Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод), стр. 16

Когда индейский гонец изложил суть увиденного, вожди начали обсуждать план действия. Мнения были различны. Младший из вождей предлагал прежде всего двинуться прямиком к реке Гила, но другой возражал и предлагал тотчас напасть на белых. Пока высказывались разноречивые мнения, дозорный индеец заметил Кучильо, и тогда-то раздался страшный их клич. Десятка два всадников устремились за ним. Вожди продолжали свое совещание до тех пор, пока всадники, преследовавшие Кучильо, не возвратились назад с известием, что они напали на след лагеря белых и высмотрели расположение их слабо укрепленного лагеря. Тоща один из предводителей, по имени Черная Птица, отличавшийся очень высоким ростом и темным цветом лица, обратился с речью к своим товарищам:

— Я знаю, что люди, пришедшие от полуночи, не могут быть друзьями людей, пришедших с полудня. Я видел за многие годы, что север и юг воюют между собой, точно так же как и ветры, дующие из этих противоположных направлений, борются друг с другом. Пошлем от себя гонца к троим воинам, находящимся на островке, с приглашением присоединиться к нам, чтобы действовать вместе против воинов, пришедших с повозками, и индейцы станут радоваться гибели белых через посредство белых.

Предложение это было признано мудрым, ибо обнаружило, по мнению индейцев, знание людей и характер их отношений, но оно не нашло поддержки со стороны прочих вождей. Черная Птица вынужден был уступить, так как предложение его не было разделяемо никем из прочих вождей. Было решено, что большая часть племени должна напасть на стан белых, а меньшая — против островитян.

Четверть часа спустя индейцы разделились на два отряда: сто всадников двинулись к лагерю белых, а двадцать человек повернули к маленькому острову, сгорая нетерпением как можно скорее пролить кровь белых.

Глава X

Оставим на время Фабиана и его обоих спутников и обратим наши взоры на авантюристов и их предводителя, дона Эстевана.

Хотя экспедиция за время перехода лишилась сорока человек, однако отряд был еще достаточно силен, чтобы сразиться с индейцами. Впрочем, воодушевление авантюристов уже заметно спало, начиная с того дня, когда они выступили из президио Тубак при пушечных выстрелах и радостных восклицаниях жителей.

Что касается дона Эстевана, то он не пренебрегал никакими мерами предосторожности. Дон Эстеван приучил всех авантюристов к повиновению и к порядку; повозки, которые были им закуплены, должны были служить и для перевозки тяжестей, и как средство защиты. Тем не менее на челе его заметно было облако неудовольствия; не вполне зажившая в его сердце рана опять раскрылась. Хотя он сам измыслил средство и способ изжить своего племянника с этого света, родовая гордость вновь заговорила в нем.

Полагая, что племянник его погиб, дон Антонио стал сожалеть о юноше, который оказался столь пылким и отважным и который мог бы оказать ему немалое содействие в осуществлении его плана. И в тот миг, когда последний из рода Медиана исчез перед его глазами в пропасти, гордость пробудила в нем сожаление о печальной кончине наследника его имени.

Впрочем, это была не единственная забота, занимавшая его ум. Отлучка Кучильо тоже давала повод к немалому беспокойству. Что касается последнего, то он, между тем, значительно опередил преследовавших его индейцев; пока ему оставалось еще далеко до лагеря дона Антонио, он не переставал погонять свою лошадь, но как скоро он увидел сквозь чащу кактусов и других кустарников окопы своих спутников, то поехал тише, чтобы не отбить у своих преследователей охоты гнаться за ним.

Он еще был на таком расстоянии от лагеря, что часовые пока не могли его заметить, как вдруг индейцы, при виде поднимавшегося из лагеря дыма, остановились. Кучильо сделал то же. Для успешного исполнения своего плана ему необходимо было обратить внимание своих спутников на грозившую им опасность только в самую последнюю минуту, а так как ему были хорошо известны все привычки индейцев, то он мог продолжать свою опасную игру совершенно хладнокровно. Он знал, что аборигены никогда не предпринимают нападения, если не превосходят значительно своих врагов силою, и из этого заключил, что его преследователи непременно вернутся к своим товарищам.

Расчет Кучильо оказался верным. Прошло немного времени, как краснокожие повернули в лес, где были расположены главные силы. Весьма обрадовавшись осуществлению своей хитрости, бандит прилег за небольшим возвышением и стал внимательно прислушиваться, намереваясь в случае возобновления опасности немедленно спастись бегством.

«Завтра нам придется делить богатство на шестьдесят человек, — говорил он сам с собою, — а мне удалось устроить так, что с восходом солнца добрая четверть болванов покинет сей бренный мир. Пусть красные и белые бестии перебьют друг друга…»

Отдаленный выстрел из винтовки прервал мысли Кучильо. Выстрел, казалось, донесся с севера, от реки, где находился островок, занятый канадцем и его спутниками.

— Как странно, что этот выстрел послышался именно оттуда, — молвил Кучильо, глядя на север, — лагерь белых лежит к востоку, а краснокожие воины находятся к западу отсюда. Уж не заплутал ли я?

Через несколько минут раздался второй выстрел, а после небольшого промежутка времени третий, затем послышалась частая пальба ружей. Сердце Кучильо мгновенно сжалось от страха, ему представилось, что другая, более многочисленная, партия белых овладела его богатствами. В воображении рисовалось, что, может быть, сам дон Антонио отрядил из своего отряда нескольких человек с поручением овладеть долиной, скрывавшей золотые россыпи. Однако — при более хладнокровном обсуждении дела он вскоре убедился, что опасения его малоосновательны, ибо отряд белых неминуемо выдал бы себя чем-нибудь, между тем как, несмотря на двухнедельные переезды, он не успел заметить их присутствия; с другой стороны — было мало шансов, чтобы дон Антонио решился ослабить свой отряд, отделив от него хоть несколько человек. Кучильо пришел к заключению, что выстрелы скорей всего принадлежат американским охотникам, подвергшимся на пути к мексиканской границе нападению апахов.

И в лагере авантюристов тоже была услышана ружейная пальба. Между тем уже наступал вечер. Красные облака на западе указывали на огненный след солнца. Ночная прохлада начала немного освежать воздух, и на горизонте показался узкий серп луны. Лагерь авантюристов при лунном освещении представлял замечательно живописную картину. Несколько разведенных там и сям костров распространяли по земле отблески красноватого пламени. В случае нападения врагов огни эти могли быть мгновенно усилены. Кое-где между лошадьми и мулами сидели кучки авантюристов, отдыхавших на попонах и готовивших себе ужин. Беспечность и беззаботность, которые даже при лунном свете можно было прочесть на темных лицах этих людей, говорили, что они всецело доверились бдительности и уму избранного ими предводителя. По ту сторону изгороди вся равнина была облита серебристым светом, и только у самой изгороди величественные смоковницы отбрасывали причудливые длинные тени.

Подле изгороди стояли два дозорных и беседовали вполголоса.

— Посмотрите-ка, — говорил один из них, старый пастух, указывая на стоящих недалеко мулов, жевавших жвачку, — мулы перестали жевать маис и, кажется, прислушиваются! Посмотрите-ка на благородную лошадь Педро Диаца, как она вытянула шею, точно чует опасность!

Один из всадников, главный дозорный, проехал в это время мимо них.

— Не слышали ли или не видели вы чего-нибудь подозрительного? — окликнул его пастух.

— Ничего опасного я не заметил, — отвечал караульный, — мне только показалось, как будто в одной из тех долин, которые вы видите там внизу, слышно ржание лошадей; да я, вероятно, обманулся. Впрочем, странно, что ни Кучильо, ни гамбузино, которого дон Эстеван выслал в дозор, не вернулись до сих пор назад.

Произнеся это, всадник опять принялся за свой обход, между тем как старый пастух и Барайа уселись на прежнее место.