабиана предложение жить с ним вместе.